Сейчас Белли не требовалось соблюдать политес, и абстрактный гуманизм его не занимал. Какой гуманизм, если самому рыб, упаси бог, в ближайшие полчаса кормить придется!
Комендоры «Изумруда» умели попадать в цель со ста кабельтов, так что двадцать для них – пистолетная дистанция. Фугасные снаряды смели с мостиков «Аррогана» и «Гладиатора» почти весь командный состав, сигнальщиков и рулевых. В боевые рубки перейти никому в голову не пришло. Так ведь и боя не ожидалось. Даже в Русско-японскую, в разгар ожесточенных эскадренных сражений, многие командиры и адмиралы предпочитали оставаться без броневого прикрытия. Кто из лихости, кто по причине плохого обзора и тесноты тогдашних рубок.
Два новейших по тому времени, скоростных и хорошо вооруженных крейсера за несколько минут полностью утратили боеспособность. Машины работали, большинство орудий уцелели, только командовать было некому. Несколько оставшихся в строю мичманов и лейтенантов, потрясенных видом мостиков, залитых кровью, заваленных телами убитых и раненых, первым делом занялись организацией медицинской помощи тем, кому еще можно помочь, и выяснением, кому принимать командование.
До ближайших крейсеров флангового прикрытия было около четырех миль, что вправо, что влево. Пока на них услышали частые залпы, увидели, что творится в арьергарде, начали принимать какие-то решения и обмениваться сигналами, «Изумруд» прорвался внутрь ордера. Теперь с обеих сторон его прикрывали параллельно идущие колонны транспортов, густо дымящие, держащие примерно трехкабельтовые дистанции между мателотами. Это, несомненно, было опасно в навигационном смысле, но позволяло как-то управлять конвоем. Растянись он вдвое, сама идея охранения теряла смысл.
Крейсер вошел в правый коридор, между западной и центральной колонной неуклюжих пузатых посудин, глубоко сидящих в воде, одышливо хрипящих машинными вентиляторами, взбивающих серо-зеленую воду единственными, по преимуществу, винтами. Риск маневра был огромный. Свободный просвет между транспортами не превышал восьми кабельтов. Стоит одному из рулевых, сознательно или по неосторожности, переложить рули – конец. «Изумруду» уклоняться некуда и некогда. Врубится с разгона в грязный, покрытый ржавыми потеками борт, рассечет «лайбу» пополам, но и сам уйдет на дно, исковерканный, как пивная банка под сапогом.
Белли, поравнявшись с концевым пароходом, дал машинам последовательно: «стоп», «полный назад» и, слегка выждав, «средний вперед».
Этим маневром удалось почти мгновенно сбросить скорость до двадцати узлов. Громадный бурун, вспухший под кормой крейсера, и спутная волна из-под форштевня ударили по ближайшим судам не хуже внезапного шквала, отбрасывая их в стороны от курса.
С мостика и боевых постов «Изумруда» едва ли не на расстоянии вытянутой руки (по морским масштабам), видны были недоумевающие лица оказавшихся на палубе солдат, перепуганные и остолбеневшие штурманы и капитаны, впервые в жизни призванные на войну и наконец-то ее увидевшие. В самом конкретном воплощении.
Белли приказал вести огонь вперед по курсу, с кормы и с обоих бортов, не только главным калибром, но и из тридцатисемимиллиметровых спаренных автоматов. Это был не бой – просто расстрел. В упор. Пароходы – не крейсера. Фугасные снаряды с трубками, установленными «на удар», едва вылетая из стволов, взрывались под кормой, в районе машинных отделений ниже ватерлинии, или – где придется, по-настоящему целиться было просто некогда. Заряжающие швыряли унитары на лотки казенников, едва успевая уклоняться от вылетающих на откате гильз, бомбардир-наводчики нажимали спусковые педали, не подправляя прицелов. Куда-нибудь все равно попадет. В корпус или в воду под бортом – не важно. Что прямые попадания, что гидродинамические удары почти одинаково корежили и отрывали листы старой обшивки, перекашивали на фундаментах котлы и паровые машины.
Лопались электролампы, погружая во тьму отсеки, жутко свистел пар из ломающихся трубопроводов, шумно вливалась в пробоины вода, заливая трюмы.
«Изумруд», проскочив длину каравана за пять с небольшим минут, снова прибавил ход до полного, уклоняясь к весту. Английские крейсера охранения за время его диверсии не сделали ни одного выстрела. А куда стрелять? В свои транспорты, между которыми маскировочно окрашенный и стремительно двигающийся крейсер был почти незаметен. Даже артиллерийским офицерам, не говоря о наводчиках при орудиях.
