и снова позвала пса.
— Собаке не следовало бы связывать свою судьбу с человеком, который напуган, — сказала она, обращаясь к Смиту.
— Кто сказал, что я напуган? — спросил Смит, торопливо, большими глотками доедавший яичницу.
— Я говорю, — ответила Большая Берта.
Смит сунул через стойку монетку и поспешно покинул закусочную. Большая Берта придержала собаку за ошейник.
— Ты останешься здесь, у меня, — сказала она псу.
Я попытался вмешаться:
— Эта собака — единственный друг Фреда Смита.
— Ничем не могу помочь, — отвечала она. — Я люблю животных, а это очень хорошая собака, нельзя ее губить только из-за того, что кто-то испытывает одиночество. Раньше эта собака была полноценной. Может, она потеряла хозяина или же ее украл человек, не знавший толка в собаках. Она утратила собственное достоинство — новый владелец, вероятно, бил ее вместо того, чтобы поговорить с ней. Сначала у нее возник небольшой страх, затем еще один, потом страх стал большим, и в конце концов боязнь сделалась ее привычкой.
— Ее уже не излечишь от страха, — предостерег я, невольно заинтересовавшись этими рассуждениями. — Возьмите, к примеру, Фейна — пес теперь будет его бояться до конца своих дней.
Фейн захохотал. Он принадлежал к людям, которые испытывают удовольствие, если человек или животное боится их.
Большая Берта фыркнула на нас обоих.
— Много же вы понимаете! Разумеется, я не могу одними разговорами или наказаниями заставить пса преодолеть большой страх, но можно выведать его маленькие страхи и устроить все так, чтобы он сумел победить их, а уж с большими песик и сам потом справится. Страхи и сомнения — привычки заразные.
Большая Берта завела пса за стойку и стала говорить с ним. Голос у нее был негромкий, но властный. Пес время от времени скулил, как бы пытаясь ответить ей. Когда я выходил из закусочной, они все еще «разговаривали».
На следующей неделе я дважды видел пса, оба раза улепетывающим со всех ног. В первую из этих встреч я, по правде говоря, не заметил, чтобы Фейн что-либо швырял в него. В другой раз я увидел движение его руки, бросившей камень. Когда Фейн зашел в закусочную Берты, он самодовольно улыбался. Я последовал за ним.
— Фейн, — сказал я ему, — оставь кобеля в покое.
Он взглянул на меня враждебными, выражающими угрозу глазами.
— Разве это твоя забота? — осведомился он.
— Теперь будет моя.
— С чего бы это? — сказал Фейн. — Может, он братишкой тебе приходится?
От моего удара левой он увернулся, правой рукой лапая кобуру с пистолетом слева под мышкой. Тут мой правый кулак попал в цель, Фейн отлетел назад, наткнулся на табурет, ударился о стену и рухнул на пол. Когда он падал, его рука оторвалась от кобуры, и я увидел блеск вороненой стали.
У меня оружия не было — люди в пустыне нынче, как правило, уже не отягощают себя металлоизделиями. Мне оставался единственный выход — бросил», если успею, один из табуретов и, если повезет, преградить пуп» пуле. Я схватил ближайший табурет.
— На сегодня хватит, — небрежно проговорила Большая Берта, перегнувшись через стойку. В руках у нее был сделанный из дробовика обрез, оба ствола которого целили Фейну прямехонько в живот. Тому пришлось опустить свой пистолет.
На место происшествия примчался Крайдер. Как и следовало ожидать, он принял сторону Фейна. Меня оштрафовали на 50 долларов и условно приговорили к месячному тюремному заключению — за нарушение общественного порядка, нападение и оскорбление действием. Хозяйке закусочной пытались пришить уголовно наказуемое правонарушение — угрозу огнестрельным оружием, но Берта сделала хитрый финт — собрала чемоданчик и объявила, что едет в город жаловаться большому жюри[6]. Крайдеру чуть ли не на коленках пришлось ее упрашивать не делать этого.
Перед Бертой я извинился, заявив ей, что терпеть не могу, когда люди издеваются над собаками. Она пожала широкими плечами:
— Песик сам должен уладить этот конфликт, — сказала она таким обыденным тоном, словно речь шла о самой заурядной проблеме воспитания подростка. — Если собака боится пинка, всегда найдется какой-нибудь тип, который пнет ее. Человек то ведь должен питать уважение к самому себе, чтобы его уважали другие. То же самое относится и к собакам.
Пес лежал у ее ног; мне казалось, он понимает каждое произнесенное ею слово. Я сказал Берте об этом.
— Разумеется, понимает, — ответила Берта. — Это умный песик, только уж больно чувствительный, в этом и состоит его главная слабость. Но он обязательно излечится от своих страхов.
Пес порывисто подвизгивал ей.
— Как назвали его? — полюбопытствовал я.
— Рексом, — ответила она.
— Грозное имя. Назвали бы лучше Плаксой.
Берта нахмурилась.
— Если это, как я догадываюсь, шутка, то совсем не смешная.
Прошло недели три, прежде чем я снова увидел Фейна и пса одновременно. Рядом со мной шагал Фред Смит, заискивающим тоном старавшийся реабилитировать себя в моих глазах. Говорил он слишком много и слишком быстро, и я не очень-то внимательно слушал его длинное разглагольствование о расстроенных нервах и здоровье.
Перед закусочной Берты Фред увидел пса и свистнул ему. Тот затрусил к нам через улицу; было совершенно ясно, что он рад Фреду.
Неожиданно возле его лап взметнулось облачко пыли — от упавшего камня. Я осмотрелся и на углу улицы увидел Фейна, подбирающего с земли другой камень.
Лицо у Фреда сделалось белым. Он испуганно переводил взгляд с меня на Фейна, с Фейна на собаку.
Я не забыл слова Берты о том, что пес должен сам урегулировать свои взаимоотношения с Фейном, но я не забыл также и некоторых обстоятельств последней своей беседы с этим субъектом, поэтому бет колебаний устремился к нему. У полиции мог появиться новый повод засадить меня в тюрьму, теперь уже не условно, так как у нас с Фейном намечался случай поговорить, и на этот раз у меня тоже кое-что имелось слева под мышкой, словом, я был готов к любым крайностям, на какие мог пойти Фейн.
Пес, однако, сам исчерпал этот инцидент.
Сперва было похоже, что ему не терпится задать стрекача, затем он вдруг резко повернулся к своему обидчику, зарычал, и этот звук как бы утвердил его решимость; он стал приближаться к Фейну, и тот выронил камень, словно обжегшись им. Когда пес почувствовал, что Фейн испугался, он ринулся к нему.
Правая рука Фейна потянулась к кобуре за пистолетом. Собака припала на передние лапы, в ее глазах засверкал желтый огонь ненависти. Фейн оглянулся через плечо, увидел гостеприимно распахнувшуюся дверь салуна и юркнул туда. В этот момент пес бросился на него, но дверь уже захлопнулась.
Я взглянул
