дернуть подбородком и оскалиться:
— Честь имею!
* * *
Я подошел к массивному, приземистому строению, прихрамывая. Сумка с колбочками и склянками оттягивала плечо, и мечталось уже избавиться от нее. Но — смертоносное содержимое требовало к себе бережного отношения, и потому просто взять и оставить ее где-то под деревом было никак невозможно.
Домик, на который ссылались и головы в подземелье, и тевтоны, стоял над обрывистым берегом, обдуваемый всеми ветрами. Он представлял собой круглое здание примерно пятнадцати метров в диаметре с железной крышей и двумя выходами. Один из них был обращен к саду — деревянная полированная дверь, обитая медью, с массивной ручкой в виде какой-то глубоководной рыбы. Второй выход — с самого края утеса, у винтовой лесенки, которая вела вниз, к пресным водам Гегамского моря. Тут же, рядом с лесенкой, располагался автоматический подъемник, а у ее подножия — небольшой причал и, кажется, один из тех самых яликов, о которых говорил Борменталь.
Дверца, которая вела на лестницу, была небольшая, металлическая и открывалась самым обычным поворотным механизмом с крупным вентилем снаружи, и это было странно! Я обошел домик по кругу и не нашел ничего лучше, как рассовать пару колбочек со снадобьями Пьянкова-Питкевича по карманам кителя, сунуть в карман галифе автоматический пистолет и оставить сумку с остальной отравой прямо возле металлической двери — чуть сбоку, под листьями какого-то декоративного растения, чтобы ее сложно было сразу заметить и легко — подхватить при отступлении.
Заходить решил всё-таки с парадного — мало ли! За спиной в правой руке держал красный гвоздодер, а левой сделал самое большое кретинство в этой ситуации — постучался костяшками пальцев по прохладной деревянной поверхности:
— Тук. Тук. Тук.
— Си! — произнес молодой, но какой-то странный, глуховатый голос. — Аделанте!
И я вошел.
* * *
— Ты не Император! — это было первое, что я услышал, пока глаза мои привыкали к полумраку.
Таинственный голос легко сменил галисийский диалект на имперский язык.
Света было мало, неяркое голубое свечение излучали фосфоресцирующие сферы на полу вдоль стен. Отблески его отражались от поверхности воды — большая часть помещения была занята чем-то вроде аквариума, остальная представляла собой невысокий амфитеатр с несколькими рядами удобных кресел. Я стоял в проходе между ними и пытался понять — что же это всё значит?
— Столько попыток, и всё тщетно... — как будто разговаривая сам с собой, проговорил некто. — Мне, видно, суждено всегда быть одному.
Я едва сдержал болезненную гримасу: жутко болели суставы и разбитая физиономия, и рёбра, и вообще — за всё это время меня здорово потрепало, а потому раздражение и злость накатывали волнами — одна за другой. Я пошел вперед, вглядываясь в мутное нутро аквариума. Голос определенно раздавался оттуда.
— А вы оригнал, господин хороший, — заговорил я. — Большой оригинал! "Вассер" — по-тевтонски значит "вода", да? И я вижу перед собой аквариум, полный воды! Это было бы хорошей шуткой, если бы ваши подопечные не выкрали меня несколько дней назад, предварительно хорошенько отделав и замотав в ковер... Это настраивает на несколько критичный лад, не находите?
— А я знаю, кто вы! — заплескалась вода и снова послышался голос. — Вы — Шеф! Мои братья приняли вас за Императора, потому что в их детских, почти младенческих мозгах Самый Главный Человек никогда бы не стал толкать тяжелую машину, позволяя своему подчиненному сидеть внутри.
Наконец мой собеседник явил свой лик — вынырнул и оперся локтями на край аквариума. Мой мозг машинально зафиксировал: толщина стекла дюйма два, не меньше. Я встал на таком расстоянии, чтобы не задирать голову высоко вверх и в то же время хорошо видеть своего странного собеседника.
Его можно было бы даже назвать красивым, этого молодого мужчину. Атлетический сложенный — это было видно, поскольку чешуйчатый гидрокостюм плотно облегал его крепкое тело, он носил очки — большие и круглые, с накладками из каучука, которые прилегали к лицу. На руках у него я разглядел перчатки с перепонками между пальцами, а на ногах — ласты как у водолазов. В остальном — это был человек примерно моего возраста, с аристократическим лицом, прямым носом и упрямой складкой губ.
— Я тоже видел вас раньше, хер Вассер... Или как к вам лучше обращаться? Тогда, у Золотого острова — это ведь были вы? Или ваши "братья"? Вот на что шло золото Шельги, да? Вы готовили... Готовили вот это всё? Но зачем?
— Я был там, да... Там — и на Итиле, и в Эвксинском море, и везде, где были вы и Император. Выкрасть его и убедить, принудить к сотрудничеству — это был единственный выход, но я всё не решался... А потом в горах и пустынях Кафа и Леванта вы стали мне недоступны, пришлось послать братьев... Вы ведь понимаете — я не мог воспользоваться услугами анархистов или тевтонов, не мог поведать им все и сразу! Император — слишком лакомый кусочек...
Гениальный глупец. Вот кто был передо мной! Гений — потому что никто иной не смог бы организовать на пустом месте целый научно-исследовательский институт и спаять преступный мир юга Империи в крепкую организацию. А глупец — потому что этот Вассер ничерта не разбирался в людях. Он ведь и понятия не имел, что из себя представляет Иван Васильевич Царёв! Им действительно повезло, что в плен попал я, а не Государь...
— Думаю, вам повезло, что ваши чудовища перепутали его со мной... — я так и сказал.
А Вассер в ответ ударил ладонью по воде:
— Не говорите так! Это люди, люди! Да, пока несовершенные, пока — только ступень к вершине, предтечи будущего человечества! Вы разве не видите, к чему всё идёт? Не видите, во что превращается наш мир?
У меня жутко трещала голова, но в конце концов я ведь был не только полковником — но еще и этнографом, и задача изучить нравы зверолюдов начала казаться мне презабавной идеей.
— И во что же он превращается? — я нащупал в кармане колбочку с взрывчатым снадобьем и подумал — какой эффект оно даст, если вылить его в воду? А если провернуть это с галлюциногеном?
— Он превращается в гигантскую свалку, в огромное зловонное химическое болото! Я вырос в.. Хм! Мой отец... Не так! Сальватор растил меня в провинции — и вы выросли в провинции, верно ведь? Я плавал в чистых речках,
