и не хотел знать. Главное, что сработало – острые рога, уже упиравшиеся ему в грудь, вдруг остановились, потом статуя быка отъехала назад и освободила проход. Однако теперь Крылов оказался необходим – только он мог понять, что за мелодия скрыта в этих нотах на плитах. Галер даже не задал себе простой вопрос: если Крылов – плод его собственного воображения, то как он мог знать то, что не знает человек, его воображающий? Он уже убедился, что мертвый старик каким-то образом обладал знаниями, недоступными самому Галеру. С этим фактом доктор просто смирился. Он вынул из кармана пузырек с отваром – осталось совсем ничего. Но смущало не это. Хватит ли у него времени и сил, чтобы не перейти черту? Или он уже перешел ее, а значит, еще один маленький глоток ничего не решит?
Луиза, все так же лежа на полу, отрешенно наблюдала за тем, как доктор вытаскивает пробку и осторожно вливает в иссохший рот черно-зеленую жидкость.
– Что это? – спросила она, невольно облизнувшись.
– Лекарство.
– Можно мне?
Он с сомнением посмотрел на девушку, но потом решительно замотал головой.
– Тебе оно не поможет, а скорее повредит.
– Хочу пить.
– Это не вода.
– Все равно дайте!
Доктор сел на пол и закрыл глаза.
– Помолчи, – сказал он. – Я буду ждать, когда он вернется.
– Кто?
– Молчи. Ты его и не увидишь.
Прошло несколько минут. Лицо доктора осунулось. Он как будто прислушивался к самому себе. Вдруг веки Галера дрогнули, и он метнул взгляд направо – в стену.
Там стоял старик Крылов со скрипкой, прижатой к толстому подбородку, – она буквально утопала в жирной складке. Иван Андреевич взмахнул кустистыми бровями и театрально поднял смычок.
– Итак, споем?
– Я не знаю, что петь, – ответил доктор и покосился на Луизу, смотревшую на него завороженно. Она действительно не видела мертвого старика, не слышала его слов. И была, конечно, сильно напугана происходящим.
– Да и к черту песню, – продолжил Галер. – Укажите мне ноты, по которым нужно пройти, чтобы открылась дверь в следующий зал.
– Ах! – удивился Крылов. – Я теперь должен прислуживать тебе? Как джинн из бутылки? Три желания для моего господина? Не правда ли?
Галер угрюмо промолчал. Тем временем Крылов оглядел барельефы, покрывавшие стены, – доктор, войдя в зал, совершенно не обратил на них внимания.
– А! – промурлыкал баснописец. – Узнаю вас, крошки Фрикс и Гель! Какая грустная аналогия с нынешним моментом! Павшая Гель и Фрикс, уносимый бараном Крисом прямиком в Тавриду! Но… тогда получается, что я – тот самый баран! Ведь именно с моей помощью ты собираешься продолжить путь, не так ли?
Галер повернулся к Луизе.
– Кто такие Гель, Фрикс и баран Крис? Я бы спросил у старика, но он, похоже, не в настроении сейчас.
– Какого старика? – спросила девушка.
– Неважно.
– Гель и Фрикс – дети богини облаков Нефелы. Это зал Овна. Дверь – за барельефом золотого руна.
Галер посмотрел на противоположный конец зала.
– Нефела спасла своих детей, посадив их на летающего барана Криса с золотой шерстью. По дороге Гель упала в пролив. А Крис долетел до Тавриды, – тихо говорила девушка, будто засыпая. Она действительно чувствовала, что еще немного и заснет – легкое, едва заметное головокружение убаюкивало, как будто она плыла в водах Геллеспонта, пролива упавшей Геллы.
Крылов вдруг посмотрел на девушку с нежностью, притронулся смычком к скрипке и начала играть тихую медленную мелодию – колыбельную. Потом, не прекращая играть, спросил у доктора:
– Мой милый мальчик Фрикс, сын облачно-прекрасной Нефелы, скажи мне, твоему барану-спасителю, честно, твои мозги еще способны соображать? Или уже превратились в радужную кашицу?
– Я не знаю, – пробормотал Галер. – Если этот вопрос задаешь мне ты, то скорее второе, чем первое.
– Хорошо. – Крылов прекратил играть и указал смычком на барельеф золотого руна: – Что же случилось с бараном, раз его шкура висит вон там?
Доктор просто пожал плечами.
– Когда ты спасся, мой Фрикс, ты принес своего благодетеля в жертву. Попросту зарезал. А золотое руно Криса повесил на дерево. Но дойти до него ты не можешь – ведь руно теперь стережет змей Латон. Один неверный шаг, и клыки Латона пронзят тебя, как они пронзили эту бедняжку.
– Ноты! – поморщился доктор. – Не отвлекайся. Что это за ноты.
Луиза, услышавшая вопрос, меланхолично ответила:
– Аргонавт Ясон усыпил змея, который стерег руно, сыграв на флейте.
– Но! – Крылов поднял смычок. – Что же он сыграл?
Галер наморщил лоб.
– Нет! – сказал он решительно. – Обитель строил Ганнибал. Вряд ли он знал, какую именно мелодию играл этот ваш Ясон.
– Именно! – гаркнул Крылов. – А Ганнибал был большой шутник! И арап. Ну-ка!
Он вдруг пошел по плитам, внимательно разглядывая их и время от времени беря на скрипке разные звуки. А потом расхохотался, тряся объемным животом.
– Что смешного? – рассердился Галер.
Крылов вытер истлевшей манжетой слезы, выступившие на глазах.
– Ну и шутка! – сказал он наконец. – Достойная!
И заиграл. Но это была совсем не греческая мелодия – а что-то очень знакомое, русское, что Галер слышал в детстве. И наконец пришли слова:
«Где ж ты был, мой черный баран?
Где ж ты был, мой черный баран?
На мельнице, на мельнице, милостивый пан…»
Это была песенка, которую Галер слышал от своей бабки. Баран пошел на мельницу молоть муку, а его за это били палками. Отчего баран заплакал.
– Черный баран! – воскликнул Крылов. – Бедный черный баран, которому досталось палок! И зачем я тебе помогаю?
– Может, потому, что ты жив, пока я живу?
Крылов поморщился.
– Уверяю тебя, Фрикс, даже если ты тысячу раз умрешь, я все равно останусь в памяти других. Ну да ладно. Все равно это наш последний разговор. И моя последняя помощь тебе.
– Почему?
– Потому что в конце этой истории Фрикс приносит барана Криса в жертву. В благодарность за помощь.
– Я никакой не Фрикс! – возразил Галер. – И у меня еще осталась настойка.
– Она тебе больше не нужна, – заявил Крылов. – Хватай девчонку и иди за мной.
Галер с сомнением посмотрел на девушку. Стоило ли брать с собой эту сумасшедшую, не проще ли оставить ее здесь? Ведь она и так, почитай, уже мертва. А тащить ее через последние залы…
– Не возьмешь – не проведу к выходу, – строго заявил Крылов.
Тяжело вздохнув, Галер закинул руку Луизы себе на плечо, с огромным трудом встал. Тогда Иван Андреевич снова взялся за скрипку, заиграл «Черного барана» и двинулся странным маршрутом, переходя с одной плиты на другую – точно по нотам. И такой странной процессией они двинулись к противоположной стене. Когда
