Аарон пригласил на ланч одного из крупных агентов (молодой парень, безграничные амбиции, клиенты из самой высокой поросли нового урожая), но думал сейчас лишь о том, как ему расплатиться за салат.
Наконец появился агент. Очки в роговой оправе одновременно скрывали и подчеркивали его принадлежность к кинобизнесу. Интересно, он их носит по необходимости или чтобы покрасоваться?.. Агент пожал Аарону руку, одновременно окидывая цепким взглядом кожаные зеленые кабинки и за десять секунд успевая заметить, кто здесь, кого здесь нет и кого ждут. Затем он обернулся к Аарону и чуть заметным кивком пригласил следовать за собой.
Начинался проход — главное испытание.
Первая кабинка.
— Аарон Мейсон, вы о нем слышали… — Агент представил его кинопродюсеру с торчащими во все стороны лохмами и огромным числом хитов в послужном списке.
— О да, — отозвался продюсер. — Вы ведь женились на этой крошке, как ее там? Она просто супер.
Вторая кабинка (столпотворение при появлении Арнольда Шварценеггера, он редкий гость в последнее время, но недавно прошла премьера его фильма; на сей раз волосы ему покрасили почти пристойно…).
— Муж Клариссы, да? — обратился к Аарону глава телесети. — Боже, она прелесть!
Третья кабинка.
— Я слышал, она беременна.
Средний столик.
— Привет ей от меня.
Аарон улыбался, жал руки и подавлял желание выложить им всю правду; это было бы все равно что привести на обед незваного гостя.
Наконец они уселись. Агент сделал заказ, не заглядывая в меню («Как обычно…»). Что бы это ни было, официант, похоже, все понял, тогда как Аарон проглядывал столбцы, вновь гадая, сумеет ли оплатить счет.
— Это вы женились на Клариссе? — нагнулся к нему официант. — Передайте, что мы по ней скучаем.
Аарон сделал заказ, мечтая лишь об одном: чтобы хоть кто-нибудь в Голливуде напивался сразу после полудня и он смог бы последовать его примеру.
Агент протянул официанту кредитку «Американ экспресс».
— Ненавижу ждать счет, — пояснил он.
Аарон добавил гамбургер к заказанному салату и вычеркнул оплату счета из списка своих проблем.
«Одна долой, — подумал он, улыбаясь агенту. — Осталось еще тысяча сто восемьдесят…»
— Нет. Моя работа, — твердила Кларисса матери, которая каждым вздохом, каждой паузой, каждым жестом и каждым своим воплем настаивала, чтобы дочь позвонила и помирилась с Аароном, — это найти себе чертову работу.
Вот уже две недели Кларисса сидела у матери на диване и по утрам обзванивала знакомых, чтобы раздобыть неуловимую должность внештатного корреспондента, одновременно избегая звонков Аарона. К телефону бежала ее мать и жаловалась на свою неблагодарную, loco en la cabeza, дочь. К концу второй недели Клариссе было уже все равно, попадет она в журнал «Американское рыболовство» или в еженедельник «Большие сиськи». Для нее мнение официанта Ларри было истиной в последней инстанции, и она не собиралась сворачивать с избранного пути.
Вот только жить с матерью оказалось совсем не таким вечным праздником, как воображала себе Кларисса (ха-ха!). С каждым днем они все быстрее начинали действовать друг другу на нервы, и в настоящий момент их рекордом было 5,3 секунды без скандала. А поводов было сколько угодно. К примеру, Кларисса опять съела все, что нашла в холодильнике, в шкафу, под диваном, в бардачке материнской машины, а сама не принесла в дом ни единой луковички или бутылки тоника.
В свою очередь Кларисса спешила напомнить, что у нее нет возможности ходить за продуктами, поскольку поиски работы отнимают все свободное время. У нее нет денег на покупку продуктов, даже если бы она нашла время. И наконец, она не знает, где находится продуктовый магазин, и умеет покупать только одежду и обувь.
Тем временем для полного кайфа мать начала подготовку к ежегодной благотворительной ярмарке «Юных Ангелов». Там выступали бывшие королевы красоты, престарелые звезды мыльных опер, по-прежнему носившие прически в стиле шестидесятых и украшенные бисером бейсболки, а также дамочки типа Клариссиной мамули, не обладавшие особыми талантами к танцам и пению, но готовые собирать деньги для детей-инвалидов. В этом году тема была «Лестница к звездам», и девочки, как они себя называли, выбрали соответствующую песню «Лед Зеппелин» для танцевально-чечеточного номера.
Из вечера в вечер мать напяливала чулки, чечеточные туфли, цилиндр и присоединялась к точно таким же чучелам-подружкам; вместе они визжали и хихикали по-стариковски, пересказывали друг другу старушечьи сплетни и репетировали музыкальный номер, выстукивая каблуками по полу, пока кто-нибудь не падал от изнеможения, или от перебора с таблетками, или со сломанным бедром. Кларисса взирала на них в благоговейном омерзении, поедая все, что перестало дышать и шевелиться минимум сутки назад, и молясь в душе, чтобы Создатель прибрал ее прежде, чем в супермаркете ей будут предлагать пенсионную скидку.
Особенно раздражало, когда кто-нибудь из этих старух принимался расточать хвалы давно покойному супругу.
Клариссе казалась невыносимой мысль о какой-либо личной жизни у людей после сорока: это противно всем законам природы.
— В таком случае, почему бы тебе не переехать? — спросил Тедди.
Его выпустили под залог в пятьдесят тысяч долларов, потому что он никого не убил, не изнасиловал и не собирался бежать из-под стражи. Воскресным утром они с Клариссой завтракали в «Нэйт и Ол», как самые обычные отец и дочь. О да, как самые обычные отец и дочь, вот только отцу к Рождеству предстояло вернуться за решетку, а дочь была беременна и разошлась с мужем, с которым не прожила и трех минут.
— Некуда. Благодарю за совет, — отрезала Кларисса.
— Я понимаю твой гнев. Я чувствую твой гнев, — произнес Тедди. — Но я не считаю себя ответственным за твой гнев.
— Какой еще чуши ты начитался?
— Понятия не имею, о чем ты говоришь. — Он одним глотком опрокинул свой кофе.
— Ты опять читал эти дурацкие книжки по психологии, — уточнила Кларисса.
— Я всегда говорил, что если из этих книжек почерпнешь хоть каплю ума, то заплатил за них не напрасно.
— Надо же. А я всегда говорила, что если человека тянет на такие книжки, то он — просто жалкая пародия на отца.
Тедди, поглощенный перемигиваниями с официанткой, пропустил этот комментарий мимо ушей. Ему, наконец, принесли ветчину, яйца и жареный лук. На сроке в десять недель Клариссу стало мутить от некоторых запахов: рыбы, яиц, лука и ближайших членов семьи.
Согнувшись над столом, зажав в руке вилку, как шпагу, Тедди вгрызся в еду. Он напомнил Клариссе гориллу — старую, усталую, голодную обезьяну, пожирающую связку бананов. Похоже, ее отец хорошо усвоил застольные тюремные привычки.
