Сейчас его вдохновляла собственная правота, то есть грамотное тактическое мышление, и унижение адмирала, который – Харвуд готов был поклясться всеми силами ада – кинется к нему с просьбой принять на себя командование.
Он протянул бланк адмиралу и тут же понял, что все его планы и надежды пошли прахом. Секундой раньше, чем Хиллгарт начал читать телеграмму, боевой сигнал дошёл до места, сигнальщики прочли его слишком быстро (в другое бы время так!) и почти тут же разом ударили четырёхдюймовые, сорока– и двадцатимиллиметровые зенитные автоматы с «Блейка» и «Лайона». Старший артиллерист «Тайгера», стоя спиной к командиру, не увидел его искажённого лица и отчаянного взмаха руки. Слова ещё не успели вырваться из глотки кэптэна, а лейтенант-коммандер вдавил до упора кнопку общего ревуна – «Залп!». От слитного грохота полусотни стволов у всех на мостике заложило уши. Крейсер окутался облаками зеленоватого дыма «бездымного пороха».
Только «Гренвилл» не стрелял, с его мостика почти истерично полетели серии зелёных ракет:
– «Дробь! Дробь!! Дробь!!!»
Харвуд понял, что это конец. Он не давал команды на открытие огня, а его старарт чересчур чётко отреагировал на приказ адмирала, не продублированный командиром.
– Эванс мне не начальник, – скомкал в руке бланк радиограммы Хиллгарт. – Он только «обеспечивающий»…
Терять адмиралу теперь уже было нечего. Его охватил боевой кураж и – к чёрту последствия. Он наконец-то, впервые в жизни ведёт настоящий бой! Возможно, первый морской бой первой войны двадцать первого века! Нельсон ведь тоже – поднёс подзорную трубу к выбитому глазу, «не увидел» запрещающего сигнала и прославился в веках.
Морские разведчики подобного развития событий не ждали, но, оказавшись в густом окружении желтоватых вспышек бризантных разрывов, взяли ручки на себя, иммельманами[92] вправо и влево с крутым набором высоты выходя из зоны поражения. Единственный зазевавшийся, попавший в перекрестье трасс целой батареи «Бофорсов» «КОР» начал разваливаться на части ещё в воздухе, крылья отдельно, фюзеляж отдельно рухнули в воду, с парашютом никто не выпрыгнул.
Вот и всё! Один русский сбит, но ещё шесть – целёхоньки! И под зенитки больше не полезут.
Адмиралу следовало бы бесноваться, швырять биноклем в палубу или стенку боевой рубки, проклинать зенитчиков, старшего артиллериста, Харвуда, Эванса, судьбу, наконец. А он стоял и тупо смотрел на поднятую с палубы, расправленную и издевательски вежливо вновь протянутую ему кэптэном радиограмму.
– Вы не дочитали до конца, сэр! – столько ненависти и яда в голосе подчинённого адмирал, пожалуй, не слышал никогда в жизни.
С «Гренвилла» передали, что их локаторы засекли на расстоянии в сорок миль восемь больших засветок, обозначающих крупные корабли, очень быстро перемещающиеся строем фронта, курсом как раз на них, и с двух сторон дугообразно загибающие фланги. «Загонщики» держат больше сорока узлов, основной отряд – минимум тридцать шесть.
– Вот нам и кранты пришли, сэр, – продолжил мысль Харвуд. – Это не «Krossing the «T»[93], это гораздо хуже. Пока мы не сбили русского, шансы были, теперь их нет. Из этих клещей мы не выскочим самым полным ходом. Судя по всему – фланги обеспечивают «Новики». Сорок четыре узла, шестьдесят торпедных аппаратов с дальностью до двадцати миль.
И над нами висят разведчики с полусуточным запасом хода. Мы не уйдём. Нас раздолбают даже русские эсминцы своими «стотридцатками» и торпедами, а строй фронта составляют «Аскольды», «Кронштадты» или большие «Рюрики». Минимум сорок восемь стволов в восемь дюймов и выше.
– Откуда они здесь? – неприлично сорвавшимся голосом вскрикнул адмирал. Вроде как если в квартиру любовницы вдруг завалился муж, только что находившийся в Иокогаме.
– А вот это, господин адмирал, я вам советую спросить у мистера Эванса, – с неприличной ухмылкой ответил Харвуд. Он тоже с трудом держал себя в руках. Ему тоже было страшно, но пока злорадство гасило это чувство. – Вы с ним командуете отрядом, я – всего лишь крейсером. То, что, стреляя внезапно и почти в упор из всех стволов, сбили всего один «союзный» самолёт из семи – вина моя и моих артиллеристов, нам и отвечать. А вот за то, что разведка прозевала выход в море, причём – в район секретного эксперимента, целой эскадры русских, за упущенный русский сухогруз, потерю катеров с морскими диверсантами «Его Величества», за приказ на открытие огня, наконец, расплачиваться буду уже не я!
