Колин ничуть не огорчился, когда у него выхватили тарелку. Его мучила дурнота, которая только усилилась после прихода в гости. Застольная беседа обтекала его стороной, как будто он сидел под стеклянным колпаком, отгородившись от других. Это ощущение было ему до боли знакомо: вокруг него сомкнулась огромная сфера тревоги, а он бессильно смотрел, как снаружи в неё бьются его собственные страхи, заслоняя весь мир.
От Тессы никакой поддержки не было: она нарочно вела себя холодно и равнодушно во всём, что касалось его борьбы за место Барри. А это застолье понадобилось лишь для того, чтобы Колин мог посоветоваться с Парминдер насчёт своих листовок. Тесса постоянно устранялась и пресекала разговоры о его опасениях. Не давала ему выговориться.
Стараясь отвечать ей холодностью на холодность, изображая полное самообладание, он даже не рассказал жене, что утром ему на работу звонили из газеты «Ярвил энд дистрикт». Журналистка спрашивала о Кристал Уидон.
«Дотрагивался ли он до неё?»
Колин ответил этой щелкопёрке, что не имеет права обсуждать учащихся с посторонними и что с Кристал необходимо беседовать в присутствии родителей.
— С Кристал я уже побеседовала, — сказал голос на другом конце провода. — Мне хотелось узнать ваше личное…
Но он повесил трубку и ослеп от ужаса.
«С чего им понадобилось говорить о Кристал? А ему зачем звонят? Он в чём-то провинился? Он до неё дотронулся? Она пожаловалась?»
Психолог рекомендовал ему не подтверждать и не опровергать для себя такие мысли, а просто распознавать их и как ни в чём не бывало двигаться дальше; с таким же успехом он мог бы посоветовать не чесать, где чешется. Колина поразило, что в интернете всплыли грязные тайны Саймона Прайса; страх разоблачения, который практически всю жизнь преследовал его самого, теперь принял образ любопытного пучеглазого старика-херувима с дьявольским умом, бурлящим под тугими седыми кудряшками и охотничьей шляпой. Колину не давали покоя услышанные от Барри рассказы об опасных, далекоидущих планах торговца деликатесами и о запутанной сети отношений, связавших шестнадцать членов Пэгфордского местного совета.
Колин давно предвидел, по каким признакам распознает начало травли: газета поместит какую-нибудь осторожную статью; люди станут отводить глаза при его появлении в кулинарии «Моллисон энд Лоу»; директриса вызовет к себе для конфиденциальной беседы. Он много раз представлял свой крах: его позор вытащат на свет и повесят, как колокольчик прокажённого, ему на шею, чтобы он не смог затаиться. Его уволят. И вероятно, посадят в тюрьму.
— Колин, — вполголоса окликнула Тесса: Викрам предлагал ему вино.
Она догадывалась, что творится в этой куполообразной голове: предмет тревоги мужа не менялся годами. Колин ничего не мог с собой поделать; так уж он был устроен. Когда-то давно она прочла слова Уильяма Батлера Йейтса[18], с которыми не могла не согласиться: «Невыразимая жалость спрятана в сердце любви». От этих слов Тесса улыбнулась и даже погладила книжный томик: её любовь к Колину более чем наполовину была смешана с состраданием.
Впрочем, иногда её терпению приходил конец. Иногда ей самой тоже требовалось хоть немного заботы и внимания. Недавно у неё подтвердился диагноз — диабет второго типа. Колин, естественно, запаниковал, но стоило Тессе убедить его, что непосредственной угрозы её жизни нет, как он на удивление быстро забыл о её болезни и снова полностью погрузился в свои предвыборные планы.
(В то утро, за завтраком, она впервые измерила глюкометром уровень сахара в крови, а затем взяла заряженный шприц и ввела иглу себе в живот. Получилось гораздо больнее, чем в тот раз, когда процедуру выполняла опытная Парминдер.
Пупс схватил свою миску с хлопьями и резко развернулся вместе со стулом, залив молоком стол, рукав школьной рубашки и кухонный пол. Колин уже был готов сделать ему замечание, когда Пупс выплюнул хлопья обратно в миску и бросил матери:
— Тебе обязательно делать это за едой?
— Не смей хамить! — заорал Колин. — Сядь нормально! Убери это безобразие! Как ты разговариваешь с матерью? Проси прощения немедленно!
Тесса слишком поспешно вытащила иглу, и у неё пошла кровь.
— Прошу прощения, что меня тошнит, когда ты колешься за едой, Тесс, — отчеканил Пупс из-под стола, вытирая пол кухонным полотенцем.
— Твоя мама не «колется», она больна! — вскричал Колин. — И не называй её «Тесс»!
— Стю, я понимаю, ты не любишь иголки, — сказала Тесса, но у неё защипало глаза; даже сейчас её трясло от боли и от досады на них обоих.)
