Он вспомнил, что давно не выходил на связь с помощником, и явно разбудил задремавшего студента, хоть тот и старался говорить бодро.
– Никаких новостей, Константин Николаевич. Телефон Василины по-прежнему не отвечает.
– Бог любит троицу! – сказал он себе. – По третьему адресу должна быть хоть какая-то добыча.
«А если эта добыча – труп Василины?» – кольнула мысль-игла.
Знакомая многоэтажка выглядела приветливее. Наступало утро нового дня. Жильцы просыпались. В окне на двенадцатом этаже уже горел свет. «Проснулся Танцор! Или не ложился спать. Творил новое черное дело. Или только замышлял. Недолго тебе осталось!..»
Константин решительным шагом направился к подъезду. Осматривать двор не потребовалось. «Форд» с нужным номером стоял прямо у подъезда.
Он поднялся на лифте и сделал два длинных звонка. Внутри кто-то скрипел половицами, но дверь открывать не торопился.
«Бог любит троицу!»
Третий звонок был продолжительней первых двух.
«Смотрит на меня в глазок, падло! Узнал? Как не узнать, родимый? Пришел твой час! Пятнадцать лет ты гулял на свободе. Пора и честь знать».
Следователь зря сжимал в кармане брюк рукоять пистолета. Ему и не думали открывать. Несолоно хлебавши он спустился вниз. Теперь в окне на двенадцатом было темно. «Наблюдает из окна, сволочь! Ну, сейчас я ему устрою показательные выступления!»
Не торопясь, он осмотрел со всех сторон «форд». Посветил фонариком внутрь салона. Вынул из кармана блокнот и переписал туда номер машины. Попинал между делом все четыре колеса, проверил, не спущены ли. Сработала сигнализация. Под ее какофоническую мелодию спокойно выкурил сигарету. Сел за руль своей «шкоды» и медленно выехал со двора.
Показательное выступление было оценено по достоинству. Остановившись у первого светофора, Еремин увидел преследователя. «Клюнула рыбка!»
Не дожидаясь зеленого света, он рванул с места и резко свернул вправо. «Форд» повторил его маневр. Теперь сомнений не оставалось.
Ему часто приходилось преследовать преступников, но быть преследуемым довелось впервые. Его видавшая виды «шкода» во всем уступала «форду», но следователя это не смущало. Он выбирал широкие магистрали с многочисленными постами ГАИ, чтобы Танцор не вздумал устраивать танцы на проезжей части. И тот пока вел себя мирно.
Еремину ничего не стоило связаться с помощником, и Женя поднял бы на ноги тимуровцев, но у сыщика накопилось слишком много вопросов к Роберту Игнатьевичу, и ответы на них он хотел выслушать без свидетелей. Поэтому и заманивал убийцу к себе домой.
Небо светлело. Бульвары шумели еще не пожелтевшей листвой. Уже были различимы силуэты бродяг на скамейках. Кто-то выгуливал псов неизвестной породы. Две молоденькие спортсменки, красивые и наивные, как антилопы, стремились обогнать железных вонючих чудовищ.
На Гоголевском он вздохнул с облегчением. Они минули целую эскадру машин ГАИ на Новом Арбате, и те, кажется, не обратили внимания на объявленный в розыск «форд». А до дома рукой подать.
Свернув в переулки, Константин прибавил скорости. Преследователь не отставал, плавно вписываясь в повороты. Маневрируя, Еремин не пытался скрыться, а делал это лишь во избежание несчастного случая. И, остановившись наконец возле подъезда своего дома, не выходил из машины до тех пор, пока «форд» не приблизился и не встал вплотную.
Сыщик резко хлопнул дверцей и сделал два решительных шага навстречу.
– Доброе утро, Роберт Игнатьевич! Отчего вам не спится в такую рань? Может, зайдете в гости? Утренний кофе бодрит.
Тот, кряхтя, покинул иномарку.
На красном мясистом лице застыла презрительная ухмылка, а сальные глазки бегали не останавливаясь.
– Отчего же не попить кофе с хорошим человеком! – И тут он сделал резкий выпад, но Еремин успел отскочить в сторону и выхватить пистолет.
– Только без шуток, Феоктистов! – процедил он.
Танцор, казавшийся неуклюжим тюленем, вдруг начал выделывать сногсшибательные балетные па. Еремин не успел опомниться, как лишился оружия, и в ушах у него зазвенело, и рассветное небо перевернулось, прикинулось закатом.
Когда он очнулся, над ним зияла ухмылка Танцора, а к груди неотвратимо приближалось дуло пистолета…
– Феоктистов, бросьте оружие! – Голос, казалось, прозвучал откуда-то с неба.
Уголовник зверем покосился в сторону. Ноздри его раздувались. На бычьей шее натянулись фиолетовые жилы.
Еремин видел только ноги людей, окружавших поле брани.
