Он это делал, потому что сила в жесткости, в тотальном контроле и дисциплине. Боль закаляет нас, боль лучше любой книги. Сколько требовалось просидеть за книгами в поисках истины — часы. А сколько ударов требуется для осознания этой самой истины — всего парочку. Но удары дают нам возможность прочувствовать эту истину, окончательно ее закрепить в своем инстинкте, ведь человек — животное, с теми же инстинктами. Я говорю все это для того, чтобы ты понял один простой факт: бить нужно всех, кто этого заслуживает. Всех: рабочих, подчиненных, женщин, детей, друзей — порой нужно вправлять мозги. И сейчас ты, как никто другой, заслуживаешь этой участи. Ты посмел оскорбить меня на моей земле, лезть в мое прошлое, унижать моих людей. Язык — твой враг. Ты — ходячий труп, Шон. Если ты сейчас же не поймешь это, то только усугубишь ситуацию.
— Мне плевать, что ты думаешь обо мне, о моей дальнейшей судьбе. Ты заявился сюда, пугаешь меня своей всесильной властью, пытаешься заставить меня дрожать от страха. Но я не тот, кем мог тебе показаться. И я готов поставить жирную точку в нашем диалоге — я продолжу свои опыты.
— Продолжай, упертая ты скотина! Но заруби себе на носу: мне плевать, если что-то случится с тобой или твоей подружкой, вы мне надоели! Хоть сдохните, я буду даже счастлив! Но если я узнаю, что от ваших опытов пострадает хоть один житель…
Покрасневший от гнева Вадим, изо всех сил пытался испепелить Шона своим взглядом, но Родригес уверенно отражал эту атаку. Гордой походкой, но полный злобы и привкуса поражения, Вадим со своей свитой ушел из гаража, оставив Шона охлаждаться от яростного спора.
Поняв, насколько Родригеса вывели из себя, Роза подошла к нему сзади и нежно обняла за плечи. Ощутив на себе ее легкие ладони, Шон стал дышать глубоко и неторопливо, закрыв глаза. По телу пробегала легкая дрожь.
— Никогда не видела тебя таким, — мягким, полным гордости голосом заговорила Роза, — но это было круто.
Шон улыбнулся на этот забавный комплимент и повернулся к девушке, пытаясь утонуть в ее блестящих глазах, вдыхая сладкий аромат ее духов. Какой же контраст! Насколько же переменчивы бывают эмоции, когда переходишь от криков с врагом к приятным разговорам с любимым человеком, но очень важно совладать с собой, чтобы пламя гнева, разросшееся после спора, случайно не перебросилось на невинных.
Смерив мутанта взглядом, параллельно посматривая в сделанные записи, Шон с небольшим усилием дернул за дверь клетки. Помещение заполнил металлический грохот.
— Как думаешь, — спросил Родригес, — выдержит эта клетка, если Драугр вдруг оживет?
— Не знаю, наверное.
Закрыв все возможные замки, Шон и Роза направились домой.
Шон удобно расположился на диване, закинув ноги на его потрепанные бортики, прокручивал в голове каждую мысль, возникшую после опытов, и с каждым разом эти мысли звучали по-разному, их ясность терялась, как на потрепанных видеокассетах. Одно противоречит другому. Прижав колени к подбородку, в кресле сидела Роза. Она не могла сейчас помочь Шону с его мыслями, ее теории только сбили бы его с верного пути, мешались, загрязняли его и так загруженную голову. И ничто так не бесило Розу в данный момент, как собственная бесполезность, ну и, разумеется, Вадим. Она только-только перестала считать себя обузой, лишним грузом, который тянет Шона назад, как снова это чувство проникало в ее разум. Что она сейчас может сделать? Разве что обнять и поцеловать. Высказать какую-то теорию? Нет уж, Роза, как никто другой, знает, насколько важно уединение со своими мыслями, чтобы прийти к ответу. Поэтому она молчит, молчит и слушает только свой внутренний голос.
Через несколько минут по комнате прокатилось тихое сопение. Роза перевела взгляд с окна на Шона, который уже успел задремать. С заботливой усмешкой, девушка задрала голову и сама стала отходить в сон. И как сладко бывает в этот миг! Когда твой враг, сдирая с себя кожу, так зол от собственной слабости. Когда он, будучи поверженным, уходит и томительно ожидает своего конца. А в это время ты, совершенно спокоен, лежишь в уюте, в покое, зная, что победа уже близка, ты можешь спокойно уснуть, и сон пускает тебя к себе. Это чувство столь ласковое и пленительное, что вызывает зависимость. Хочется ощущать это вновь и вновь, ты чувствуешь в себе ту самую силу, с которой готов одержать очередную победу.
Шон вскочил от глухих ударов в дверь. Отряхнув голову от пылинок сна, он подошел к двери и открыл ее, впустив в квартиру запыханного, даже немного напуганного Кирилла.
— Твой мутант…
— Ожил? — перебил Родригес, не дожидаясь, пока его друг переведет дыхание после пробежки.
— Да, — удивленно подтвердил он, — откуда ты…
— Я так и думал, — Шон вернулся в комнату, в спешке бросая в рюкзак все необходимые для опытов вещи.
— Но ведь не может же такого быть, что они бессмертны? — растерянно предположил Кирилл.
— Я тоже надеюсь на это, но от этих тварей можно ждать чего угодно. Пару месяцев назад, я думал, что их можно убить выстрелом в голову, позже понял, что жало — их слабое место, а теперь оказывается, что жало играет какую-то иную роль.
— Может быть оно им нужно только для атаки на жертву?
— Отруби хищнику когти — он будет жить, отруби Драугру жало — он станет овощем, пока не отрастит себе новое.
— Тьфу ты, — сплюнул Кирилл. — Ящерица какая-то выходит.
Все трое вышли из дома и уже быстрым шагом направлялись к гаражу. Некоторые прохожие озирались на них, одни и вовсе смотрели с полной недоверчивостью и даже ненавистью, значит слухи о мутанте в городе разлетелись гораздо быстрее.
Из гаража раздавался жуткий грохот. Гремел металл, хрипел и рычал запертый в клетке зверь, завывал и стонал от своей беспомощности. Шон подошел к двери первый и стал медленно открывать ее, готовясь в случае чего захлопнуть ее. Заглянув одним глазом в щель, Родригес успокоился: мутант все еще находится в ловушке. Уже гораздо увереннее Шон вошел в помещение и сразу же подошел ближе к зверю. Тот, заприметив человека, принялся еще активнее биться всем телом о стены клетки, отчего та слегка покачивалась, он издавал протяжные голодные крики, оголяя острые клыки. Роза устремила свой взгляд на глаза мутанта. Нет, не может быть, в них ведь нет ни капли ярости, они смотрят так жалко и слабо, как глаза больного человека. Девушка не может перестать смотреть на них. Они словно просят о помощи, будто они и есть остаток души, потерянной
