Зато цитата из сборника «А счастье так возможно…» меня по-настоящему порадовала. В ней слышится робкая, но чистая феминистическая нота: «Думаю, молодая соперница вообще не может составить достойную конкуренцию. Мужчины нередко воспринимают ее лишь как яркую игрушку на время, стать же истинной спутницей жизни, привлечь к себе мужчину и надолго сохранить с ним взаимопонимание способна, увы, не каждая двадцатилетняя. Разве может она тягаться с той, которая вступает в пятый десяток своей жизни?! Умело пользуясь косметикой, такая женщина способна быть привлекательной для своего мужа, при этом еще и двигаясь вверх по службе, способна вызвать в своих взрослеющих детях добрую зависть». Спасибо тебе, дорогая сестра, написавшая эту давнюю статью. Твой голос из далекого далека, из заповедного года, очень поддержал нас, зрелых женщин, в печали сидящих за столом.
Поистине пропасть лежит меж сексуальной революцией, случившейся, скажем, в Америке, и той же самой революцией в России (Советском Союзе). Обе страны консервативны, обе пережили период яростной холодной войны, взлет охранительного патриотизма, в связи с чем пользовались одними и теми же приемами. Сравните: «В разгар холодной войны стабильность семейной жизни рассматривалась в качестве фактора национальной безопасности. Сексуальная аморальность связывалась с подрывной деятельностью коммунистов, стремящихся разложить американскую молодежь». Автор приведенной цитаты — американский социолог и феминистка Сара Фомински, «Дорога в будущее», 1978 год. «Видеозал посетил, где смотрел эротический фильм. Рядом смеялись подростки. Капитализм их к разврату привел». Поэт С. Литвинов, публиковавшийся под дьвольски остроумным псевдонимом Нахирато Сако; «Крокодил», 1990. № 10. И, тем не менее, разница бесконечно велика. Новые идеи поступали к нам беспорядочно, вот в чем дело. Новые моды и новые вещи появлялись сравнительно быстро, а вот идеологическое обеспечение несколько задерживалось. И когда почтенная традиция «культа невинности» перестала защищать девицу, вышедшую на брачный рынок, женской солидарности никакой у нас и в помине не было. В России-то спокон веков дама даме — далеко не друг. Не было надежной защиты, теплого крыла феминистических идей и ценностей (принятых обществом), под которым мы могли бы укрыться. Мужчина стал безусловным врагом, а женского дружеского плеча не нашлось.
Уже в восьмидесятые годы мы чувствовали, насколько тяжело в таких обстоятельствах следовать заветам революции. В шестьдесят четвертом году феминистка Хелен Браун, сторонница «культуры сингл», произвела на обоих континентах ожидаемый фурор своей книгой «Секс и одинокая девушка». Она советовала еще нашим матушкам: «Есть одно слово, которое девушка может говорить мужчине, и это слово — да. Хорошенькие девушки имеют половые связи и не обязательно от них умирают». И что ж, к восьмидесятым годам ситуация сложилась таким образом, что в слове «да» не было уже никакой радостной (для мужчины) неожиданности и никакой девической смелости, а вот слово «нет» сказать было неимоверно сложно.
Вот у девушки четыре коротких романа. Да. Да. Да. Нет. «А почему нет-то? — вопрошал обиженный, — почему Васе с Петей „да“, а мне „нет“? В чем дело? Вот уж не думал, что ты до такой степени капризная девица. Да не дремучая ли ты? Зря я тебе Джима Моррисона давал слушать (на выбор — зря давал читать Айрис Мердок, Сашу Соколова, святителя Игнатия Брянчанинова)».
Допустим, девушка дипломатично отвечала: «А мне сначала надо полюбить!», и в ответ слышала: «Ты что, рехнулась? Кто тут о любви говорит? Ты торгуешь своим телом!» — «Как торгую?» — «Да, это эмоциональный торг. Ты требуешь от меня заверений и чувств, которых я в данный момент не испытываю!» Неприятный разговор мог затянуться до утра.
А вот у американской девицы за спиной — жесткие лица старших подруг, вся феминная традиция. «Я не готова». Все. В крайнем случае, разговор может сложиться по-другому, но тоже коротко: «Ты, Билл, нарушаешь мое личное пространство, занимаешься эмоциональным насилием, демонстрируешь брутальные порнографические стратегии. Я подам жалобу в студенческий совет!» И старину Билла выносит из девической горницы в мгновение ока. Ибо феминистическая культура вошла в повседневность, и буде девица пожалуется, Билл вполне может с той же скоростью вылететь из университета. А если в суд? О!
Не меньшую беду принесло одинокой советской девушке и в бою добытое заокеанскими сестрами право на оргазм. Лучше б они его не завоевывали, коровы атлантические. Как-нибудь перетоптались бы. Потому что не знаем уж, как там в Америке, а у нас в России право на оргазм оказалось равным обязанности его испытывать.
