Как уже было сказано, автор этих строк в своих опытах шёл несколько дальше, исходя из тех представлений, которые выше изложены. Их можно проиллюстрировать на простейших опытах с собакой лайкой Шерхан в 1958–1959 гг. Большой серией сочетаний была установлена связь определённого звука (удар по звонкому металлическому предмету) с последующей дачей пищи, затем этот сигнал стал то подкрепляться, то нет, чтобы создать столкновение положительной пищевой и тормозной пищевой реакции и в условиях неразрешимой для животного дифференцировки посмотреть, какое же действие ультрапарадоксальное состояние будет превращать из тормозной доминанты в положительную форму, т. е. выносить на поверхность. Оказалось, это облизывание. Движение языка, облизывающего края рта, мы часто некритически относим к элементам пищевой деятельности — к отыскиванию языком приставших частиц пищи. На самом деле оно относится скорее к умыванию, очищению и поэтому говорит о прекращении пищевой деятельности, следовательно, вполне может играть по отношению к ней роль антидеятельности. (Проскакивание умывания и облизывания в затруднительные моменты пищепоисковой деятельности я многократно наблюдал в лаборатории на белых крысах.) Вот это действие — облизывание — и выступило в поведении Шерхана в моменты ультрапарадоксальной «перестановки знаков». Дальше я стал подкреплять это действие пищей и, следовательно, лишил его функции тормозной доминанты. Шерхан научился «добывать» пищу облизыванием, а прежний сигнал я отменил. Потом я задал Шерхану сложную задачу на дифференцировку: подкреплялось пищей только то облизывание, которому предшествовала вспышка лампочки, но эта фаза эксперимента уже не касается рассматриваемого здесь вопроса.
По аналогии можно прокомментировать и описанные в начале главы опыты с собакой Лаской. Сначала благодаря созданию неразрешимой дифференцировки ультрапарадоксальное состояние показало, что роль тормозной доминанты к поисково-выделительным действиям организма играло движение передней конечности по носу; затем, когда оно было лишено этой роли, последняя перешла, как показало ультрапарадоксальное состояние, к иному движению — перекрёстному взмаху передними конечностями, сидя на заду; затем, когда и это движение было лишено роли тормозной доминанты, от него отдифференцировалось и приняло на себя эту роль движение, аналогичное для передних конечностей, но существенно иное для остального тела: стоя на задних конечностях.
Припомним и опыты с гамадрилом Зирабом. Вызвав у него ультрапарадоксальное состояние, я узнал по неадекватному рефлексу, что роль тормозной доминанты в отношении пищевых действий играло рассматривание руки, в частности ладони; после переключения этого движения в комплекс пищевых действий новое ультрапарадоксальное состояние показало, что теперь тормозной доминантой для последних стало совсем другое движение, напоминающее рвотное, но с высовыванием языка.
Вот аналогичные примеры из материалов лаборатории имени А. А. Ухтомского. И. А. Ветюков на пяти собаках, применяя условные раздражители без подкрепления, вызывал неадекватные реакции: крайне учащённое дыхание, отказ от еды, отрыжки со спазмами брюшных мышц, рвоту, функциональное расстройство координации движений, выражавшееся в резкой экстензии в передних конечностях с одновременным ослаблением тонуса в задних[244]. Нетрудно прокомментировать эти факты по аналогии с предыдущими.
Всё это — не более, чем частные примеры. Их можно было бы привести огромное множество из опубликованных в физиологической литературе протоколов экспериментов разных авторов. Но здесь достаточно будет упомянуть ещё лишь несколько примеров из исследования С. Д. Каминского, выполненного на объектах наиболее близких к человеку — на обезьянах, хоть и низших (в сопоставлении с собаками и крысами), и посвящённого проблеме, тесно примыкающей к нашей теме, — нервным срывам, экспериментальным неврозам[245].
