Да, вот оно — нарушение чувства равновесия, как он и ожидал, начинало влиять на слух. Просто восхитительно, как объединяют усилия глаз и ухо, чтобы получился такой Gestalt; сначала зрение, затем чувство равновесия, а сейчас — неполадки со слухом.
Он шел и слышал глухое глубокое эхо, которое вызывали его собственные шаги, эхо от его ботинок, ударявших по асфальту; не резкий перестук, который могли бы произвести женские каблучки, а слитный, низкий гул, почти грохот, как если бы звуки исходили из глубины пещеры.
Они были неприятны, они отзывались болью у него в голове, вызывая острую реверберацию. Он пошел медленнее, изменил походку, стал смотреть под ноги, стараясь ступать мягче.
Я знаю причину, сказал он себе. Так уже бывало раньше: нормальные шумы отдаются эхом в лабиринте ушных ходов. Как и нарушение зрения, явление имело простую физиологическую основу, хотя многие годы оно озадачивало его и пугало. Все объяснялось просто — неловкая поза, скелетное напряжение, особенно у основания шеи. И действительно, поворачивая голову из стороны в сторону, он мог проверить свою теорию; он услышал, как хрустнул шейный позвонок — короткий резкий звук, который немедленно вызвал самые болезненные реверберации в ушных каналах.
Должно быть, я сегодня переволновался, сказал себе Бруно Блутгельд. Сейчас пошли такие искажения чувственных восприятий, которых раньше не было.
Сверху начал опускаться тусклый дымный туман, оседая на зданиях и автомобилях и придавая им вид мрачных, безжизненных могильных холмов без цвета и движения.
Но где же люди? Казалось, что он бредет, предоставленный сам себе, совершая свое трудное путешествие от Оксфорд-стрит до того места, где он оставил «кадиллак». Невозможно представить, думал он, чтобы никого не было на улице. Как будто все попрятались от дождя… дождя легких черных хлопьев, которые, казалось, заполнили воздух, мешая дышать, видеть и двигаться.
Он остановился. И, стоя там, на перекрестке, глядя на поперечную улицу, которая, понижаясь, переходила во что-то вроде темноты, и затем направо, где она поднималась и обрывалась, он увидел, к своему изумлению, — и этого уже нельзя было сразу же объяснить специфическим повреждением каких-нибудь физиологических функций, — он увидел, как появились трещины. Здания слева от него раскололись. В них появились зубчатые разломы, как будто самое твердое из веществ, сам бетон, который составлял основу города, образуя улицы и дома, самые фундаменты вокруг него, — все рассыпалось в прах.
Господи, подумал он, что это? Он вглядывался в туман из частичек сажи; небо сейчас исчезло, полностью затопленное потоком тьмы.
И затем, пробираясь в темноте среди разрушенных бетонных секций, он увидел в развалинах маленькие дрожащие тени: люди, те пешеходы, которые были здесь прежде и затем исчезли, — сейчас они вернулись, но все уменьшились в размерах и глядели на него изумленно и слепо, ничего не говоря, просто с праздным любопытством.
ЧТО ЭТО? — снова спросил он себя, на этот раз говоря громко, и услышал, как глухо отдавался его голос. Все разбито; город разбит на куски. Что разрушило его? Что случилось с ним? Он сошел с тротуара, пробираясь среди разбросанных, разъединенных частей Беркли. Дело не во мне, понял он, произошла какая-то чудовищная катастрофа. В ушах у него грохотало, от этого шума сажа шевелилась и перемещалась. Добавляясь к грохоту, звучал автомобильный гудок — но очень далеко и слабо.
Стоя в зале «Модерн ТВ» и наблюдая за репортажем о полете Дангерфильдов, Стюарт Макконти, к своему удивлению, увидел, что изображение на экране пропало.
— Потеряли картинку, — с возмущением сказал Лайтейзер.
Люди перед телевизором недовольно зашевелились, но Лайтейзер продолжал жевать зубочистку.
— Сейчас налажу, — сказал Стюарт, наклонившись, чтобы переключиться на другой канал; репортаж о полете передавали по всем программам.
На всех каналах было пусто. Не было и звука. Он переключил каналы еще раз. Ничего.
Из подвала выбежал на улицу один из телемастеров, крича:
— Атомная тревога!
— Что, что?.. — изумленно спросил Лайтейзер, лицо его вдруг стало старым и усталым, и, увидев это, Стюарт Макконти без каких-нибудь дальнейших слов или даже мыслей все понял. Ему не надо было думать, он знал, и он выбежал из магазина на улицу, он выбежал на пустой тротуар и остановился — и люди перед телевизором увидев его и бегущего телемастера, тоже побежали в разные стороны: кто — через улицу, свободную от транспорта, кто — прямо, кто стал крутиться на месте, как будто каждый из них видел что-то свое, как будто не одно и то же происходило со всеми.
Стюарт с Лайтейзером бежали по тротуару к серым металлическим дверцам люка, ведущего в подземный склад, который когда-то, давным-давно, использовался аптекой для хранения товаров, но сейчас пустовал. Стюарт колотил по металлическим дверцам, то же делал Лайтейзер, и оба они кричали, что люк заперт, что его можно открыть только изнутри. Когда у входа в магазин мужской одежды показался продавец и увидел их, Лайтейзер заорал на него, чтобы тот бежал вниз и отпер люк.
— Открывай! — вопили Лайтейзер и Стюарт и еще несколько человек, стоящих или сидящих на корточках у люка, ожидая, пока его отопрут. Наконец продавец повернулся и побежал обратно в магазин. Минутой позже под ногами у Стюарта раздался лязг.
— Отойдите, — сказал коренастый пожилой человек, — сойдите с люка.
Люди смотрели вниз в холодную тьму, пещеру под тротуаром, пустую полость. И они прыгнули в нее, упали на дно; они лежали, вжавшись в сырой бетонный пол, свернувшись клубком или распластавшись — они извивались, как червяки, и вжимались в крошащуюся грязь с мертвыми жуками и запахом гнили.
— Закройте люк, — сказал какой-то мужчина.
Казалось, в подвале не было ни одной женщины, или если они и были, то молчали. Уткнувшись головой в бетонный угол, Стюарт прислушивался, но слышал только мужчин, слышал, как они цеплялись за створки наверху, пытаясь закрыть их. Сейчас в подвале собралось больше людей; они падали, кувыркаясь и крича, как будто их сбрасывали сверху.
— Когда, о Господи! — сказал кто-то.
Стюарт сказал:
— Сейчас.
Он знал, что это случится сейчас; он знал, что бомбы приближаются, — он чувствовал их. Казалось, все происходило внутри него. Бам, бам, бам, падали бомбы, или, может быть, это было что-нибудь посланное армией на помощь — остановить бомбы; может быть, это была защита. Дайте мне спуститься ниже, думал Стюарт, как можно ниже. Дайте мне уйти в землю. Он вжался в пол, перекатываясь, чтобы проделать ложбинку. Сейчас люди лежали на нем сверху; плащи и пальто душили его, но он был рад, он не возражал — он не хотел пустоты вокруг себя; он хотел, чтобы его закрыли со всех сторон. Он не нуждался в дыхании. Глаза его были закрыты, так же как и все другие отверстия тела: нос, уши и рот, все закрыто; он заделал все щели и ждал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
