По одному этому ясно, что инициатором вызова в Москву Воронцова мог быть только сам Сталин.
Вызывал, действительно, Кузнецов. Но по приказу Сталина.
Тогда зададим вопрос. Зачем его вызвал Сталин?
Представим, что Сталин не поверил Воронцову.
Впрочем, верить — это не совсем удачное выражение, речь идет не о религии, а о сопоставлении этой информации с какой-то другой.
Хорошо, представим, что информацию Воронцова Сталин посчитал недостоверной.
Тогда какой смысл вызывать того в Москву? Да не просто в Москву, а на совещание руководства страны?
Ну, написал бы там на его донесении еще одну матерную резолюцию — и в корзину.
Еще раз вернемся к описаниям того, каким именно образом Сталин принимал решения.
Вспомним о том, что, имея уже какое-то предварительное мнение по тому или иному вопросу, он внимательно выслушивал и мнения специалистов, «… которые иногда какими-то своими частностями, сторонами попадали в орбиту его зрения…» (адмирал Исаков).
Или, если перефразировать иначе, о том, что «…по обсуждавшимся у него вопросам решения принимались немедленно, как говорится, не сходя с места, однако лишь после всестороннего обсуждения и обязательно с участием специалистов, мнение которых всегда выслушивалось внимательно и часто бывало решающим…» (авиационный конструктор А.С. Яковлев).
Видимо, именно по этой причине Сталин и посчитал важным участие такого специалиста при обсуждении вопроса в присутствии руководителей государства и вооруженных сил. Более важным, чем его нахождение в Берлине, где тот приносил больше пользы, чем в Москве.
То есть мнение этого специалиста показалось ему не просто интересным, а колоссальной важности.
Очевидно, что для него к тому моменту никакая информация из Берлина, даже самая важная, не имела уже больше значения для принятия решения. То есть решение у Сталина уже созрело.
Только требовалось всё же обсудить его с кем-то, кто знаком с обстановкой досконально.
Но ведь под боком у Сталина и были как раз эти два специалиста. Тимошенко и Жуков.
И он уже совещался с ними. Ранее. И совещания эти ни к чему не привели.
Почему?
Жуков утверждал потом, что из-за того, что Сталин противился…
Но если бы это было так, Воронцов не был бы вызван в Москву.
Кстати, когда Воронцову был отправлен вызов? Тогда ведь добраться от Берлина до Москвы было несколько дольше, чем сейчас. Это, кстати, важно. Потому что именно время вызова Воронцова и является, по-моему, временем, когда Сталин начинает сомневаться в прежней позиции.
И еще.
Это не Жуков вызвал подчиненного ему военного атташе генерала Тупикова из Берлина. Хотя и Тупиков тоже докладывал о военных приготовлениях Германии своему военному командованию.
Это Кузнецов (а фактически, Сталин) вызвал военно-морского атташе из Берлина. Вопреки тому, что его непосредственный начальник (Кузнецов) тому не поверил. О чём флотский нарком честно признался в своих мемуарах.
Но, тем не менее, отвлекаясь на секунду, флот в боевую готовность несколько позже привести сумел.
Думаю, что к этому моменту мнение Тимошенко и Жукова о невозможности нападения немцев до победы над Англией перестало удовлетворять Сталина. Ему понадобилось мнение рядового специалиста, досконально знающего проблему, и бьющего уже во все колокола о грядущей опасности.
Ему понадобился новый «Кошкин», «Ветров», «Исаков» (и сколько их еще было), не боящийся отстаивать собственное мнение вопреки единогласному мнению увешанных лампасами и звездами сановных «авторитетов».
Я, конечно, не оговорился, сказав, что руководство армии придерживалось мнения о невозможности нападения немцев.
Пора уже перестать играть в прятки.
Вопреки утверждениям послесталинских времен, именно военное руководство страны утверждало Сталина в невозможности нападения немцев летом 1941-го. По крайней мере, до окончания войны с Англией.
Именно военное руководство единогласно убеждало Сталина «не паниковать» в виду немецкой угрозы.
Именно оно, до самого последнего момента, даже 21 июня, противилось мерам по приведению войск приграничных округов в полную боевую готовность.
Это продолжалось и тогда, когда Сталин начал сомневаться. Когда веское слово военных, доложенное «со знанием дела», могло убедить его переступить черту.
Это продолжалось и тогда, когда Сталин уже сам начал убеждаться в том, что происходит нечто угрожающее.