В иерархии мужских ценностей женский оргазм занял место невинности. Можно не быть невинной, но нельзя быть фригидной. Философия интимной жизни приблизилась к обычаям племен Новой Гвинеи — девушка там пользуется абсолютной добрачной свободой с тем, чтобы прийти к мужу полноценной умелицей. Ну а если ты не можешь предоставить бойфренду (тьфу ты, Господи, — дроле, милому другу, партнеру) ни того, ни другого — чего ж ты тогда по мужикам таскалась? Каждый юнец уже наизусть знает, из каких обязательных элементов состоит редикюльный (от французского слова «смешной») акт, и если девушка спокойна и молчалива, молодой человек бывает недоволен: завернули недоукомплетованной! Обнесли. С восьмидесятых годов прошлого века добрая половина свободных женщин России практикует свой привычный полуночный балаган. Грубо говоря — притворяется. Если уж оргазм стал актом элементарной вежливости по отношению к мужчине — что ж тут поделаешь? Конечно, хорошо, когда он есть! А если нет — не хамить же человеку? Ведь он старается…
А конкурсы красоты? Как мы ошиблись с конкурсами красоты! Ведь и ждали, и рукоплескали, и видели в них приметы государственного смягчения нравов. Нечто революционное. А атлантические наши сестры еще в 69-м году сорвали финал конкурса «Мисс Америка». Ибо налицо отношение к женщине, как к предмету. Улюлюкали, стояли с плакатами «Мисс Америка — прокладка», надели корону на овцу. Мы же, пока заходились от любопытства, обсуждая стати Маши Калининой, упустили наиглавнейший свой козырь — еще в семидесятом году в Советском Союзе был самый большой в мире (на то, разумеется, время) оплачиваемый отпуск по уходу за новорожденными детьми.
Американские феминистки выбрасывали в мусорные баки (на баках крупными, грубыми буквами писали «Свобода!») чулки с кружевными резинками, белье от Agent Provocateur, косметику и часы с кристаллами Сваровски. А мы, трясясь от предвкушения, ждали «наполнения товарного рынка» — то есть дожидались, пока русские челноки из баков все это дело выгребут и привезут красоту в наши палестины. Все, что могли, — все перепутали. Зато живем теперь в самом гламурном городе мира.
— Каждая вторая американка и австралийка отказывается носить кружевное белье, зато имеет в хозяйстве вибратор, — говорит Вера и вздыхает, — для себя живут девочки. А мы красимся, даже когда за газетой на первый этаж спускаемся.
— Ну, знаешь, — говорит Света, — это уже форма защиты. Мне мама рассказывала, что у них во дворе жила такая страшная девочка, что ей родители вешали на грудь котлету на веревочке. Что бы с ней хотя бы собаки играли. Так мне сейчас — либо накраситься, либо котлету повесить. Но ты права, нет в русской бабе умения — для себя. Когда женщины стали свободными, ими стало удобнее пользоваться. Поэтому я запрещаю своей дочери встречаться с молодыми людьми.
— Как, Света, — кричим мы, — ты предаешь идеалы нашей молодости?
— А что же мне делать? Аборты сейчас не в моде.
— И что дочка?
— Пока слушается. Только иной раз взглянет эдак, исподлобья. Такое неприятное лицо у нее становится, — отвечает нам старая подруга Светлана. И вздыхает.
— Еще бы, — по-доброму, по-сестрински отвечает ей Верочка, — помнишь анекдот: «Доктор, а почему у моей дочки глазки выпучены и странная улыбка не сходит с лица? — А вы не пробовали ей косички послабее заплести?»
— Революции делают красивые мальчики и некрасивые девочки, — отвечает ей сметливая Света, — а красивые девочки потом уводят победителей. Я хочу, чтобы моя дочка никогда не работала, жила в загородном доме и рожала белокурых детей. Я ращу консервативную девственницу.
Плохое знание подробностей сексуальной революции опять подводит нашу маленькую компанию — Света растит полноценную революционерку.
II.
В начале 60-х годов в журнале «Америка» была напечатана фотография, обошедшая весь мир. Глянцевый, вполне себе обыкновенный снимок «Перед первым свиданием» неожиданно стал едва ли не государственным символом американского женского счастья, американской мечты «для дам». Перед нами — бытовая сценка. Девушка в пышном платье до колен и туфлях на «гвоздиках» стоит на стуле посреди гостиной. Обстановка комнаты дышит достатком. Вся семья, включая окоченевшую в сладком умилении бабушку, с видимым одобрением смотрит на девицу, на это воплощение сияющей юности. Братишка дет десяти, по виду лощеный скаут (аккуратнейший пробор, белые носки, шорты), корчит прелестной сестре рожу. Очевидно, он покамест не научился справляться с чувственными впечатлениями. Еще молодая, еще элегантная мать в узкой юбке и кофточке с рукавами три четверти, в кокетливейшем фартуке (сама олицетворение всего того, что девушка должна получить в отдаленном результате первого свидания), опускается на одно колено, чтобы проверить, ровен ли подол. На советского читателя журнала «Америка» фотография эта производила впечатление чрезвычайное. Номер долго хранился в семьях, чуть ли не переходя от матери к дочери (мне, по крайней мере, он достался именно таким образом). Нам давали возможность заглянуть в чужое счастье.
