Даша медленно направилась в его сторону, вяло подумав, что следовало бы удивиться. Импровизированная стоянка, словно получив неслышный Даше приказ, в мгновение ока ожила. Навстречу целеустремленно протопали, разминулись с ней крепкие ребята в масках-капюшонах и пятнистых комбинезонах, кругло оттопыренных на груди бронежилетами. На рукавах у всех виднелась совершенно незнакомая эмблема, все они держали черные продолговатые коробки и на ходу их звонко раскрывали, превращая в коротенькие автоматы. По мерзлой земле стучали высокие армейские ботинки, хлопали дверцы, позвякивала амуниция, и все это происходило без единого слова – хватко, слаженно, привычно. Волкодавы выдвигались на позицию.
Справа мелькнул майор Шугуров, промчавшийся мимо Даши с необыкновенно азартным видом.
– Ну, ничего, ничего, – Бортко похлопал ее по плечу широкой ладонью. – Все нормально, Рыжая. Хорошо справилась. И отчего ты не моя? Я не в эротическом смысле, а в ведомственном…
Даша оглянулась. Калитка уже была распахнута, и рослые молодцы, перемешавшись с людьми в штатском, шагали к Дому – в открытую, держа автоматы стволами вверх. Даша медленно, страшно медленно осознавала происходящее, но боялась поверить. Из «газелей» прыгали верзилы с белой рысью на рукаве. За ними появились знакомый Даше в лицо старший лейтенант Клебанов, один из бортковских преторианцев, и Косильщик – в бушлате с капитанскими погонами. Они с Дашей, оказывается, были в одном звании.
– Сокола, давайте туда, – распорядился Бортко, покосившись на них. – И прокурорского прихватите, чтобы не скрежетали потом…
Из черной «Волги» вылез Чегодаев, прошел мимо, старательно не замечая Дашу. Дверца загадочной белой громады отворилась, оттуда выпрыгнули еще трое с теми же непонятными эмблемами, прошли к Дому вслед остальным. В автобусе горел неяркий свет, послышался отдаленный треск радиошумов, и кто-то, заслоняя плечистой фигурой освещенный изнутри проем, сделал непонятный жест.
– Иди туда, – подтолкнул Дашу Бортко.
– А что за народ?
– Серьезный народ. Шагай.
– Чека?
– Расстреляла Колчака… – фыркнул Бортко, по всему видно, пребывавший в самом отличном расположении духа. – Рыжая, ты же в армии служила. Хотя они тогда эмблемами не светили… Не допираешь? – Наклонился и шепнул на ухо: – ГРУ. От них тоже иногда польза бывает. Шагай, героиня дня…
Внутри, справа, тянулось несколько рядов поперечных металлических скамеек, дырчатых, как дуршлаг. На ближайшей сидел лицом к двери стриженный «ежиком» верзила с автоматом меж колен. Ничуть не удивившись Даше, он поднял указательный палец, указал в хвостовую часть. Там вдоль стен буквой «П» разместились высокие, защитного цвета пульты, посвечивавшие лампочками, попискивавшие и хрипевшие на разные лады – будто вдруг вернулась Дашина армейская юность (правда, с такой аппаратурой она в свое время не сталкивалась, поняла лишь, что это нечто мощное и совершенное). Четверо операторов трудились вовсю, а еще трое стояли над ними в напряженных позах. Даша заметила, что в кузове, снаружи казавшемся глухим, сплошь металлическим, на самом деле имеется с полдюжины длинных окон – и Дом виден, и противоположная сторона улицы, какой-то фокус со стеклом односторонней прозрачности…
Она сделала три шага в сторону разномастного электронного треска, негромких голосов, деловито перекликавшихся:
– «Коршун-два». Я на исходной…
– …да, продвигайтесь, аккуратнее, майор, аккуратнее…
– Три, семь, два. Три, семь, два. Подтвердите.
– Подтверждаю, третий. Понял.
– «Коршун-три», пошел!
– Внимание, «Галеон». У меня вооруженный отпор, банк ерепенится.
– Сломать в темпе, – произнес в микрофон тот из стоявших, кто был выше всех ростом, простоволосый, в маскировочном бушлате с полевыми генеральскими погонами (каждый зеленел одной-единственной звездой). – Кацуба, ломай их, потом отпишемся. Сбить, как кегли, – и взял второй микрофон. – Стас, как?
– Дойч требует консула.
– Напинай под копчик и грузи. Родина простит, – он мельком оглянулся. – Ага, здесь рыженькая, готовьте очную. Колоните порядка ради. Скоро привезем, дожимайте пока, пусть он меня ждет, как отца и благодетеля…
Он вернул микрофон радисту, направился к Даше, остановился в трех шагах, заложив руки за спину, расставив ноги, озирая ее властно и слегка насмешливо. Лет пятидесяти, этакая белокурая бестия. Коснулся виска двумя пальцами, слегка выбросил их вперед на американский манер:
– Генерал Глаголев, я здесь главный. Истерики, обмороки будут? Слезы, сопли? У вас полчаса личного времени на женские слабости.
