– Только с черного... – послушно повторил Лесик.
– И напоследок совет: не пытайся сдать нас ментам за оружие. Разрешение на него у ребят имеется. Кстати, подписанное самим прокурором города – Катиным отцом. А теперь – убирайся, гнида! Нет, сперва все же извинись перед хозяйкой!
Лесик встал, деревянным шагом подошел к стойке бара и, косо поглядывая на Катю одним глазом (другой заплыл огромным фингалом), просипел:
– Извините, пожалуйста, Екатерина Витальевна! – затем развернулся и потопал к выходу. Теперь его никто не удерживал, лишь Катя хохотала в спину – зло, издевательски! Игорь обернулся к столу в противоположном углу – Козыря и Змея там давно и след простыл.
– Вот заразы! – не удержался он. – Опять сбежали!
– Да я вам их адрес могу назвать, – засмеялась Женя, – запросто найдете. – Она, по всей вероятности, нисколько не жалела о потере телохранителей из «Интима».
– Ты мне лучше вот что скажи! – тяжело глядя на нее, Игорь цедил слова, из последних сил сдерживаясь, чтобы не вцепиться руками в хрупкую лебединую шею и рывком не свернуть ее. – Тебя кошмары по ночам не мучают?
– А почему вдруг на «ты»? – оскорбилась Женя. Мы что, знакомы близко?
– И давно уже, почти одиннадцать лет! Вспомни восемьдесят четвертый год, ресторан «Турист» и двух облапошенных твоей молодостью милиционеров, которых ты заманила на автоматные стволы. Вот этот кошмар не должен тебе давать спать по ночам все последующие годы. Может, поэтому ты и не спишь, а «работаешь»? – безжалостно спросил Игорь.
По мере его обвинения лицо молодой женщины белело, а к концу речи она закрыла его руками.
– Не нужно, пожалуйста, не нужно! – умоляюще прошептала она из‑под ладоней. – Я не хотела, не знала! Это все он, проклятый, подстроил!
– Кто – он? – жестко спросил Игорь.
– Гальчевский Костя! Он сказал, что попугать вас хочет, наденет маску и выскочит из темноты, а когда я ему про пятнадцать суток напомнила – только рассмеялся и сказал, что ему не привыкать.
– И ты поверила ему? – ужаснулся Игорь.
– А что мне оставалось делать? Мне было пятнадцать лет и я... я ждала от него ребенка. Да, я любила его! Его многие дурочки тогда любили: красивого, умного, талантливого и... богатого. А я, чтобы заработать себе на школьную форму к осени, подрабатывала летом пионервожатой в лагере. А он привез какую‑то делегацию из горкома партии. Там меня и подцепил. Я ему отдалась в первый же вечер. Он же, сволочь, начитанный, стихов уйму про любовь знает, ну, и все такое прочее – как заморочить голову глупой еще девчонке! Так что уговорить меня, что в случае с вами – просто глупая шутка, ему ничего не стоило – я в рот ему заглядывала, ловила каждое слово.
– И когда же похмелье наступило? – помолчав, обронил Игорь.
– Когда он Настю оставил на растерзание этим... партработникам, а сам приехал в пионерлагерь – уговаривать меня и еще нескольких таких же куриц поучаствовать в веселой вечеринке, где жратвы навалом. А у нас на ужин были – чай и овсяная каша с молоком! Только поэтому мы и поехали... – Женя всхлипнула, затем зарыдала в полный голос, не стесняясь посетителей. Немного успокоившись, продолжала:
– Настя своей смертью, не зная того, многих из нас тогда спасла от бесчестья, а мне лично открыла глаза на этого подонка. Ведь он же просто использовал девчонку, которая его любила, для своей карьеры – подсунул почти силой под первого секретаря обкома партии, от подписи которого зависело: быть ему замдиректора коксохимического завода или оставаться «шестеркой» на всю жизнь. Это я уже потом разузнала. А тогда... был бы у меня пистолет – клянусь, я не пожалела бы на него всех патронов!
– И что потом?
– Через два дня после того случая у общежития я сделала аборт. А через две недели он пришел валяться у меня в ногах, клялся в вечной любви и упрашивал никому не говорить о случившемся. Я изодрала ему ногтями лицо и выгнала вон.
– Он и Насте клялся в любви до гроба, даже обещал жениться, когда понял, что ему светит за изнасилование несовершеннолетней! Кстати, Настя и была этой самой несовершеннолетней! – рассказал ей Игорь. – Она же его и спасла от тюрьмы, а то и чего покруче.
– Что уж теперь? – вздохнула Женя, пряча в сумочку платочек. – Но кошмары этих двух вечеров, вы правы, преследуют меня постоянно. Я уже и к психотерапевту ходила, и к бабкам‑знахаркам, даже к экстрасенсу одному... Вроде бы на время прекратится, а затем – вновь...
– Замужем была? – спросил Игорь.
