И, если судьба одарила тебя настоящим чувством к другому, береги, взращивай это хрупкое растение. Тот, кто любит для себя — мое! — достоин сожаления. Ему многое так и не откроется.
После завершения работы с фронтовыми рассказами Игоря я с особой силой поняла, что чувство мое, давнее, непростое, стало глубже, четче, то, что называется, утвердилось на неразрушаемом фундаменте. И это после первых-то двадцати лет совместной жизни! То, что он мужественный, храбрый, рисковый — это знала каким-то чутьем еще до его военных рассказов, по небольшим жизненным ситуациям, по деталям. Но внешне это была сама сдержанность, легкий юмор, интеллигентное обхождение. Я увидела его там, на фронте, в форс-мажорных ситуациях и поняла еще раз, что именно его я и ждала. Давно, убежденно ждала всю прежнюю жизнь, хотя не знала о его существовании. Где-то жила после войны мысль: моя половинка, моя судьба не пропала, не погибла на фронте и, самое странное, что он где-то в разведке…
И жизни наши текли по своим руслам со своими порожками, водоворотами, с толпами людей, проходивших близко, далеко, рядом. Пока эти два русла не слились. И стало ясно, что мы нашли друг друга — навсегда, до крайней черты.
Люблю я незатейливый, в общем-то, фильм «Жди меня» по К. Симонову. И не только потому, что там есть и Северо-Западный фронт, где воевал Игорь, и партизанский край, куда ходил с заданиями. Там есть и другое — большое чувство. И частенько залетает оттуда песенка: «Ты, крылатая песня, лети…» Это и о нас с Игорем. О том мальчишке с фото 42-го года, который никогда не сомневался в успехе, о каком бы деле ни шла речь, — ринется в рукопашный бой в окопах, бесстрашно поползет в разведывательный поиск, проберется к партизанам за линию фронта. Он ненадолго отлучился, надо ждать — из поиска, из-за линии фронта, из-за черты, жизнь — не жизнь. Можно и пореветь немножко: «Ты, крылатая песня, лети…»
Его рассказы о фронтовой жизни, ее фрагментики, причем не самые страшные, более того, рассказанные с юморком, с самоиронией, именно они определили мое чувство. Оно было и есть. И это не просто внутренняя ответственность за человека, которого «приручила». Его чувство ко мне — подарок судьбы, это то, чего долго можно ждать и надо ждать. И неважно, что у него в прошлые годы была большая сложная жизнь, была жена, непростая служба после академии. Неважно, что у меня была своя пестрая, непростая жизнь, был муж. Это было в прошлом, как мы любили шутить, в доисторической жизни.
Вот и сейчас он где-то рядом, за плечом. Его глаза здесь, молчаливое присутствие постоянно.
Дирижабли будут летать
«Выпало — жить!» И уж если выпал тебе этот дар не просто от факта рождения, а в крутой круговерти, ежели высоким штилем, российских дней — середины прошлого века, то и спрос с тебя особый. Живешь от имени тех, кем судьба распорядилась так или иначе, кинула им другой жребий. Из сверстников Игоря рождения 1923-го уцелели единицы. Тебе жить за них — долго, умно, честно, красиво — хорошо. И не только бывшему фронтовику Игорю, а всем тем, кого планида вывела из-под военного удара тех дней, мне тоже. Живи так, чтобы, когда присоединишься к большинству, можно будет прямо смотреть им в глаза.
О жизни Игоря в послевоенные годы уже говорилось штрихами выше, но жизнь была разнообразнее, интереснее. Годы его нанизывались на десятилетия, и вопреки врачам она продолжалась. А годы были еще молодые… И где-то свыше было положено нам с ним встретиться.
