— Может, позже, — устало улыбнулась я, смежив веки.
Он долго ждал, не добавлю ли я еще что-нибудь.
Позже, собрав стеклянные и глиняные осколки, мы устроились каждый на своей кровати и лежали в полном безмолвии. В щели под дверью мелькали тени ног стражника, который занял пост сразу по нашему возвращению из Ассамблеи. А через стекло я заметила поднимающийся дымок от трубки, которую курил охранник под окном.
Кип окинул меня взглядом:
— Не то чтобы хочу испортить настроение… — Я фыркнула. — Но почему тебя до сих пор не порешили?
— Мне вот тоже интересно.
— Но ведь это хорошо?
— По крайней мере, я довольна, что пока жива, — рассмеялась я.
— Ты поняла, что я имею в виду. То, что Дудочник сразу тебя не убил — хороший знак.
Я повернулась к Кипу и бросила взгляд через маленькую комнатку.
— С каких пор мы стали благодарить судьбу за столь жалкую милость? — Я не отрывала от его лица тревожных усталых глаз. — Но, скорее всего, ты прав. Дудочник, вероятно, решил, что от нас есть польза.
— Ой, вот только не надо тешить мое самолюбие. Ему полезна лишь ты. От меня-то ему какой прок? И тебе тоже, если уж на то пошло?
— Ой, да ладно тебе извиняться.
— Серьезно? Потому что если рассматривать степень моей вины — а я почти приговорил тебя к верной гибели — мне теперь до конца дней придется просить прощения.
Я промолчала.
— Прости. Не вовремя я распустил язык.
Я села:
— Можно я переберусь к тебе?
— Конечно. Только не знаю, чем это заслужил. — Он потеснился, освобождая для меня место.
Я легла на спину, он растянулся в той же позе. Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу.
— Мне нравится, когда ты с этой стороны — нравится чувствовать руку там, где ее на самом деле нет, пусть твою, а не свою, — прошептал Кип.
— Я выбрала эту сторону, потому что так тебе сложнее меня лапать.
Мы оба рассмеялись.
— Почему ты на меня не злишься? — спросил Кип через несколько минут.
— Потому что он прав.
— Дудочник? И ты еще защищаешь его, после того как он обвел нас вокруг пальца?
— Ну, пусть прав не во всем, но вот относительно тебя — да.
— Ага, особенно в том, что я идиот.
— Нет. В том, что ты пойдешь на что угодно, лишь бы меня защитить.
* * * * *
На следующий день дверь оказалась заперта. Стражник не отзывался на наши требования объяснить, что происходит. После полудня один часовой вошел в комнату, другой остался снаружи.
Кип вскочил, закрывая меня собой.
— Не суетись, — сказала я. — Дудочник не подошлет убийцу, он сделает все сам.
Охранник поставил поднос на столик у двери и вышел, не проронив ни слова.
— Откуда знаешь? — Кип забрал поднос и устроился на моей кровати.
— Он не трус.
— Ага. Убить безоружного пленника — невиданная доблесть.
* * * * *
После двух дней взаперти я попросила часового передать Дудочнику просьбу хотя бы ненадолго выпустить нас на свежий воздух. Она осталась без ответа, однако под конец четвертых суток четыре стражника сопроводили нас до башни и остались дожидаться у подножия лестницы.
Я стояла у крепостной стены, глядя вниз. Город ничуть не изменился с тех пор, как я разглядывала его в компании Дудочника, но теперь представлялся не убежищем, а тюрьмой.
— Может, это было бы даже лучше, — произнесла я. — Избавившись от меня, они избавятся от Зака. Если мыслить рационально, с логикой не поспоришь.
— Не говори ерунды. Если ты не хочешь умирать, это не значит, что ты нерациональна или эгоистична.
— Это не ерунда. Ведь очевидно, что он действительно в ответе за все то, что произошло с тобой. И с другими. Мы даже не знаем, сколько их — сотни? Тысячи? Выходит, математически ответ прост: моя жизнь против жизней всех тех людей.
— Это не математическая задачка, Касс. Все не так просто.
— Именно это я и сказала недавно Дудочнику. Но если все действительно сводится к цифрам? Вдруг я усложняю лишь потому, что таким образом избегаю трудностей?
— Мне иной раз не верится, что ты на самом деле непревзойденная провидица.
— В смысле?
— В смысле с каких это пор ты избегаешь трудностей? Они тебя никогда не волновали. Ты вызволила меня, разбив бак, вместо того чтобы убраться восвояси, а ведь запросто могла загреметь обратно в камеры сохранения. И потом я всю дорогу тормозил наш побег.
— Но я могу прямо сейчас решить проблему, стоящую перед всем Островом, проблему, из-за которой тебя заперли в резервуаре. — Я указала вниз.
Там, в сорока метрах от нас, в городе кипела жизнь.
— Ты этого не сделаешь. — Кип встал и направился к лестнице. — Думаешь, Дудочник выпустил бы тебя сюда, если бы видел хоть мизерный шанс, что ты бросишься со стены? И тут он не просчитался, хотя причину понял неправильно. Ему кажется, что ты защищаешь себя, и именно поэтому утаивала правду о своем близнеце.
— А ты думаешь по-другому?
— Естественно. — Кип даже не обернулся. — Ты защищаешь Зака, а не себя.
— А разве это не эгоизм в своем роде? — крикнула я ему вслед. — Или трусость?
Он глянул на меня с верхней ступеньки:
— Ты всегда мечтала о мире, где близнецам не приходится друг друга ненавидеть. Неразделенном мире, где нет нужды в Острове. Может, это трусость, а может — своего рода отвага.
* * * * *
Каждую ночь я просыпалась из-за снов, но сегодня, всякий раз, когда за дверью сменялся караул, мне грезились метательные ножи на поясе Дудочника. Кипу тоже не спалось — он напрягался каждый раз, когда доносились звуки из коридора или со двора у нас под окнами. Когда мы начали целоваться, наши поцелуи совсем не походили на тот, самый первый, совершенный в дымке усталости, или на нежные изыскания следующих недель и радости от новообретенной близости. Теперь мы торопились, опасаясь, что в любой момент все закончится. Ключ в замке, лезвие кинжала. Смерть казалась особенно жестокой сейчас, когда мы с Кипом только-только начали постигать друг друга. Потому что я не перецеловала всю его шею, потому что мне все еще в новинку было запускать пальцы в его шевелюру. «Не стоит горевать о таких мелочах, — твердила я себе, — если принимать во внимание все прожитые годы и то, что стоит на кону». Но в ту ночь они не казались мелочами, и я плакала не из-за страха перед ударом клинка, а боясь, что больше никогда не почувствую, как Кип касается меня, как его щетина трется о мое плечо.
А утром меня потребовал к себе Дудочник. Стражник так быстро вывел меня из комнаты, что мы с Кипом успели только переглянуться. Меня отконвоировали в зал заседаний, где собралась почти вся Ассамблея. Я разглядела Саймона и еще несколько знакомых лиц. Последнюю пару недель они пялились на меня издали, но не злобно, а с некоторым сочувствием. Теперь же вместо приветствия все замолкли. Даже Саймон не произнес ни слова, сложив на груди все три руки. Я не заметила Дудочника на его обычном месте за столиком у двери. Охранник провел меня до комнатки в другом конце зала. Мелкая ниша, не превышающая размерами чулан, но, судя по картам на стенах и какому-то системному беспорядку, Дудочник обустроил здесь свой кабинет. В углу лежал небрежно скатанный матрас, рядом — одеяло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