– Была, – вновь тяжело вздохнула Женя. – Восемь лет промучилась, алкаш достался такой же, как и мои покойные родители. Те допились до того, что продали дом, а на вырученные деньги продолжали пить, пока не сгорели, а этого белая горячка в дурдом загнала. А жили мы у его родителей...
– Так тебе, получается, и жить негде? А дети?
– Какие дети с таким пропойцей – себя бы прокормить! А жить действительно негде – разве иначе я пошла бы в этот придурастый салон?– Женя вновь закрылась ладонями.
– Да ладно, брось ты, не реви, – попытался утешить ее Игорь, – придумаем чего‑нибудь, правда, Гек? – обратился он за поддержкой к Геку.
Тот вроде бы не слышал его, уставя глаза в пространство и шевеля губами.
Игорь пожал плечами, налил шампанского и подал его Жене.
– На вот, выпей и успокойся! С твоей внешностью да не устроиться ! Тебе в актрисы прямая дорога или в манекенщицы!
– Пробовала в актрисы! – всхлипнула Женя, беря бокал. – В первый же вечер режиссер одной самодеятельной киностудии завалил меня на диван еще до подписания контракта. Пообещал, что я в новом фильме буду играть главную героиню. А наутро оказалось, что на эту роль уже назначена его жена. И в салонах моды точно также – если не трахнешься с режиссером, продюсером... Противно, так противно, что повеситься хочется! – Она залпом выпила шампанское.
– А деньги хоть есть у тебя?
– Есть, – Женя невесело улыбнулась, открывая сумочку. – Около миллиона.
– Ого! – воскликнул Игорь, но, увидев деньги, которые она достала, поправился: – Да это же хохлобаксы!
– Да, это карбованцы, – подтвердила Женя. – Их хватит, чтобы только за одну из этих бутылок расплатиться, – кивнула она на шампанское.
– Вспомнил ! – крикнул вдруг Гек. – Хотите стихотворение послушать? – И, не дожидаясь ответа, начал:
Рассветный час. Не спится, тишь...В квартире сумрачно и пусто.А в грудь тихонечко, как мышь,Скребется грусть, поддавшись чувствам.Курю, и сигареты тленПлывет к окошку узкой лентой.Мороз чеканит на стеклеУзоры – памяти моменты:...Вокзала шпиль. И сам вокзал,Перрон‑разлучник со скамьею,И я. И ты. Глаза – в глазах,Но только не душа с душою.Рывок – и шпиль поплыл назад,Не успевая за вагоном, Мы – рядом.Я ловлю твой взгляд,Но ты – в купе, я – на перроне.Исчез, укрытый темнотой,Фонарь последнего вагона....Вдруг сердце сжало пустотойДо помрачения, до стона!Ну почему, взглянув в глаза,Я не сдержал ее порываИ не нажал на тормозаНа самой кромке, у обрыва?Зачем, поддавшись чарам злым,Без возражения, без бояЯ взял – и разрубил узлы,Что были связаны судьбою?...Да ну, зачем копать в душе?Ты не девчонка. Я – не парень.Ведь мы с тобой давно ужеНа разных точках полушарий.А глаз тоску, печаль – слезойОтмоет дочиста, до блеска!..Лишь сердце – как перед грозойВ воспоминаниях‑отрезках!
– Хорошие стихи! – Женя улыбнулась Геку. – Это твои, я знаю. Но почему – грустные?
– Далеко любимая! – вздохнул Гек тяжко. – А я ведь тоже пишу! – объявила она. – И тоже – почему‑то грустные. Может, любовь такая есть? А может, потому что в стихах – зима, она замораживает любовь. До весны... Потому и грустно.
Среди толпы, у елки новогодней,Узрев лишь профиль, да и то – на миг,На площади, при всем честном народе,В Снегурочку влюбился Снеговик.Она прошла, его не замечая,Красою обжигая вновь и вновь,И Снеговик почувствовал, что тает,Познавши безответную любовь....Ночь усыпила праздник тьмой бездоннойДо утреннего первого луча.А он в огне любви неразделеннойВсе таял, как горящая свеча....Наутро ребятишки птичьей стаейКричали, затевая хоровод: –Снегурочка! Чего‑то не хватает! –А вот чего – никто не разберет!Она же, песнь прервав на полутоне,Прикрыв глаза небесной чистоты,Держала на немеющей ладониСердечко – льдинку дивной красоты.Шептала льдинка: – Будет впредь уроком,Несовместимы снег и человек!Позволь же мне хоть как‑то, ненароком,Послать тебе свой маленький привет!Моя любовь, снежинкой пролетая,На твой балкон неслышно упадет.И пусть, коснувшись губ твоих, – растает,Как поцелуй под старый Новый год!
– Пошли домой, а то я сейчас заплачу! – Игорь сгреб со стола неоткрытые бутылки с шампанским и виски и торжественно заявил: – Я знаю, где ты будешь жить. У бабы Зины!
