«Тик-так, тик-так».
Разложив марлевый жгут на тропинке и расправив его, я открыл заслонку бензобака и открутил крышку. Из горловины поплыли густые пары бензина.
Уложив ножницы и остатки бинта в аптечку, я положил ее в багажник и захлопнул крышку.
Пространство причалов по-прежнему оставалось безлюдным. Единственными раздававшимися в ночи звуками были удары капель, падавших с индийского лавра на машину, да топот лап Орсона, который, находясь в дозоре, озабоченно бегал тут и там в радиусе нескольких метров.
Как ни претило мне снова оказаться вблизи от мертвого Стивенсона, я все же вернул ключи от машины в замок зажигания. Я видел по телевизору некоторые фильмы из самых популярных детективных сериалов и поэтому знал, с какой легкостью детективы из отдела по расследованию убийств умеют загнать в ловушку даже самого дьявольски хитроумного преступника. Или как писательница, автор популярных детективных романов, расследует на досуге настоящие убийства. Или как блистательно занимается этим старая дева – бывшая школьная учительница, вышедшая на пенсию и страдающая от избытка свободного времени. Все это происходило на экране стремительно и неудержимо – за короткое время между первыми титрами и заключающей фильм рекламой женского дезодоранта для промежности. Я намеревался оставить всем им – и опытным профессионалам, и назойливым любителям – как можно меньше улик, которые могли бы навести их на мой след.
Где-то глубоко в пищеводе мертвеца лопнул пузырь газа, и труп рыгнул в мою сторону.
– Голубков пускаешь? – неудачно пошутил я, пытаясь подбодрить сам себя.
Я осмотрел переднее сиденье, но трех стреляных медных гильз нигде не было видно. Армия сыщиков, которая изучит здесь каждый дюйм, наверняка найдет их, и эти гильзы помогут им выйти на мой след, но я все равно не мог заставить себя искать их на полу, особенно под ногами мертвого Стивенсона.
Впрочем, даже если бы я нашел все три гильзы, мне бы это мало помогло, потому что глубоко в груди шерифа застряла одна из моих пуль. Если она не слишком деформирована, на ней будут обнаружены царапины, которые могли быть оставлены только внутренней поверхностью ствола моего пистолета. Однако даже угроза пожизненного заключения не заставила бы меня взять свой фонарик-ручку и произвести здесь же хирургическую операцию по извлечению пули из груди трупа.
Но даже будь я другим человеком, я все равно вряд ли осмелился бы на это. Если допустить, что резкие изменения, произошедшие в личности Стивенсона, и появившаяся в нем неуемная тяга к насилию являлись одним из симптомов сидевшей в нем загадочной болезни, и если предположить, что болезнь эта может передаваться через контакт с зараженными тканями и физиологическими жидкостями, я не мог бы даже помыслить о подобной «мокрой работе». По той же причине я старательно избегал соприкасаться с любыми поверхностями в машине, на которые попала кровь убитого мной полицейского.
Когда он рассказывал мне о своем желании терзать и рвать чужую плоть, меня тошнило только от мысли о том, что я дышу одним с ним воздухом. И все же я сомневался, что инфекция эта могла передаваться по воздуху. Если бы она была заразной до такой степени, то сейчас Мунлайт-Бей не просто катился бы в преисподнюю, как утверждал шериф, а давно находился бы в ней.
«Тик-так, тик-так».
Судя по показаниям приборов, бензобак был почти полон. Хорошо. Отлично. Чуть раньше, в доме Анджелы, обезьянья семейка научила меня, каким способом удобнее всего уничтожать улики и заметать следы убийства.
Огонь должен быть таким жарким, чтобы расплавить три медные гильзы, корпус автомобиля, а может, даже и раму, отлитую из более прочного металла. От самого Льюиса Стивенсона останется лишь обгорелый костяк, а о моих отпечатках, ворсинках и собачьей шерсти даже говорить не приходится.
Моя вторая пуля прошила шею шерифа, вдребезги разнесла окно и вылетела на улицу. Сейчас она, должно быть, лежит где-то в районе причалов или, если повезет, вообще улетела вдоль извилистой дорожки, изгибом уходившей вверх, к Эмбаркадеро-уэй, где ее вообще невозможно будет отыскать.
– Придется старой деве и бывшей училке как следует попотеть, – пробормотал я, захлопывая переднюю и заднюю дверцы машины. Короткий смешок, вырвавшийся у меня, был настолько безрадостным и тусклым, что я сам его испугался – не меньше, чем мысли о возможности оказаться за тюремной решеткой.
Я вытащил из «глока» обойму, вынул оттуда один патрон – значит, всего там осталось шесть – и снова загнал магазин в рукоятку пистолета.