Белли готов был повторить еще один подобный заход, теперь по левой колонне, но особой необходимости в этом не было. Не меньше суток потребуется адмиралу Хилларду, с привлечением всех своих организаторских способностей и возможностей эскадры, чтобы переправить солдат с семи явно тонущих и трех сильно поврежденных пароходов (а спасти их, лишенных водонепроницаемых переборок и водоотливных средств, невозможно даже теоретически) на пока еще уцелевшие. О спасении боевой техники, лошадей и припасов речи быть не может. Хорошо, если половину личного состава удастся свезти шлюпками или принять с борта на борт до наступления темноты.
Два крейсера из левого отряда прикрытия кинулись было на перехват «Изумруда», но после нескольких залпов с недостижимой для них дистанции передумали, предпочли вернуться к главным силам.
– Вот бы сейчас сюда десяток бомбардировщиков, – сказал Владимир Ростокину, не сходившему с мостика с самой завязки боя. – Такая там сейчас каша…
Действительно, посередине океана сгрудилось три десятка военных кораблей и транспортов. Некоторые из них горели, некоторые погружались в воду неторопливо, на ровном киле. Еще не штормовая, но весьма свежая волна мешала спускать шлюпки и катера, весьма затрудняла швартовку, почти не оставляла шансов тем, кто, поддавшись панике, прыгнул за борт.
– Злой ты какой-то, Володя, – ответил Ростокин. – Не ко времени злой. В другую б войну, конечно, налетели сейчас бомбардировщики с торпедоносцами, и амбец компании… На воде только обломки и пятна мазута.
– Почему вдруг – злой? – обиделся Белли. – Вы что, по-настоящему злых не видели? Был бы я немецким подводником – всадил бы пару торпед в нейтральный лайнер или госпитальное судно и пошел в Вильгельмсгафен свой железный крест получать…
– Да ладно, успокойся, – примирительно сказал Игорь. – Прикажи коньячку на мостик подать. Перенервничал я, правду сказать, хотя и сам корветтен-капитан Космофлота. Как ты внутри строя пер! Будто на машине между двумя поездами… Шаг вправо, шаг влево – и конец.
– Пустяк, и не такое бывало, – с веселым подъемом махнул рукой старший лейтенант. Опрокинул поданную вестовым рюмку, закурил. Похлопал ладонью по дубовому планширю обвеса мостика. – А молодец «Изумруд»! Гроза морей!
И снова посерьезнел.
– Только я думаю – что толку, в итоге? Все равно ведь дотащатся англичане до Кейптауна. Свою пехоту высадят. Всю – не всю, не столь важно. Неделей, двумя позже все равно войска на фронте окажутся… Может, и правда, потопить их всех, взять грех на душу? Сами начали. Этих пожалеем – столько же буров и англичан в боях все равно погибнут. Или даже больше…
– Не горячись, Володя, – положил ему руку на плечо Ростокин. – После этого разгрома, на мой взгляд, новый караван они долго еще в море не выпустят. А мы пока в Индийский океан наведаемся, бомбейский конвой пугнем, если появится. Дадим ребятам на сухопутном театре англичан взбодрить.
– Может, вы и правы, Игорь Викторович. Сейчас радио на «Валгаллу» дам, как командир скажет, так и будет.
Воронцов, будто подслушал слова Ростокина, приказал Владимиру отходить к Мозамбикскому проливу. Только попутно выставить весь запас мин заграждения, полторы сотни штук, тремя линиями на подходах к Кейптауну. В том районе, где маневрирует Капская эскадра. Как дополнительный «воспитательный момент». Несколько подрывов – и сообразят, что нечего в море зря высовываться. С тральщиками у них не густо. Придется, как нашей Артурской эскадре, укрыться на внутреннем рейде, загородиться бонами и сидеть, пока война кончится.
Как рассчитывал Воронцов, так и получилось. Спасать сильно поврежденные транспорты адмирал Хиллард не стал. Не было у него к тому технических возможностей. Аварийные партии с крейсеров только и сумели, что удержать большинство из них на плаву, пока шлюпками или прямо с борта на борт перегружали пехоту. Настроение на эскадре царило подавленное. Противник снова доказал, что полностью владеет теперь уже стратегической инициативой. Десятки «лучших в мире» боевых кораблей ничего не смогли противопоставить единственному легкому крейсеру. И впредь не смогут, это уже очевидно. Он снова будет появляться там, где захочет, наносить стремительный, как выпад умелого фехтовальщика, удар и исчезать, пользуясь немыслимой скоростью.
Офицеры-дальномерщики утверждали, что моментами она превышала тридцать узлов! Так не ходит ни один современный миноносец.