Тесса могла бы посоветовать Парминдер ценить внимание Викрама. Её собственный муж ни к кому внимания не проявлял. «Возможно, — с грустью думала Тесса, — брак по сговору не так уж плох… Моя мать ни за что не сговорила бы для меня Колина…»
Парминдер в сердцах метала на стол нарезанные фрукты в вазочках. Тесса расценила такой десерт как намёк на свой диабет, но успокоилась, вспомнив о припасённой дома плитке шоколада.
За ужином Парминдер говорила больше их всех, вместе взятых; теперь она разошлась по поводу своей дочери Сухвиндер. По телефону она уже рассказывала Тессе о дочкином предательстве, но это не помешало ей начать сначала.
— Официантка у Говарда Моллисона. Не знаю, просто не представляю, о чём она думает. Но Викрам…
— Они вообще не думают, Минда, — наконец-то подал голос Колин. — Это же подростки. Им всё равно. Все они одинаковы.
— Колин, что за чушь, — не выдержала Тесса. — Они совершенно разные. Мы были бы счастливы, если бы Стю по субботам подрабатывал, однако на это даже намёка нет.
— …но Викрам не возражает, — не слушая их, продолжила Парминдер. — Не видит в этом ничего плохого; правильно я говорю?
Викрам ответил попросту:
— У девочки будет опыт работы. Университет она, скорее всего, не осилит; ничего страшного. Это не всем дано. Джолли, как мне кажется, рано выйдет замуж и будет счастлива.
— Официантка!..
— Ну, не всем же быть профессорами, согласись.
— Да уж, профессор из неё явно не получится. — Парминдер затрясло. — Оценки — хуже некуда; ни честолюбия, ни целеустремлённости… официантка!.. «Что я могу поделать, не поступить мне в универ». С таким-то отношением — конечно! И у кого — у Говарда Моллисона!.. Представляю, как он потирает руки: моя дочь пришла к нему на поклон. О чём она вообще думала? О чём?
— Ты бы тоже не одобрила, если бы Стюарт устроился к такому, как Моллисон, — указал Колин Тессе.
— Я бы не возражала, — сказала Тесса. — Прояви он хоть какое-то трудолюбие, я была бы на седьмом небе. А он, как я понимаю, только в компьютерные игры играет да…
Но Колин не знал, что Стюарт курит; Тесса осеклась, а Колин сказал:
— Вообще говоря, это было бы вполне в духе Стюарта. Связаться с тем, кого мы не одобряем, нам назло. Предел его мечтаний.
— Боже мой, Колин, Сухвиндер пошла работать вовсе не назло Минде, — сказала Тесса.
— По-твоему, я перегибаю палку? — обрушилась Парминдер на Тессу.
— Нет, что ты. — Тесса, втянутая в семейный конфликт, смутилась. — Просто в Пэгфорде не так уж много мест, где ребята могут подработать.
— А зачем ей подрабатывать? — Парминдер всплеснула руками. — Можно подумать, мы ей денег не даём. Или ей мало?
— Деньги, заработанные самостоятельно, — это совсем другое, ты сама знаешь, — сказала Тесса.
Со своего места Тесса видела развешенные на стене фотографии детей Парминдер и Викрама. На этом стуле она сиживала нередко и успела сосчитать, сколько раз каждый из них появлялся на фото: Ясвант — восемнадцать, Раджпал — девятнадцать, а Сухвиндер — девять. И лишь один-единственный снимок запечатлел её личное достижение: он был сделан в тот день, когда гребная восьмёрка «Уинтердауна» победила команду школы Святой Анны. Барри увеличил этот снимок, отпечатал и раздал всем родителям: в середине шеренги из восьми девочек, обняв друг дружку за плечи, прыгали от счастья Сухвиндер и Кристал Уидон; их изображения получились немного смазанными.
«Был бы жив Барри, — подумала Тесса, — он бы вправил ей мозги». Барри всегда служил мостиком между матерью и дочкой; они его обожали.
В который раз Тесса попыталась разобраться, не довлеет ли над ней то, что сын у неё приёмный. Может, она бы скорее приняла его сущность, если бы у них в жилах текла одна кровь? Её нездоровая, тяжёлая от сахара кровь…
В последнее время Пупс вообще перестал называть её мамой. Колин выходил из себя. Чтобы только его не волновать, она делала вид, что ничего не замечает, но всякий раз, когда Пупс произносил «Тесса», ей словно вгоняли в сердце иглу.
Все четверо молча доедали холодные фрукты.
VII
Саймон Прайс предавался раздумьям в своём белом домике на вершине холма. Шли дни. Обличительное сообщение исчезло с форума, но Саймон всё ещё был парализован происшедшим. Снять свою кандидатуру было бы признанием вины. К нему покуда не нагрянула полиция, чтобы прояснить ситуацию с компьютером; Саймон уже начал жалеть, что сбросил его с моста. С другой стороны, он не мог понять, померещилась ему или нет понимающая ухмылка на лице кассира, когда он оплачивал услуги в автосервисе у подножия холма. На работе только и разговоров было о сокращении штатов, и Саймон боялся, как бы начальство не прознало о разоблачении на сайте: их с Джимом и Томми легко могли уволить без выходного пособия, вынудив написать заявление по собственному желанию.