Орсон нетерпеливо заскулил и схватил зубами один конец скрученного мной марлевого жгута.
– Да, да, да, – сказал я и очень внимательно посмотрел на пса.
Возможно, пес схватил жгут лишь потому, что тот его заинтересовал, как интересует собак все новое и непонятное.
Смешная белая веревка. Похожа на змею. Змея, но… не змея. Интересно, интересно. Пахнет хозяином Сноу. А может, она вкусная? Все, что угодно, может оказаться вкусным.
Из того, что Орсон поднял зубами с земли мой запальный шнур, вовсе не следовало, что он догадался о его предназначении или понял суть задуманных мной действий. Его интерес к белой веревке и ситуация, в которой этот интерес проявился, могли оказаться всего лишь случайным совпадением.
Да, конечно. Такое же случайное совпадение, как то, что фейерверк ежегодно устраивается именно в День независимости.
С сильно бьющимся сердцем, боясь, что меня в любой момент обнаружат, я взял из пасти Орсона конец жгута и осторожно привязал к одному из его концов пистолетный патрон.
Собака внимательно следила за моими действиями.
– Такой узел одобряешь? – спросил я его. – Или хочешь сам завязать?
Затем я сунул конец жгута с привязанным патроном в горловину бака. Тяжесть патрона потащила его внутрь, на самое дно бензобака. Мягкая марля стала мгновенно пропитываться бензином.
Орсон нетерпеливо бегал по кругу. «Торопись, торопись, торопись! Быстрее, быстрее, быстрее, хозяин Сноу!»
Я оставил снаружи около двух метров жгута. Он свисал с заднего крыла патрульной машины и тянулся по дорожке.
Подкатив велосипед от того места, где я его оставил – у ствола индийского лавра, – я наклонился, чиркнул газовой зажигалкой и поджег конец жгута. Хотя эта его часть еще не успела пропитаться бензином, огонь побежал по ней быстрее, чем я ожидал. Слишком быстро.
Я вскочил на велосипед и стал крутить педали так, будто за мной гнались все демоны ада и еще несколько чертенят в придачу, что, наверное, отчасти соответствовало действительности. Орсон несся галопом сбоку, а я гнал велосипед через автомобильную стоянку к наклонному выезду на пустынную в этот час Эмбаркадеро-уэй, а потом – на юг, мимо закрытых ресторанов и магазинов, выходивших фасадами на побережье.
Вскоре раздался взрыв. Гулкое «бум» прозвучало тише, чем я ожидал. Пространство вокруг меня и даже впереди расцвело оранжевым светом. Яркая вспышка взрыва преломилась в триллионах крохотных капель тумана и была видна даже дальше, чем можно было предположить.
Я безрассудно нажал на ручной тормоз, резко, тормозя ногой об асфальт, развернул велосипед на сто восемьдесят градусов и остановился, глядя в ту сторону, откуда только что приехал.
Отсюда мало что было видно: шар оранжевого пламени и менее яркие языки огня по бокам выглядели расплывчатыми в серой пелене тумана.
Но самую страшную картину услужливо нарисовала мне не ночь, а, как водится, мое собственное воображение: лицо Льюиса Стивенсона, которое пузырится, дымится и шипит выступающим от огня жиром, словно кусок свинины на вертеле.
– Боже милостивый! – проговорил я таким хриплым и дрожащим голосом, что сам не узнал его.
И все же у меня не оставалось иного выбора, как только поджечь эту чертову машину. В противном случае полицейские узнали бы, что Стивенсон убит, и получили бы улики того, кем и как это сделано.
Я снова заставил петь велосипедную цепь, уводя своего верного пса подальше от залива, в глубь запутанного лабиринта улиц и бульваров, в укутанное одеялом тумана, пропитанное влагой сердце Мунлайт-Бей.
Несмотря на тяжелый «глок», лежавший в кармане, моя кожаная куртка развевалась подобно накидке. Я летел, не видимый никем, избегая света – и уже не только из-за своего недуга, – как тень, сливаясь с другими тенями, будто знаменитый призрак, выбравшийся из лабиринтов под зданием оперы, севший на колеса и нагоняющий ужас на жителей земной поверхности.
Это, конечно, было не очень хорошо – так бесстыдно рисоваться перед самим собой после того, как только что убил человека. В свое оправдание могу сказать лишь одно: прокручивая события этого вечера как некое выдающееся приключение с собой в главной роли, я лишь отчаянно старался заглушить в себе страх и воспоминания о сделанных мной выстрелах. Мне также было необходимо отделаться от образов горящего внутри машины тела, которое усилиями моего воображения поднималось и лопалось, подобно пузырям на поверхности болота.
