Почему я вынужден отдавать себя под власть иллюзорного Идеала? Только лишь затем, чтобы противостоять низшему, животному, примитивнейшему в себе, и вместе с тем простому и естественному? Что хуже — бессмысленное желание жить или желание бессмысленной жизни?
Рано или поздно всякий человек задается вопросом о цели и причинности собственного бытия. Если я живу — значит это кому-то нужно. А если нет-то зачем же я живу. Только лишь потому, что это необходимо мне самому! Или по велению всемогущего Рода? Стоит ли, будто дурак с писаной торбой, рыскать по умным книгам и закоулкам разума, силясь отыскать ответ, почему же я живу, тогда как можно просто жить, ничего не зная о мучительности подобных изысканий. Впрочем, это муки человека, бессильного осуществить полное самовыражение!
Вот тут то и возникает мысль о тщетности попыток освободить собственную волю из под Воли Рода. Куда там, если даже бессмертные боги не способны к полной свободе — мойры определяли жребий олимпийцев, а норны — светлых асов.
Что есть Воля Мага? Каковы его цели?
Состоится ли маг вообще, если не убежден в первенстве Высшего или отрицает собственное предназначение?
Маг тот — кто всегда противостоит навязанным ему внешним обстоятельствам, если они чужды его принципу собственного развития и совершенствования.
За это мага и не любят. Именно за то, что свобода от духовных и светских уз вовсе не делает его бессильным и ничтожным, слабым, одиноким и растерянным. Поэтому он и будет гонимым до тех пор, пока тайная власть кучки убежденных в себе мерзавцев не уступит место власти свободных индивидов, полностью распоряжающихся лишь собственными мозгами и результатом лишь своего труда…»
Так передал Игорю старый волхв — хоть и нет боле старика на Белом Свете, но скупые строчки дедовской тетради хранят об Олеге память.
И снова, и снова он был Ингваром — ругом с таинственного острова. И опять брел он по лесу, разыскивая зачарованную поляну, магический Перекресток Межвременья.
… Миновав высокий ельник, Ингвар раздвинул ветки. Удивленному взору Игоря предстало могучее ветвистое дерево, макушкою упиравшееся в небеса. Под навесом густой листвы беспробудным сном спал его отец.
* * *
Тяжело перевалившись через гряду, к ее подножию спускался человек. Можно было подумать, что он пьян, но тянувшийся за ним кровавый след свидетельствовал о другом. Воин отрешенно взирал на зловещую картину отгремевшего боя.
Витязя знали под именем Святобор. По тем временам он мог уже считаться стариком, ибо давно разменял четвертый десяток лет, грозных лет бесчисленных схваток и битв, беспокойных лет проведенных в тягостных раздумьях и молениях, лучших лет отцовства и воспитания сына. То был не простой воин. То был волхв — Стрибожий избранник. Самый неудержимый клинок на всем южном побережье Варяжского моря. Самый неутомимый из жрецов стремительного бога.
Святобор брел, переступая через обезображенные трупы врагов и товарищей, пугая ленивое толстое воронье. Вот, он споткнулся о что-то грязно-белое и упал, уткнувшись лицом в пожухлую траву. Причиной его падения была исковерканная туша Световидова коня. В боку мертвого животного глубоко засел обломок копья. Половина морды начисто отсутствовала, снесенная датским боевым топором.
На двести шагов вперед коса меняла цвет с желто-коричневого на белопурпурный. Там упокоились навеки всадники Солнечного Бога — мертвые защитники сожженной и разграбленной Арконы.
Ворон деловито выковыривал глаз у полуживого скакуна. Святобор рванулся вперед и отогнал падальщика.
Птица нехотя поднялась на крыло. Затем воин, стиснув зубы, подарил коню быструю смерть.
Долго-ли, коротко-ли брел богатырь неведомо, да вышел он к священной роще. Углубившись в пропахший дымом пожарищ лес и раздирая руками колючие кусты малины, он выбрался на поляну.
Здесь Святобор опустился в изнеможении и закрыл очи. Последнее, что уловил его потухший взгляд — это маленький дубовый росток, тянущий к солнышку редкие нежные листочки среди синих созвездий дикого базилика. Дальше он ничего не помнил, и не заметил он, как эта жалкая поросль поднялась, превратившись в молодое, жаждущее воды и света деревце. Затем дубок вдруг начал раздаваться вширь, и мощные корни, толстыми длинными змеями проникли в самое чрево Матушки Земли. То ли там, то ли где еще черпало дерево волшебную силу, вскоре над спящим ругом склонился настоящий зеленый гигант.
И прилетали две птицы, и садились они на ветку этого дуба, не на вершину, потому макушки им не достать, а на простую веточку, с которой если смотреть, то видать сами Рипейские горы.
И пела вещая Гамаюн, и молчала мудрая Сирин. И вели разговор птицы вольные, птицы вечные и могучие:
— На море на океане, на острове Буяне лежит бел да горюч камень. А на камне том стоял Храм Велик, из того же камня вытесан, солоной водой морскою полит.
— Ай, не камень там, сестрица, лежит, а китовый прах! О Стрибе память, о Ветрогоне. Ай, не вода там, сестрица, кипит и не дождь стучит! То горючи слезы Желины по сынам, да мужьям росским, по их женам, да детишками малым. Потому, стоял тот Храм, а ныне уж нет его. И пирует лютый ворог на развалинах, и уносят волны лодьи погребальные.
— Вижу, вижу я, сестра, лодью Велеса, лодью Водчего непреклонного. Черным лебедем уплыла она, за реку Время великую, за воды ее беспредельные. Только в лодке той не старик лежит, молодец лежит, не живой лежит.
— Чей он сын, сестра? Чей он брат, сестра? Муж ли молодец, аль неженатым пал. Почему он мертв, коль не пела я, не вела своих сладких песенок.
Отвечала Гамаюн сестре старшей, птице Счастья, птице Смерти:
— Игорь он, Святоборов сын. Ингвар то, Всеволодов брат. И хоть мужем пал, неженатым был. Неженатым был, да сына родил. А что в лодке он — знать Недоля то, что не пела ты — это Долюшка. И несет его необычный челн, к дому самого Коровича. И ни жив, ни мертв Святоборов сын, значит, Велему цена плачена. Миновал его взмах кривой косы, Так начертано, так назначено.
Но, смотри сестра, что за удалец!?
— То отец его, Святобор уснул.
— Смертным сном, сестра, иль устал боец?
— Нет, на этот раз Мару обманул.
— Ты не пой ему — не его черед.
— Не открою уст, больно надобно.
— Знаю все, что с ним будет наперед.
— Чу, молчи, сестра! Не рассказывай. Он не спит уже, веки лишь сомкнул. Обмануть меня не удастся. Ты вставай-ка, хитрый волхв, да смелее будь. Отвечай все, как есть, не лукавствуя!
Тут восстал Святобор в богатырский рост, птицам кланялся до сырой Земли:
— Вы простите мне, птицы вещие, птицы вольные, птицы мудрые! Я не хитростью, да не корыстью по земным иду по дороженькам. Меня ненависть по земле ведет, куда сердце — туда ноженьки. Помогите мне, боги сильные, боги грозные и бессмертные! Где искать мне злого ворога, разорителя, я не ведаю. Коль найду — не ждет пусть пощады враг. Он упьется своею победою.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