Глава двадцать восьмая
Тяга к приключениям нередко способна завести очень далеко. Что в прямом, что в переносном смысле. Да и сами приключения можно понимать очень по-разному. Не зря у Даля это слово имеет много значений, многие из которых теперь звучат странно: случай. событие, прилучье, сталое дело, происшествие, нечаянное событие, быль, бывальщина, похождение. И далее: искатель приключений – праздный шатун от нечего делать. Приключенник – похожденник, испытавший много приключений, переворотов, похождений. Приключатель – виновник бед, несчастий.
– Вот, это точно про нас, – сказал Николай Карташов, показывая товарищу статью из словаря Даля, неизвестно какими путями попавшего на лоток букиниста, раскинувшего свои сокровища в тени дубов Риджент-парка. Издание было старое, 1898 года, но в довольно хорошем состоянии.
Юрий, пробежав глазами текст, по привычке библиофила взглянул на форзац. Экслибрис отсутствовал, зато изящным каллиграфическим почерком, ровно, будто в типографии печатали, выведено: «Милой Машеньке от дедушки Семёна Григорьевича в день поступления в гимназию. Учись нам на радость, Отечеству на пользу». Витиеватая подпись, дата – «2/VIII 1902 г. г. Тверь». Фиолетовые чернила выцвели совсем чуть-чуть.
– Ты посмотри, – сказал он, – какими ж это судьбами? Если эмигрировала Машенька году этак в семнадцатом, было ей уже лет не меньше двадцати пяти…
– Вряд ли, те эмигранты с собой библиотек не тащили, – возразил Николай. – Это, скорее, уже в мирные времена. Только непонятно, почему всего один том.
– Зато – на букву «П», – неожиданно ответил по-русски букинист. – Не все знают, что у нас это самая главная буква. Из четырёхтомника ей – целый том, а остальным тридцати шести – на всех три.
– Интересно, – согласился Николай, – никогда об этом не задумывался. – А вы давно из России? Акцента не чувствуется, значит – не местный.
– Лет двадцать уже. Так покупать будете? За фунт отдам, дешевле бутылки виски.
– Куда нам? Мы налегке путешествуем…
– Даже без денег, – добавил Юрий.
– А чего вдруг так?
– Для собственного удовольствия. Без копейки в кармане вокруг света – чем не развлечение? – ответил Николай.
– И много осталось?
– Меньше половины. Мы из Владивостока начали…
– Завидую, – вздохнул букинист, мужчина лет пятидесяти с характерными мешками почечного больного под глазами. – Я вот, кроме России и Лондона, нигде не бывал. Сейчас куда направляетесь?
– Да так. Куда глаза глядят. Тут, говорят, неподалёку музей Шерлока Холмса. Туда заглянем.
– Нет, я в широком смысле…
– Да бог его знает. Как получится. В Австралию хотелось бы, – пожал плечами Николай.
– Или в Южную Африку, – добавил Юрий. Их туда давно тянуло. ЮАС был единственным на континенте членом ТАОС, жили там по преимуществу буры и англичане, но имелась и русская колония в несколько тысяч человек. Неадаптированные кафры, банту, макололо и матабеле[94] давным-давно высланы за северную границу, адаптированные мирно живут в бантустанах[95]. Налоги на добычу полезных ископаемых всего пять процентов от прибыли, равно для граждан и иностранцев. Климат – чудесный. Рай земной, одним словом.
– Насчет Африки, пожалуй, я мог бы помочь, – немного подумав, вдруг сказал букинист. И, наконец, представился: – Меня Вячеслав Васильевич зовут, Колычев.
Друзья назвали свои имена. Без фамилий и отчеств. Привыкли за месяцы скитаний.
– Ничего конкретно не обещаю, но советую заглянуть в таверну «Tommy’s joynt»[96]. Прямо напротив Тауэр-бридж. На левом берегу. Не ошибётесь. Хозяин, этот самый Томми Хэмптон, мой приятель в некотором роде. У него и переночевать недорого можно, кормят хорошо, пиво приличное. Поговорите с ним, может, повезёт…
На том и расстались.
Не в первый раз судьба сама подсказывала следующий шаг. По крайней мере – за последние полгода, с тех пор как друзья почти внезапно обрели свободу. Причём полную. Бекетов отслужил обязательные после училища пять лет в морской пехоте Тихоокеанского флота и решил, что с него хватит. Следующие двадцать лет ничего нового и интересного не сулили, а пожить для себя, пока молодой, очень хотелось. Получил по отставке чин штабс-капитана, положенное выходное пособие, и КПП выпустил его на волю. Навсегда, или до большой войны и всеобщей мобилизации.
