Аулы здесь были столь часты и столь скученны, что я затревожился — как же я буду управлять своим аулом, если он выйдет таким же муравейником. Я затревожился, а следом оценил труды наших воинских частей, прошедших здесь боем каких-то месяц-полтора назад.
На ночевку мы остановились в казачьем посту, занимающем отдельный мазаный сарай с загоном для лошадей и оборонительным заборцем из всего подручного материала.
Пост стоял на ровной поляне близ дороги. Вокруг него все заросли были вырублены и потемневшим серым пологом покрывали вырубку. Новая поросль местами пронзала этот полог. Около заборца он был неровно растащен. Я догадался — на дрова. Поодаль, на скалистом пригорке торчали стены разрушенного замка. Дорога тянулась к нему. Я подивился, отчего же казаки пост оборудовали не там.
Навстречу с поста вышли казаки-терцы, дружно склабясь и посверкивая белыми зубами. Старший урядник, начальник поста, в мгновение вычислил меня старшим по чину. Он, привизгивая, дал команду казакам, а потом доложился по форме. Черное от загара лицо его при этом никак не могло сдержать улыбки.
Я еле вынул правую ногу из стремени — столь она закоснела в своем полусогнутом положении. Урядник, по докладу урядник Тетерев, взял мою лошадь под уздцы. Я с трудом коснулся земли и едва не сел. Ноги меня, можно сказать, не держали. Урядник Тетерев ободряюще кивнул:
— Это ничего, вашбродь, это с похода! Сейчас умоетесь, поужинаете и отдохнете!
— Ну что, как? Здорово гулевали? Иисус воскрес! — говорили кругом постовые казаки.
Наши в ответ склабились не менее и старались отвечать метко. Все они меж собой были знакомы по первой дороге.
— А, вашбродь, господин сотник! — не отрываясь от моей лошади, потянулся к лошади сотника Томлина урядник Тетерев.
— Привет, привет, Ульян Иванович! — потянул ему руку сотник Томлин, спрашивая далее, все ли тут спокойно.
— Да все спокойно, вашбродь, Григорий… — урядник Тетерев смутился, забыв отчество сотника Томлина. — Все спокойно. У нас, у терцев, не пошалишь!
— Ну и слава Богу! — сказал сотник Томлин.
Постовые казаки вывели наших лошадей, сводили их к водопою. А мы вошли внутрь ограды. Под навесом, не видным с дороги, на тагане стоял большой казан. Под ним по-грачиному чернели прогоревшие угли. Подле казана стоял кашевар в подоткнутом бешмете и с засученными рукавами. Он осторожно трогал казан по бокам.
— Ульян Иваныч, бозбаш другой раз греть? — спросил он.
Урядник Тетерев утвердительно махнул рукой, и кашевар бросил на черные угли сухой травы и прутьев. Угли пустили струйку дыма и вспыхнули. Кашевар в огонь положил дрова. Не успели мы оправиться, а казан уже забулькал.
— Аккурат нынче мы вас ждали! — радостно сказал урядник Тетерев.
— Разве мы одни по дороге? — спросил я.
— Ууу! — как-то некрасиво задрал голову урядник Тетерев, смеясь. — Христовеньких здесь много ходит. До вас вот санитарный транспорт пошел к Артвину. Да встречь вам сколько попалось. За всеми надо приглядеть. Тот же транспорт. Поехали. А с одной винтовкой! Дал им в конвой нашего одного!
— Много шалят? — спросил я про четников, отчего-то стараясь говорить под урядника.
Он опять, смеясь, некрасиво задрал голову.
— Взлягивала теля, покуда спал тетеря, вашбродь! — глазами предлагая мне разделить остроту, сказал он, а потом поправился: — Никак нет, вашбродь, не шалят. У нас, у терцев, не пошалишь! — и стал докладывать о принимаемых по службе мерах.
Я спросил, отчего же не убран вырубленный и высохший кустарник вокруг поста.
— Для блиндиру, вашбродь! — сказал он.
— Для чего? — не понял я.
Он сообразил, что нравящееся ему иностранное слово употреблено неправильно.
— Для охраны! — сказал он.
Я опять не понял.
— Как он, то есть четник, пойдет, то хошь не хошь, шуршать станет, вашбродь! — пояснил он.
— А если зажжет? — спросил я.
— А мы его тут же словим! — молодецки сказал он, но снова взял служебный тон. — Ему, вашбродь, нет выгоды зажигать. Потому как далеко он убежать не успеет. Да и вся выгода ему в том, чтобы ухо или палец наш начальствам своим принести. Принесет — кошт получит. Не принесет — так хоть все вокруг изожгит, а ему напинают да снова отправят.
— Он вас подожжет, сам же уши отрежет у кого-нибудь из местных. Уши ведь у всех одинаковые! — предположил я.
— Так точно! — обрадовался моей догадливости урядник Тетерев. — Именно так мы дней десять назад двух словили. Из аула прибежали: айда, айда! — а кто же их знает, для чего айда. Такие же, поди, четники. Но пошли и словили. Они старика с девкой зарезали. И корову зарезали. Оголодали, видать. Сели мясо печь. Словили мы их и в аул отдали.