Где и как тебе выпадает жить, распоряжается она — твоя планида. Хотя, как говорится, тихого бог наведет, а резвый сам наскочит. Но мы сами выбираем свою судьбу, свои дороги, решаем, где, чему и у кого учиться. Как-то начиная с тимуровской команды 41-го года само собой получалось, что мне выпадала роль принимающего решения за других, более нерешительных, что ли. Должен же кто-то встать, сказать, предложить решение, повести. Наверно, это лежит в натуре индивида. Получалось, что мне «больше всех надо».
Институтские мои годы проскочили быстро. Много общественной деятельности и состояние соревнования с первой моей половиной, учившейся в Военно-медицинской академии. Он — пятерки, я — пятерки, он в науку — я туда же, он сталинскую стипендию — я сталинскую, он с золотой медалью, я с красным дипломом. Распределение — он в престижный НИИ в Подмосковье, мне предложена аспирантура.
Навалилась общественная деятельность во главе многотысячного институтского комсомола, но успеваю сдать кандидатский минимум, дочке уже второй год. Для науки явно не подготовлена, тем более руководители аспирантами занимаются, как правило, мало. А туг еще созрел семейный разлад, когда обнаружила — было поздно. Яркое юношеское взаимное чувство не выдержало столкновения с внешними обстоятельствами, суть которых проста: мужчин нельзя оставлять без употребления, как открытые консервы. Собралась в кулачок и — «можешь считать себя свободным!». В сердце от шока предательства на много лет образовалась черная дыра.
Спасением души был академический отпуск и отъезд куда-нибудь подальше, на комсомольские стройки, тем более тема моя была связана с городами у водохранилищ. Хотелось в далекий разворачивающийся Братск, на стройку первой ГЭС без заключенных, но в Минэнерго сказали, что там архитекторы не нужны. Предложили Кременчугскую ГЭС с ее стройкой, новым городом. Через три года, запомнившихся могучим, особенно в паводки, Днепром, лунными ночами среди лесов цветущей белой акации, соловьями, рыбалкой со спиннингом, молодежной шумной жизнью и не очень интересной работой заместителя главного архитектора строящегося города, вернулась в Ленинград. После завершения аспирантуры попала в Ленфилиал АСиА — Академии строительства и архитектуры, к Т.В. Римской-Корсаковой, занимавшейся северным градостроительством. Шло бурное освоение Крайнего Севера — начало 60-х годов. Проблемы новых городов в экстремальных условиях, фантастические их проекты, командировки в места весьма отдаленные. Проблемы заселения Севера — это не только, как и что строить, но и какими методами. Самым заманчивым было возить куда-нибудь в алмазные Мирный, Айхал или в Депутатский — в междуречье Индигирки и Колымы готовые конструкции, а то и целые дома. Но чем? И занялась я, помимо прочего, дирижаблями!
Воздухоплавательная комиссия Географического общества — интересные люди, идеи, профессор Воробьев — секретарь Циолковского. Поездки в Калугу на Чтения имени последнего, знакомство с его семьей, дочкой, внуком. Первые мои публикации о дирижаблях в газетах, в академических «Проблемах Севера». В сентябре 66-го после очередных Чтений в Калуге в «Литературной газете» вышла моя большая, на целую полосу статья «Бросаем перчатку», ее вспоминали даже через десять лет. А пока — «круглый стол» В «Литературке». Академическая профессура из Совета по производительным силам: проф. С. Славин, наш главный специалист по зарубежному Северу проф. Г. Агранат, бывший начальник Севморпути контрадмирал В. Бурханов и другие. Многих знаю по фамилиям, вижу впервые. Журналистов! Народу набилось! Знакомятся, приветствуют статью — повод для «круглого стола». Обсуждаются проблемы освоения Севера России. Споры, гвалт, все заинтересованы, убеждены, категоричны — нормальный редакционный «круглый стол» по актуальной проблеме — Север. Там российские богатства — алмазы, олово, вся таблица Менделеева, еще только нащупали нефть, газ, еще не открыты медь Удокана, не слышно о Байкало-Амурской магистрали — БАМе…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