«Значит, братцы-гаишники не подкачали!» – понял он.
– Феоктистов, бросьте оружие! – гремело в воздухе. – Иначе откроем огонь на поражение!
– Бросай, дурак! – вырвалось из груди следователя.
Он видел, что творится с Танцором. Зверь был в панике. Его взгляд метался от стены к стене, от окна к окну, от одной подворотни к другой. Наконец он решился и бросился к подъезду, втайне надеясь, что он сквозной.
– Куда ты, идиот? – крикнул Еремин, поднимаясь.
Он хотел бежать за ним. Пусть не догонит, зато прикроет. Но засвистевшие в тот же миг пули вынудили его снова припасть к земле.
– Не стреля-а-ать! – что есть мочи завопил Константин.
Он не видел, он слышал, как жирное тело Танцора рухнуло в десяти шагах от него.
А в салоне машины следователя пиликал телефон.
Еремина хлопали по плечу, трепали по волосам, поздравляли с удачной охотой. Были среди них знакомые и было много незнакомых, но все они принимали участие в его спасении.
Еремин уже сидел в машине с открытой дверцей, поставив ноги на асфальт, сгорбившись под невидимой тяжестью.
А телефон не умолкал.
– Да? – спросил он тихо, вкрадчиво.
– Константин Николаевич! Константин Николаевич! – орал возбужденный Женя. – Василина вернулась домой! Я только что с ней разговаривал! По-моему, она того, пьяная вроде! Просто лыка не вяжет! Где была – не помнит! Как у вас дела?
– Хорошо. Отдыхай, парень.
Еремин закрыл машину и пошел спать.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
4 сентября, четверг
– Жаль, что лавры достались не мне! – горевал старик Елизарыч, утопая в белой подушке. – Вот ведь как бывает в жизни! Гонялись мы, гонялись за этим удавом, а молодой пришел и сразу снял отпечатки! Перешустрил Престарелого!
– Тебе ли жаловаться, Родитель? – Константин время от времени трогал припухшую щеку. – Банда преступников уже была у нас в кармане…
– Сам виноват, Костя, – строго рассудил больной, – пожадничал! Кофе захотел распить со зверьем? На красивые темы разговоры разговаривать? Молодец! Не ожидал от тебя! Вроде не первый год занимаешься сыском, а ума не набрался! Никакой психологии! Никакого индивидуального, понимаешь, подхода к преступнику!
Иван Елизарович не на шутку разошелся. Распекаемый сидел с опущенной головой. Ни от кого бы не потерпел такого, но у старика ночью случился сердечный приступ, вызывали «скорую», даже священник приходил. От всего было муторно на душе у Еремина.
– Ладно, Престарелый, кончай! – вставил он как можно мягче и добавил расхожее: – Никто не застрахован от ошибок. Я хотел с ним по-хорошему. Ведь ясно, что Феоктистов – не главное действующее лицо, он лишь орудие.
– Это тебе ясно. Ты можешь рассуждать, а ему, как ни крути, вышка светила. Значит, не до рассуждений.
– Глупо, конечно, – сдался окончательно следователь.
– Глупо, – согласился старик. – В МУРе наверняка закроют дело. Убийца найден. Обезврежен. Ликвидирован. Что еще надо? Мотивы никого не интересуют. Мотивы – это для романов! Как, кстати, Антоша?
– Жив-здоров, не кашляет.
– Пусть опишет меня как-нибудь, – попросил Елизарыч, – посмертно…
– Да ну тебя, Престарелый! – в сердцах воскликнул Костя.
– Хочется дожить до московского юбилея, – признался больной. – Два дня осталось. Обидно умирать. Я же в Москве родился. На Покровке. Тебе этого не понять, наверно. Я не из гордости так говорю. Просто понять и осмыслить свою жизнь можешь только сам. Что такое мое чистое детство на Чистых прудах? Это не перескажешь. Это надо пережить. Мне повезло. Мой отец был чекистом. Ему выделили комнату в центре Москвы. И там родила меня мама. Правда, везло мне недолго. Папу в тридцать седьмом расстреляли. Маму отправили по этапу, меня – в детдом. И прощай, комната на Покровке, и прощайте, Чистые пруды! Такие вот дела… – Он помолчал немного, улыбнулся. – Прошлый юбилей Москвы я в Карлаге справлял. Меня туда упекли как сына врага народа. Кажется, что совсем недавно это было, а ведь полвека прошло! Все изменилось.
– Некоторые до сих пор Батю как святого чтут. Дай им волю – воскресили бы!
– Убогие люди, Костя, убогие.
Престарелый закрыл глаза. Задумался. И вдруг оживился. Даже подмигнул Еремину.
– Ну, а зацепки у тебя какие-нибудь остались по этому делу? – почти без перехода спросил Иван Елизарович.
