А он тогда… не утопиться ли в самом деле? Но для этого Рикардо слишком хорошо с детства плавал.
Однажды он нахмурился и сказал:
— Знаешь, о чём я думаю, малыш? Что если бы я, встретив тебя, уже был женат? Я такой, знаешь, консервативный чудак. Мне очень важно иметь дом и детей. Я бы за это всё, что хочешь отдал. У меня никогда не было толком… Ах, ерунда. Но мне нужно поговорить с тобой. Серьёзно поговорить, а я не решаюсь.
Бьянка, тогда как-то странно посмотрела на него своими русалочьими глазами из-под иссини-чёрной чёлки и захлопнула книгу.
— Сегодня ровно две недели, как мы с сестрёнкой бросили якорь у летнего домика дяди Джованни. Я хотела отобрать пробы, понырять… здесь бывают интересные морские звёзды и полипы, зафиксировать, что найду. Паола любит мне помогать и попросилась со мной. Ты заиграл, она вскарабкалась вверх. Я тебя увидала и прилепилась как усатый омар! Серьёзно поговорить нам обязательно придётся, ты прав.
Она почти не задавала вопросов. А он старался не врать. Если возникала нужда, пытался обойти опасный угол, как мог смолчать, начать о другом. И мучился неизвестностью. Казалось, как не спросить, откуда он сам и кто? На что и где он живёт? В конце концов, как получает еду? И почему никогда не выезжает «на материк»? И вместе с тем, они говорили о чём угодно, находили бесконечно много тем для беседы и по-детски радовались общности взглядов.
Она же рассказывала охотно о себе. Он знал о папе и маме, живущих в Неаполе, о братьях и сестрах, о многочисленной родне на Искии и на Капри.
Она всегда хотела быть биологом и работать с морскими животными. Родители, состоятельные благожелательные люди, в общем, поддерживали её. Но папе раньше казалось, она могла бы стать скрипачкой. А мама пророчила ей карьеру юриста и говорила, что дядя должен этим заняться. Но, впрочем, как она хочет! «Только, пожалуйста, поосторожней с аквалангом, моя девочка, я очень беспокоюсь, пока ты в море».
Потом разговор перескакивал на музыку, архитектуру, литературу. Оказалось, они оба страстные поклонники Генделя, любят Гайдна и не очень жалуют Верди. Что «Пламенеющую готику» считают восхитительной и обязательно вместе должны снова увидеть Реймсский собор. Но величайший драматург и поэт… О, тут вышла небольшая размолвка, плавно перешедшая в потасовку, а затем и в объятья.
— Шекспир! — Рикардо протягивал указующий перст с неумолимым выражением лица, — Макбет, Гроза, Гамлет и «Много шума»! Набитая морской травой подушка летела в Бьянку, словно пушечное ядро.
— Данте! Данте! Данте! — ответом был подушечный град, а под конец и матрац слетел с дивана на пол. Когда страсти немного улеглись, Бьянка подошла к столу, поправила волосы перед зеркалом и увидела на нём маленькую фотографию — планшет, закрывавшуюся как записная книжка.
— Её тут раньше не было. Это твоя?
— Да, — несколько растерявшись ответил молодой человек. Он сделал движение, чтобы выхватить у ней вещицу, но сдержался. Забыл, растяпа, вот идиот! Как уйти теперь от возможных вопросов, которые могут их далеко завести? Но опасения, так и хотелось уже сказать, как всегда, были напрасны. Бьянка всмотрелась в группу разновозрастных людей, стоящих и сидящих перед розовым особняком в костюмах явно лет на двадцать пять старше настоящего дня, и уточнила.
— Парнишка с котёнком — это ты?
Рикардо кивнул. Девушка спокойно поставила фотографию на место, не проявив больше к ней никакого интереса, и заговорила о другом. Через полчаса Бьянка засобиралась назад, и Рикардо вышел на террасу упаковать её вещи. Тогда она, предварительно убедившись, что он её не видит, невозмутимо достала из сумки плоскую дигитальную камеру с отличным объективом и отщёлкала несколько кадров. Фотография на столе, вся группа крупным планом, Рикардо на фотографии ребёнком один. Получилось прекрасно, правда хвостик котёнка и одна белая лапка вылезли невзначай.
Рикардо проснулся часов в шесть утра, сделал хорошую пробежку, затем «десантный комплекс для второгодников», по выражению незабвенного командира части, и ещё поплавал с полчаса в утренней дивной воде. После этого он позавтракал, сварил себе крепчайший кофе по старинке на плитке… не любил всяких агрегатов, и с чувством выполненного долга растянулся на пляже в тени похожей на дельфина скалы. Солнце ещё не палило, а только ласково пригревало, ему стало даже прохладно, он набросил на себя красно-белое махровое большущее пляжное полотенце и незаметно под шелест волн задремал.
Сон был приятный — море, пестрые рыбы и омары, большие усатые омары. Ах, что это были за чудные усы! Длинные и цветные словно веточки дрока. Вот один подплыл к нему совсем близко и стал его щекотать. «Фу, как щекотно! Эй, отстань!» Но омар не сдаётся, а журчит:
— Просыпайся! Просыпайся, ты, со-о-ня! — И… целует Рикардо.
Парень перевернулся на другой бок, пробормотал что-то вроде:
— Я тебе не омар, ты спутал». Но в ответ раздался такой громкий смех, что проснуться всё же пришлось. Бьянка сидела рядом, щекотала его травинкой и хохотала.
— Алессандро, что ты делаешь ночью? Алессандро! Признавайся, ты был с русалкой? На омара я не согласна. Променять меня на омара!
— Я уже, какой там омар, да погоди ты… Что? — парень сел и вытаращил глаза. Обрывки сновидений улетучились наконец, и он осознал, где он и кто рядом с ним. «Это она, но что она говорит? Алессандро? Значит, она узнала. Что же будет?» Всё это можно было явственно прочитать на его лице — смесь тревоги, стыда и боли, а потому Бьянка перестала смеяться. Она тихо сказала.
— Успокойся. Тебе не показалась, я сказала «Алессандро», но тебе нечего меня опасаться. Да, я знаю, кто ты… знаю, даже, как получилось, что ты должен сейчас скрываться. Я помогу тебе всем, чем можно, но мне надо знать всё — ты понял?
Рикардо — Алессандро хлопал своими замечательными загнутыми ресницами и слушал. Затем он глубоко вздохнул и взял её за руку.
— Так ты из полиции? Послушай, мне наплевать. Я всё равно тебя люблю как дурак. Я просто невезучий осёл, я не буду от тебя убегать. Ты… ты можешь меня ещё раз поцеловать? А потом… тут кто-нибудь прячется, верно, чтобы меня повязать. Ну не пустили же они безоружную девушку против такого парня как я — боевого десантника да ещё с пистолетом, я не…
Но тут ему пришлось прерваться, потому что, если тебя целуют, то затруднительно держать речи. Пауза затянулась, Бьянка что-то шептала, тормошила его и наконец отпустила.
— Перестань болтать чепуху, и пойдём в дом. Какая полиция? Я тебе
