Луиза нащупала во мраке руку Лусинды.
— Думаешь, он умер от этого? Оттого что обнаружил, что происходит под землей?
— Волонтерам строго-настрого запрещено спускаться в подвалы, где хранятся образцы вирусов и лекарства. Он нарушил запрет. Стремление узнать правду заставило его побывать в запретной зоне, он рискнул спуститься в подвал.
Луиза изо всех сил старалась понять, что имела в виду Лусинда. Хенрик спустился вниз по лестнице и обнаружил секрет, стоивший ему жизни.
Она была права. Хенрика убили. Кто-то принудил его выпить снотворное. И в то же время ее мучили сомнения. Неужели правда настолько проста?
— Дорасскажу завтра, — сказала Лусинда, и голос ее опять упал до шепота, потерял силу. — Больше не могу.
— Тебе нельзя оставаться здесь. Я заберу тебя отсюда.
— Если ты меня заберешь, мою семью не оставят в покое. Я останусь здесь. Не все ли равно, где умирать.
Луиза сообразила, что уговаривать ее сесть в грузовик Уоррена и уехать отсюда совершенно бесполезно.
— Как ты доберешься обратно?
— Тебе лучше не знать. Но ты не беспокойся. Можешь остаться до завтра?
— Я живу в гостинице.
— Возвращайся, когда услышишь в темноте тимбилу. Возможно, я переберусь в другое место. Но обязательно приду, если не испущу дух. Нехорошо умирать, не рассказав свою историю до конца.
— Ты не умрешь.
— Умру. Ни тебе, ни мне в этом сомневаться не приходится. Знаешь, чего я боюсь больше всего? Не боли, не того, что сердце будет сопротивляться до последнего. Я боюсь, что буду умирать бесконечно долго. Я не вижу конца своей смерти. Иди.
Луиза не ответила. Сказать было нечего.
Звуки тимбилы то нарастали, то удалялись в темноту, улетая с морскими ветрами.
Луиза встала и пошла к освещенному подъезду гостиницы. Из темноты, где осталась Лусинда, не доносилось ни звука.
В ресторане гостиницы трапезничала компания южноафриканцев. В баре Луиза заметила Уоррена. Он помахал ей рукой: иди, мол, сюда. По глазам она определила, что он изрядно навеселе.
— Я пытался позвонить тебе. Но ты не отвечала. Я решил, ты зашла в море и исчезла.
— Телефон был отключен.
— Я страшно переволновался. Сегодня вечером я тебе нужен?
— Нет.
— А завтра? Обычно я заключаю пари с солнцем, кто встанет раньше — я или оно.
— Я могу заплатить тебе за работу?
— Не сейчас. Завтра или как-нибудь в другой день. Присядь и расскажи про свою страну, про снег и холода.
— Я слишком устала. Может, завтра.
Луиза поднялась к себе в номер. Она была в полном изнеможении. В голове беспокойно мельтешили мысли. Надо бы пойти в ресторан поесть, хотя голода она не чувствовала. Кроме того, нужно записать рассказ Лусинды. Начало свидетельства. Но она просто встала у окна.
На песчаной площадке перед гостиницей стояло три автомобиля, два белых джипа и грузовик Уоррена. Она нахмурилась. Собственно говоря, кто такой этот Уоррен? Почему его брат-портье не узнал ее? А должен бы. Может, он скрывал, что знает, кто она? Почему Уоррен не дома, не в семье? Почему не хочет, чтобы она ему заплатила? Вопросы так и вертелись в голове. Может, Уоррену поручено следить за ней?
Она помотала головой, задернула шторы, проверила, заперта ли дверь, приперла ее стулом и приготовилась ко сну. Она слышала, как заурчали моторы южноафриканских машин, покинувших парковку. Приняв душ, снова подошла к окну и осторожно выглянула из-за шторы. Машина Уоррена стояла на месте. Тимбила смолкла.
Луиза забралась в постель. Кондиционер погромыхивал, иногда выплевывая прохладный воздух. Мысленно она фильтровала слова Лусинды, перебирала их, чтобы увериться, что не пропустила чего-то важного.
Проснулась Луиза утром. И сначала никак не могла сообразить, где находится. Вскочила с кровати, раздвинула шторы. Грузовика Уоррена не видно. Под колонкой у входа в гостиницу мылась черная женщина с обнаженной грудью. Взглянув на часы, Луиза поняла, что проспала без перерыва восемь часов. Она взглянула туда, где встретилась с Лусиндой. Дерево лежало на месте. Несколько кур щипали траву. Луиза вспомнила, что подумала об Уоррене, и устыдилась.
«Я вижу то, чего нет, — подумала она. — Искать надо там, где мрак, а не там, где свет».