Ведь решение о вызове Воронцова из Берлина в Москву состоялось, судя по всему, ранее 21 июня.
Тогда Жукову, чтобы убедить Сталина в необходимости отреагировать на угрозу, не требовалось уже никаких усилий.
А они прилагали усилия к обратному.
Именно они держали его за руки, а не он их.
Ясно, конечно, что никто не мог держать Сталина за руки насильно, против его воли. Но вот держать его своим авторитетом… своими знаниями… своим профессионализмом…
К которым Сталин, что бы ни утверждали о нём обратного, конечно же, прислушивался.
Произошло, видимо, что-то аналогичное вот чему.
А.С. Яковлев. «Цель жизни».
…Мне запомнилось, что начальник НИИ ВВС Филин настойчиво выступал за широкое строительство четырехмоторных тяжелых бомбардировщиков ПЕ-8. Сталин возражал: он считал, что нужно строить двухмоторные бомбардировщики ПЕ-2 и числом побольше. Филин настаивал, его поддержали некоторые другие. В конце концов Сталин уступил, сказав:
— Ну, пусть будет по-вашему, хотя вы меня и не убедили.
ПЕ-8 поставили в серию на одном заводе параллельно с ПЕ-2. Вскоре, уже в ходе войны, к этому вопросу вернулись. ПЕ-8 был снят с производства, и завод перешел целиком на строительство ПЕ-2. Война требовала большого количества легких тактических фронтовых бомбардировщиков, какими и были ПЕ-2…
Иначе говоря, единогласное мнение профессионалов могло заставить Сталина согласиться с чем-то даже при условии его собственных сомнений в правильности их позиции. Тем более такое могло произойти в случае, если это самое единогласное мнение казалось Сталину убедительным.
* * *
Вечером 21 июня 1941 года на совещании присутствовал еще один человек, чье появление на сцене именно в этот момент не менее красноречиво говорит о позиции Сталина в этот день.
Но сначала об остальных участниках совещания.
Напомню, что в нем участвовали, помимо Сталина и Молотова: Тимошенко, Кузнецов, Воронцов, Берия, Вознесенский, Маленков, Сафонов.
О первых трех я уже говорил. Остались еще четыре человека
Берия.
Берия — это, в данном случае, граница, пограничные войска, которые ему подчинялись, как наркому внутренних дел.
Это еще и разведка. Но тогда логичным было бы присутствие и Меркулова, наркома государственной безопасности. Ведь именно ему подчинялся Иностранный отдел НКГБ (внешняя разведка). А его не было в кабинете.
Значит, погранвойска.
Здесь есть еще один нюанс, о котором мало кто знает. Дело в том, что погранвойска занимались охраной границ не только с помощью следопытов и собак, но и с помощью разведки (в том числе, агентурной) на сопредельной территории. Географически глубина ее проникновения лимитировалась и была сравнительно небольшой, но она охватывала именно те места, где сейчас сосредотачивалась германская армия.
Складываем присутствие в одном кабинете Воронцова и Берии.
Вознесенский и Маленков.
Присутствие обоих для нас ничего не дает. Оба могли присутствовать при обсуждении любых вопросов, как военных, так и гражданских.
Первый — председатель Госплана СССР. Он мог обсуждать как вопросы текущей экономики, так и вопросы мобилизации промышленности.
Второй — секретарь ЦК и член Главного Военного Совета. Маленков был тогда, правда, по сути, представителем партии в Вооруженных силах. Именно на него в тот момент опирался Сталин при общении с военными. Адмирал Кузнецов вспоминал, что, когда он звонил в кабинет Сталина, чтобы сообщить о нападении немецкой авиации, трубку в конце концов снял (в отсутствие Сталина) именно Маленков.
Значит, это его Сталин оставил дежурить в ночь с 21 на 22 июня.
Однако, повторю, их присутствие на совещании нам ни о чем не говорит.
И последний участник совещания.
Сафонов.
Я о таком, признаться, раньше не слышал. Был Григорий Николаевич Сафонов, в ту пору заместитель Прокурора Союза СССР.
Только, что ему было делать в таком составе участвующих?
И почему не присутствовал тогда Прокурор Союза Бочков?
Дело в том, что в журнале посетителей Сталина Поскребышев указывал фамилии без инициалов.
Я усомнился, тот ли это Сафонов?
Оказывается, не тот.
Смотрим в «Малиновке» именной указатель.
«Сафонов — в 1941 г. начальник мобилизационно-планового отдела Комитета Обороны при СНК СССР».