— Не жалко? — спросил я.
— По правде, корову жальчей. Она совсем не понимает, что тут творится! — сказал урядник Тетерев.
Казаки вынесли две длинные полсти, кинули их на траву, разложили хлеб. Расселись мы все вместе. Только нас, офицеров, урядник посадил скобкой в один конец полсти. Потом он, сделав некое подобие благости на своем черном лице, вынес сито с крашенными яйцами, принес к нам.
— Христос воскрес, ваши благородия! — протянул он нам сито. — А с тобой, станичник, — сказал он хорунжему Василию, — я и стукнуться рад!
Нарочито долго пошарив в сите, он, будто спохватился и вынул из кармана деревянное и уже с облупленной краской яйцо.
— Айда, гуляй с таким-то, дядя! — со смехом сказал хорунжий Василий.
Они похристосовались.
— Ну, Господи Исусе Христе, помилуй нас, грешных! — сказал, крестясь, урядник Тетерев.
— Аминь! — сказали казаки.
— Давай! — крикнул урядник Тетерев кашевару.
Кашевар с молодым принесли казан. Мы стали ужинать. После все откинулись на локоть и задымили табаком.
— А что, господин сотник, какие новости ныне? — спросил урядник Тетерев.
— Пасха, Ульян Иванович! — сказал сотник Томлин.
— А что, будто у нас с Австрией мир слаживается? — спросил урядник Тетерев.
— Откелев? — намеренно по-простому воскликнул сотник Томлин.
— Доктор с транспорта сказал! — объяснил урядник Тетерев.
Сотник Томлин отчего-то поглядел на меня.
— Нет! — резко сказал я. — Низко просить переговоров, когда тебя бьют!
Все в неловкости смолкли. Хорунжий Василий, сглаживая момент, обругал доктора.
— Доктор, он скажет! — негромко бросил он.
— А что, нет? Троих на себе держим. Без одного легче станет! — сказал сотник Томлин.
— Этого одного надо разгромить, а не шушукаться с ним! — снова резко сказал я.
— Если пошушукаться да тем и поладить — это тоже разгромить! — ответил сотник Томлин.
И я увидел некое, только мне видное в его ответе сожаление, которое можно было выразить словами: “Да, ты не Саша!”
“Не Саша”, — глазами показал я.
Сотник Томлин ответил неуловимой усмешкой, как бы отметил себе словом: “Понятно!”. На этом мы пикироваться перестали, оба отвернулись. А хорунжий Василий, явно занимая мою сторону, но в надежде примирить нас сотником Томлиным, сказал:
— Ничего, Борис Алексеевич. Турка побьем и со стороны Дарданелл в бочину Австрии въедем! То-то будет шушукаться!
Мы промолчали. Он смутился и спросил урядника Тетерева, не спеть ли песни.
— Песня — дело бойкое. Мотужком ее не свяжешь! — неопределенно отозвался урядник Тетерев.
— Ну, так я милушкой своей займусь! — с досадой сказал хорунжий Василий, сходил к сумкам, принес пулемет.
Он расстелил платок, разложил инструмент, масленку, ветошь. Явно любуясь собой и своим знанием диковинного оружия, он разобрал пулемет, стал тщательно чистить, смазывать и протирать его детали.
— А не выйдет у британцев с Дарданеллами. Побьет их турок! — глядя на хорунжего Василия, бросил штабс-ротмистр Вахненко.
— И у нас нигде не выйдет! — сказал сотник Томлин.
— Почему? — спросил я с вызовом.
— Бьют нас в хвост и в гриву, и под шлею, и под уздечку! — сказал штабс-ротмистр Вахненко.
— Под мундштук, — поправил сотник Томлин.
— Что под мундштук? — спросил штабс-ротмистр Вахненко.
— Под уздечку бьют нас, казаков. А вас, кавалерию, бьют под мундштук! — пояснил сотник Томлин.
— Вот будто делать было нечего до войны, как только об этом спорить, господа! — фыркнул штабс-ротмистр Вахненко. — Я, помню, совершенно рьяно следил у себя во взводе за молодыми: а ну, скажи-ка, братец, насчет мундштука, с ним способнее или без него? — и упаси замешкаться ему с ответом. Я уж не говорю о том, что ответ должен был быть только положительным, только таким, что-де так точно, вашбродь, без мундштука в кавалерийском деле никак не способно! Я об этом не говорю. А вот даже мешкотный ответ приводил меня в раздражение, мол, как же, какие могут быть сомнения, коли командование решило нуздать кавалерию мундштуком! Да без мундштука армия быть перестанет! И готов был я всех противников, всех, кто против мундштука, кто за простые удила, ссылать в арестантские роты! Однако вот теперь и не вспомню, у кого в обозе лежат эти мундштуки! И армия живехонька, и кавалерия скачет. А казаки без мундштуков и во все время просто молодцы!