Море мерцало. И она не устояла. Надела купальник, завернулась в полотенце и пошла на пляж. Там было практически пусто, только какие-то малыши играли в песке да несколько женщин, нагнувшись, бродили в полосе прибоя, что-то собирали, возможно ракушки. Луиза вошла в воду, побрела на глубину, где можно плавать. Течение было довольно сильное, но не настолько, чтобы сбить с ног.
Рядом с ней был Артур. Они плыли по черному озеру, и между гребками он рассказывал, что оно бездонное.
Луиза вытянулась во весь рост, в воде ей всегда становилось легче. В ту пору, когда в отношениях с Ароном случались тяжелые кризисы, она порой отправлялась поплавать — в море, в озере, в бассейне, смотря что было рядом. Она легла на спину, устремила взгляд в синее небо. Встреча с Лусиндой казалась почти неуловимой грезой.
Выйдя наконец из воды и обсушиваясь полотенцем, она почувствовала себя отдохнувшей, как давно уже не бывало. Вернулась в гостиницу. Машины Уоррена по-прежнему не было ни под одним из тенистых деревьев. Из кемпинга неподалеку потянуло жареной рыбой. Альбинос с тимбилой еще не пришел. В ресторане Луиза была одна. Официантка, которой она раньше не видела, приняла у нее заказ. Она заказала не только кофе и хлеб, но и омлет. Над рестораном разливался какой-то нереальный покой. Кроме официантки, ее самой и невидимки, работавшего на кухне, мир был пуст.
Наверняка Хенрик когда-то здесь обедал. Может, как сейчас, — одинокий завтрак в ожидании игры альбиноса с тимбилой.
Луиза выпила еще чашку кофе. Когда она хотела расплатиться, официантка куда-то скрылась. Она подсунула деньги под блюдечко и вышла из ресторана. Уоррен все еще не появился. Она вернулась к себе в номер, отперла дверь.
Только закрыв за собой дверь, она обнаружила, что на одном из стульев у окна сидит мужчина. Кристиан Холлоуэй встал. Улыбаясь, замахал руками:
— Я знаю, что нельзя непрошеным заявляться в чужие комнаты. Если хотите, я выйду и постучу, как пристало достойному человеку.
— Как вы сюда вошли? Разве дверь не была заперта?
— Меня всегда тянуло к тому, что называют странностями. Замки словно бросали мне вызов, и я научился их вскрывать. Сказать по правде, эта дверь не самая упрямая из тех, с какими я имел дело. В Шанхае мне однажды удалось одолеть тройной замок в двери храма. Но есть у меня и другие хобби. Например, древнее искусство вырезания силуэтов. Дело нелегкое, требует тщательной тренировки, но это уникальный способ расслабиться.
— Почему у Хенрика оказался ваш силуэт?
— Я ему подарил. Он видел китайцев, вырезавших силуэты, и захотел овладеть этим искусством. Есть что-то необычайно притягательное в том, чтобы уменьшать людей до теней и профилей.
— Зачем вы пришли сюда?
— Вы заинтересовались моей здешней работой. И взамен я должен отплатить вам беседой.
— Я хочу спокойно одеться.
— Когда мне вернуться?
— Лучше всего нам встретиться внизу.
Он нахмурился.
— В ресторане или в баре слишком шумно. Расстроенные инструменты, лязг кастрюль, люди, болтающие ни о чем.
— В этом я с вами не согласна. Но через полчаса я буду готова.
— И тогда я вернусь.
Он тихо исчез из комнаты. Кое-что он определенно перенял у глубоко презираемых им африканцев — научился ходить совершенно бесшумно.
Луиза одевалась, одновременно стараясь подготовиться к новой встрече. Каким образом она предъявит ему свои вопросы? Сможет ли сказать ему прямо в лицо, что считает его виновным в гибели Хенрика? «Я бы должна испугаться, — думала она. — Прийти в ужас. Если я права, он вполне может убить меня так же, как убил Хенрика и Умби. Даже если он войдет в эту комнату один, вокруг все равно будут стражники. Невидимые, но вездесущие».
Он постучал в дверь так тихо, что Луиза едва расслышала. Открыв дверь, она не увидела в коридоре никого, кроме Кристиана Холлоуэя. Он улыбнулся и вошел.
— Когда-то эта гостиница была любимым пристанищем южноафриканских туристов. При португальцах Мозамбик представлял собой рай на земле. Пляжи, рыбалка, тепло, не говоря уже о юных девушках, которые стоили сущие гроши. Теперь это почти исчезнувшее воспоминание.
— Мир все-таки иногда становится лучше.
— Смотря кого спрашиваешь.
— Я спрашиваю, кто вы, что вами движет?
— Поэтому вы все время возвращаетесь?
— Однажды сюда приехал мой сын Хенрик. Вам это известно. Потом он вернулся домой в Швецию и умер. Это вам тоже известно.
— Я уже выразил соболезнования. Но думаю, к сожалению, горе нельзя ни с кем разделить. В горе человек одинок, как одинок и в смерти.
