— Лалиша, — облизнул губы Иней и с тихом стоном потянулся. Мышцы красиво заиграли под бархатной кожей, и я застыла, вспоминая, какая она нежная под пальцами, и как чутко он реагирует на мои прикосновения.
— Добрый… вечер?
Почему-то у меня это прозвучало вопросительно.
— Здравствуй, — улыбнулся в ответ рыжий и сел. — Ты купаться?
— Я подожду, когда ты выйдешь, — смутилась я и опустила глаза к голубым плиткам на полу.
Нет, а что, нестись к нему, теряя простынь? Он первый и заподозрит неладное.
— Иди сюда, — хрипловато прозвучало в ответ. — Ты мне еще кое что должна, помнишь?
Оба-на! Сам вспомнил! Удачно, очень удачно. Если бы я заговорила о долге, было бы не то. Хотя бы потому, что недостоверно.
— Помню, — прошелестела я, делая шаг назад.
— Ну куда же ты, — в комнате прозвучал низкий смех, послышался плеск воды… и шаги мокрых ног. Взгляд я поспешно подняла на лицо. Смотреть там тоже было на что, и это гораздо более безопасно. Как для решимости, так и вообще… Испугаюсь и убегу еще. Я как-то за эти дни только в темноте его голым лицезрела, а днем если что и видела, то мельком.
— Мм. — Он уткнулся носом мне в волосы и осторожно поцеловал висок, одной рукой обхватывая за талию и притягивая к мокрому телу. — А я скучал.
— И я, — почти неслышно отвечаю и вздрагиваю, когда подбородка касается его ладонь, а по дрогнувшим губам проводят влажным пальцем.
— Милая, нежная… — Простынь мягко, но настойчиво тянут вниз, и я разжимаю пальцы, оставаясь лишь в кружевном белье. — Умм… а почему ты в таком виде, хорошая моя?
— Не сняла, — покраснела я и попыталась все же удержать соскользнувшую на уровень талии ткань. Он отвечает тихим смехом, перехватывает руки, поднося к губам, и, удерживая мой взгляд, начинает медленно целовать каждый пальчик, чтобы в конце коснуться и середины ладошки. А у меня уже в глазах от волнения все плывет, кроме его облика. Дыхание все чаще, румянец все гуще, решимость все призрачнее. Как же хорошо, что мне не нужно ничего делать, лишь до поры до времени поддаваться этому соблазнителю.
А чарует он так, что я почти забываю о первоначальных планах. Он касается губ легким поцелуем, а потом хрипловато шепчет на ухо:
— Ты пила… почему?
— Для храбрости, — срывающимся шепотом ответила я, и когда он накрыл ладонью прикрытую шелком и кружевом грудь, с тихом вздохом закрыла глаза. — Я… боюсь.
— Ничего не бойся.
Его руки скользнули за спину, расстегивая застежку, и верхняя деталь моего туалета воссоединилась с простыней на полу. А потом… потом Инейран ласково поцеловал сначала шейку, после — ямку между ключицами и… накрыл губами грудь, отчего я прерывисто выдохнула и невольно положила ладонь ему на плечо, а потом запустила руку в волосы, неосознанно притягивая ближе.
Губы спустились ниже, на живот, пальцы заскользили по ноге, облаченной в тонкий чулок, едва ощутимо пощекотали ступню, отчего я невольно хихикнула. И хриплая просьба:
— Давай оставим чулки.
— Они же мешать станут…
Дальнейшим возражениям не судьба было прозвучать, потому что он стал подниматься и обхватил ладонями чувствительную грудь, поглаживая, обводя по кругу… прижимаясь к губам в таком поцелуе, что мыслей у меня в голове вообще не осталось. Медленном, тягучем, лаская языком губы, призывая ему ответить. Разумеется, я не устояла. Тихонько застонав и встав на цыпочки, обняла бессовестного за плечи, прижалась как можно ближе и ощутила, как с меня медленно стаскивают трусики.
— Ш-ш-ш, — успокаивающе прошипел мужчина, проглаживая мою спину. — Лалиша, все хорошо. Просто, в отличие от чулок, они точно будут мешать тебе в ванне.
У меня были некоторые сомнения, но возражать я, разумеется, не стала.
Потом меня подхватили на руки, и уже спустя несколько секунд мы были ванне. И я сидела на нем боком. Хорошо хоть не более неприлично.
Впрочем, норму по неприличностям с лихвой перевыполнил наг, лаская грудь, поглаживая бедра, нежно покусывая ушко. Отчего-то из этого я дышала часто и тяжело.
Иней сунул мне в дрожащие лапки уже печально известную по первому купанию баночку с мылом, спихнул с колен… и, кажется, принял решение подняться во весь свой немалый рост. Поняв, что если не последую его примеру, то разглядывать мужскую гордость мне придется в непосредственной близости, я поспешно вскочила и, поскользнувшись, едва не навернулась.
— Аккуратнее, радость моя, — мурлыкнул Инейран, прижимая к себе, одной рукой путешествуя вниз-вверх по позвоночнику, а второй поглаживая резинку мокрого чулка.
Я нервно стискивала баночку, как спасательный круг. Банка была отвратным заменителем и, разумеется, ничем не помогала. Впрочем, если бы на меня свалился даже реальный, то пристроить его все равно было бы некуда. Разве что повесить. Куда-нибудь… на что-нибудь.
Но вернемся к нашему делу.
— А… мочалка?
— Ручками, — почти так же, как в прошлый раз проговорил мужчина, поднимая мой подбородок и вынуждая смотреть ему в глаза. — Нежно, ласково и бережно.
Трясущиеся пальцы ни в кукую не желали справляться с крышкой, и Иней забрал баночку и вернул уже открытую. Крышка с тихим бульканьем канула в пучинах нашей ванны.
Я ей даже мимолетно позавидовала. Мне так не скрыться. Мне сейчас вообще никак не скрыться. Но я и не хочу… когда он так целует, когда так прижимает, я хочу только… не знать того, отчего у меня разрывается сердце. Что я не первая, на ком его "перемкнуло". И что у него все пройдет, как только он добьется своего.
Почувствовав, что слезки сейчас могут пролиться, я постаралась встряхнуться и отстранилась, запуская в баночку одну руку, зачерпывая немного вязкой массы и ставя емкость на край ванны. Растерла мыло по обоим ладошкам и нерешительно положила их ему на грудь. Так… и что дальше? А дальше начинаем мыть… медленно поглаживаем грудь. Постепенно ручки как-то совершенно самостоятельно осмелели и теперь скользили по плечам, размазывая скользкое средство, переместились на спину… поясницу… и хмм…
— У меня она мягкая, а у тебя — нет, — наивно глядя в почти черные глаза мужчины, сообщила я, скользнув руками гораздо ниже его талии.
— Я вообще многим от тебя отличаюсь, — хрипло ответил Иней и, обхватив ладонью мою шею, резко притянул к себе, прижимаясь к губам так, что когда отпустил, я едва устояла.
Кровь, как патока, обжигает изнутри… спускается вниз, наполняет жаром и желанием. А я вновь тянусь к мылу и, распластав пальчики на груди, медленно спускаюсь вниз, прикусив губу от волнения. Вот под подушечками твердый живот с кубиками пресса, Инейран запрокидывает голову, коротко простонав, и я, повинуясь порыву, прижимаюсь губами к открывшейся шее. Грудь касается его груди, и это оказывается так… жарко, волнительно и скользко… от мыла. Приятно.