– Обойдусь, – сказала Даша.
– Хвалю, – бросил он, словно вколотил гвоздь одним ударом. – Обстановка понятна? Вы играли верно и в нужном направлении, всех взяли, кого не взяли, сейчас возьмут, так что вы вновь персона грата. Прокуратурой пренебречь, она в дерьме. Все в дерьме, а вы посередине в белом. Ну, и мы немножко тоже… В белом, не в дерьме.
Даше показалось, что его слова отдаются в ближайшем углу каким-то чересчур уж громким эхом. Генерал обернулся:
– Контиевский, ты что, заснул? Отключи музыку, она уже пять минут как здесь торчит… Майор, сними с нее липучки, тебе сподручнее. Пошли, Трофимыч, полюбуемся.
И вышел в сопровождении второго. Рации деловито орали. Оставшийся возле них третий, в камуфляже без всяких эмблем и погон, поименованный майором, обернулся к Даше и сказал:
– Молодец, Рыжая.
Это был Глебов брат-близнец, двойник – если случаются чудеса. Но поскольку чудес в Шантарске до сих пор не бывало, несмотря на все пророчества экстрасенсов и контактеров, это все-таки был не двойник, а сам Глеб. Даша понапрасну решила, будто уже не способна удивляться, – язык форменным образом отнялся.
Глеб легонько повернул ее, взяв за плечи, поставил под ближайшую лампу, внимательно оглядел пуховик, словно, вспоминая что-то, извлек из нагрудного кармана пинцет и крохотный пластиковый пакетик. Уверенно снял пинцетом нечто невидимое – с рукава, с левого плеча, со второго рукава. Поднял пакетик на уровень Дашиных глаз – там виднелись три полупрозрачных соринки. Подмигнул:
– А ты с диктофоном маялась…
– Глушилки… – выговорила она.
– Глушилки давят запись. А здесь были хитрые микрофоны, для которых нужны совсем другие глушилки…
Взял ее за плечи и повел к скамейке, на ходу повелительно кивнув часовому. Тот подхватил автомат и выскочил наружу. Глеб усадил ее, сел рядом и заглянул в глаза, вполне беззаботно улыбаясь.
– Скотина, – сказала Даша устало и зло.
Глеб приподнял ее голову, взяв за подбородок, но Даша упорно отворачивалась.
– Глупо, Дашка, – сказал он наигранно бодро. – Думаешь, когда я с тобой знакомился на остановке, знал, кто ты такая? Не веришь?
Отвернувшись, она сказала:
– Верю. Только было еще и «потом». Бог ты мой, как талантливо играл, скотина… Как вы меня сделали… Профи, что тут скажешь. Кассетку «кодированную» мне невзначай показал, на Казмину наводил с ее «Кроун-инвестом», француза случайно разоблачил…
– Самое смешное, что француза я и в самом деле расколол случайно. Благодаря его поддельным романчикам. Занимайся я в свое время другим иностранным языком, он бы еще несколько дней гулял нераскушенным…
– «Шохин» был ваш?
– Наш, – кивнул Глеб. – Способный парнишка, правда?
– И Шохина без кавычек – ваша подставка?
– Ага. «Клуб юных дятлов». Потом пришлось подвести к тебе якобы двоюродного братца – я ж больше всего боялся, что ты уйдешь в сторону, увлечешься сатанистами, а второй план и прохлопаешь…
– А вот это уже дает пищу для ума, – сказала Даша. – Такие заявления подразумевают, что вы были в курсе дела практически с самого начала…
– Дашенька, ты умница. Я тобой горжусь. П о ч – т и с самого начала. Присматривали за тобой ласково и ненавязчиво, направляя на верную дорожку…
– И донаправлялись до того, что стреляли в меня на Энгельса? Боевыми?
Он оглянулся на радистов, понизил голос:
– Даш, что за фантазии…
– Меня уже столько раз упрекали за «мои фантазии», что начинаю думать, будто совершенно фантазии лишена… На Энгельса в меня палили ваши, некому другому, Глебчик… Я вам, по большому счету, за этот спектакль должна быть только благодарна – мое начальство после того «покушения» встало на уши и стало мне крепче верить, и Фрол затанцевал, поторопился внести кое-какую ясность… Верю, что у вас там были призовые стрелки, которым дали строжайший приказ нас с Федей и не поцарапать… Ну, а если бы шальным рикошетом все же прилетело безвинному прохожему? Лихие вы мальчики…
– Жизнь заставила, – сказал Глеб, на миг отведя глаза. Достал из набедренного кармана вязаный капюшон, натянул, скрыв лицо. – Извини, я на минутку. Сиди и не выходи.
Он выпрыгнул наружу и размашисто зашагал к калитке. Даша видела со своего места, что во двор кого-то вывели, плотно окружив, стискивая боками. Донесся хриплый, нечеловеческий хохот. А следом вынесли что-то длинное, укутанное в кусок материи. Похоже, и Дарий Петрович сделал свой выбор…
