— Я решила сказать тебе сейчас, — произнесла она опять. И на этот раз она знала совершенно точно, что сказала вслух. — Я решила не оттягивать дальше этот разговор, — продолжала она, наблюдая, с какой неохотой он поворачивается к ней.
— Конечно, малыш. В чем дело?
Она покачала головой и с преувеличенной заботливостью жены сказала:
— Пей кофе. На Марсе его не будет, ты же знаешь.
Он тряхнул головой, как бы сбрасывая с себя остатки сна, и широко раскрытыми глазами с удивлением посмотрел на чашку кофе. Затем пожал плечами, поднес чашку ко рту, нехотя сделал глоток, поставил чашку на стол и опять повернулся к окну.
Внезапно снаружи вспыхнул яркий свет, и она тоже повернулась, чтобы через его плечо посмотреть, как прожекторы, пробив ночь, заплясали на стальном корабле. Она глядела то на мужчину, сидящего рядом, то на воплощенную в сталь мечту, стоящую в центре бетонированного поля, пытаясь увидеть то, что увидел он, и быть очарованной так же, как был очарован он. Но то была лишь его мечта. Она к ней больше не имела отношения.
Сквозь все границы,что дальше и ближе…
Он смотрел в окно, ни о чем не думая и стараясь ничего не чувствовать. Он не желал знать, просто не хотел давать ей возможности сказать ему. В любом случае, что бы ни было, сейчас это не имело значения. Ничего существенного. И корабль снаружи был убедительным тому доказательством. Межпланетный корабль, символ торжества настоящего дела, огромная башня воплощенной мечты. В грохоте и сверкании огня устремится он ввысь на рассвете, унося в себе через черноту пространства к планете Марс пять сотен жизней, пятьсот пылинок человечества. Летят в основном супружеские пары, как он и Сью. Здоровые и умелые, многие годы готовившие себя к предстоящей работе, истинные мужчины и истинные женщины, наделенные мускулами и умом, чувством юмора и смелостью, которые не откажут в момент опасности.
Всю жизнь он готовился к сегодняшнему дню. Всю жизнь и последние пять лет с Сью.
А стремилась ли она?
В конце концов, посмотри в лицо фактам, черт возьми! Он чувствовал на себе ее взгляд и с трудом удерживался, чтобы не обернуться. Она просто испугалась. Разволновалась. Вполне естественно. С женщинами такое случается, и нечего морочить себе голову. Надо лишь перетерпеть последнюю ночь. Совсем немного после двух месяцев ожидания, с тех пор как они получили свидетельства о допуске к полету. Все эти девять недель он видел напряженные линии вокруг ее рта, делающие губы жесткими и сердитыми. Девять недель она редко смотрела ему в глаза и слишком часто говорила, что любит. Девять недель он уговаривал ее не волноваться, успокаивал, хотя она ни разу не высказала прямо свои опасения, ни разу не призналась в них.
Скажи мне:я вижу, я вижу…
— Уилл, — произнесла она в отчаянии, и имя прозвучало как молитва.
Он взял ее за руку:
— В чем дело, малыш?
Он не обернулся, не посмотрел на нее. Его слова были обращены к окну, к космическому кораблю и свету прожекторов снаружи.
— Что-то случилось?
Да! Внезапно ее захлестнула волна неистовой ярости, дрожью прошла по телу, ударила по вдруг одеревеневшей спине, отозвалась в пальцах ног, до боли сжала руку в кулак. Когда наконец волнение передалось ему, он повернулся и с робкой, чуть глуповатой улыбкой встретил ее глаза, горящие каким-то внутренним огнем и в упор смотрящие на него.
И опять случилось то, что случалось много раз прежде.
«Я люблю тебя, Уилл!» И, кажется, трудно вздохнуть, и чувствуешь, как руки хотят позвать и опускаются вдоль тела, и тебя захватывает чувство физического успокоения, мгновенно расслабляющее мышцы и клетки, и гнев уходит так же быстро, как наступил.
Пять лет вместе. Пять лет каждодневной близости, большого обоюдного чувства, которое не стало слабее даже после того, как что-то вдруг разъединило их.
— Прости меня, малыш, — отозвался он, — я отвлекся и, кажется, не расслышал, что ты мне говорила.
— Я люблю тебя, Уилл.
Он прищурился и изучающе оглядел ее лицо. Две новые складки пролегли у губ.
— Ты говоришь так, словно хоронишь меня. Почему? Чем ты так расстроена?
«Ты заметил? Наконец ты заметил». Она почти произнесла это вслух, но ей помогла песня, все еще никак не покидавшая ее.
Сквозь гордость, тоску и утраты…
— Извини, — сказала она.
С испугом он увидел мерцающую звездочками пелену, набежавшую на ее глаза.
— Почему ты плачешь?
Помимо его воли это вышло как ворчание.
— Я не плачу.
Она потерла глаза.
— Ну, тогда все в порядке. Тогда не нужно ни о чем беспокоиться. Все чудесно, и все довольны, правда?
Он опять отвернулся к окну, и в это время приемник над дверью кашлянул и прохрипел официальным тоном: «Всем колонистам явиться для проверки и инструктажа в девять часов. Всем, имеющим белые карточки и желтые карточки резерва, явиться в административное здание через сорок пять минут».
У нее была холодная рука. Он через сплетенные пальцы пытался передать ей свое тепло, свои мысли, свои надежды. И на мгновение ему показалось, что он достиг успеха. Но приемник загремел опять: «Объявление. Родственники отъезжающих имеют возможность остаться на ночь. Все лица, имеющие специальные разрешения и желающие остаться до взлета корабля, должны зарегистрироваться для получения спальных мест…»
Дальше он не слышал. Она внезапно рванула руку, и он вдруг понял все, о чем пытался не думать даже наедине с собой.
— Осталось совсем мало времени, — проговорила она незнакомым звенящим голосом.
— Я слышал. Но что случилось, Сью? Что ты хочешь сказать?
Ее вдруг посветлевшие глаза стали большими и теплыми. Огромные карие глаза, в которых можно утонуть. Они смотрели на него прямо, как раньше. Честно. В глазах ее была любовь… сумасшедшая любовь. И нет места никаким сомнениям, когда она вот так смотрит на него.
— Я не лечу, — сказала она.
— Вот как… Я так и думал.
Он ничего не почувствовал, совсем ничего. Видел свою руку, все еще трогающую ее ладонь, но не ощущал ни кончиков своих пальцев, ни нежности ее кожи.
— Что ж, хорошо, что ты решилась сказать, — выговорил он наконец, обнаружив, что еще в состоянии произносить какие-то слова.
— Куда ты?
— Я выйду. Немного пройдусь.
— Хорошо. — Она начала подниматься, и он с трудом сдержался, чтобы не заставить ее сесть.
— Послушай, Сью, — сказал он ровным, обыденным голосом. — Я хочу немного побыть один.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