В целом С. Д. Каминский установил, что невроз в высшей степени несвойствен обезьянам: из всех подопытных только у двух удалось вызвать более или менее классическую картину, остальные же проявили такую высокую нейродинамическую лабильность, что все провоцирующие приёмы оказались недостаточными. Однако явления ультрапарадоксального состояния и неадекватные рефлексы широко обнаружились в условиях трудных и сверхтрудных дифференцировок, в частности при большом продлении дифференцировочного (тормозного) сигнала. Впрочем, неадекватные рефлексы налицо во всём ходе опытов, но экспериментатор обычно не фиксирует на них внимания, объясняет их «отвлекающими» факторами: обезьяна щупает руками двери камеры, царапает стену, манипулирует с окружающими предметами; макак-лапундер Тоби, весьма возбудимый, редко сидел на месте, постоянно двигался, бегал по камере, и это, по мнению автора, нередко затормаживало при применении условного раздражителя адекватный рефлекс или затягивало его латентный период[246]. Точно так же двигательное возбуждение, беганье по камере во время выработки дифференцировочного торможения наблюдалось у павиана-анубиса Пашки, у самки павиана-чакма Тани. У последних двух, кроме того, в периоды возбуждения наблюдалось раскачивание: у Пашки в форме ритмического сгибания и разгибания головы и туловища, у Тани — ритмического раскачивания туловища вперёд и назад. А у макака-резуса Малыша дифференцировочное торможение сопровождалось агрессивной реакцией на своё отражение в зеркале[247]. Отмечается также «обыскивание», «облизывание» и т. п.
С. Д. Каминский называет всё это «интересным явлением» и вслед за В. Я. Кряжевым[248] приписывает этому явлению «компенсаторный» характер. «Дифференцировочное торможение у обезьян вызывает по принципу положительной индукции (?) противоположный (?) вид нервной деятельности в форме „переключения“, по-видимому, компенсаторного характера». «Дифференцировочное торможение у обезьян» сопровождается различными формами двигательного возбуждения компенсаторного характера как выражение (?) трудности, испытываемой животным в процессе выработки дифференцировки. Это обстоятельство облегчает (?) обезьянам, в особенности возбудимым, возможность справляться с поставленной задачей при продлении дифференцировочного раздражителя на длительный срок.
В начале этой главы уже сказано о неудовлетворительности понятия «компенсаторные реакции», оно ничего не объясняет, ибо реакции эти решительно ничего не компенсируют, т. е. не возмещают.
Расставленные мною в тексте цитат вопросительные знаки фиксируют отсутствие какой-либо ясной теории, объясняющей «интересное явление». Приведённое рассуждение носит не столько физиологический, сколько психологический характер («выражение трудности», «облегчает возможность справляться»), а в плане физиологии лишь ставит загадку «противоположного» вида нервной деятельности, которую навряд ли что-нибудь может разгадать, кроме принципа тормозной доминанты. Соответственно надо было бы видеть в перечисленных явлениях не отвлекающие факторы, а проявления ультрапарадоксальных состояний.
Такого же комментария заслуживает и рассуждение С. Д. Каминского в другом месте: «Обезьяна при действии тормозного условного раздражителя вставала со своего обычного места у люка возле дверей, начинала ходить по камере, но к отверстию кормушки не подходила. Здесь снова наблюдалось интересное явление (!), закономерное для всех обезьян, — переключение (?) тормозного процесса в момент действия условного раздражителя на разные виды нервной деятельности (движение по камере, почёсывание и т. д.). Подобного рода реакции как бы компенсируют трудность (?), испытываемую возбудимой обезьяной, когда предъявляется задача тормозить двигательную реакцию»[249]. Спросим снова: что значит «переключение тормозного процесса», в каком смысле неадекватная реакция «компенсирует трудность», если не перевести всё это на язык принципа тормозной доминанты, обнаруживающей себя в момент ультрапарадоксального состояния?
Протокольные данные опытов Каминского вполне поддаются расшифровке с этой позиции. Так, Пашка при продлении тормозного раздражителя ёрзает на месте, раскачивается, гримасничает, делает «сердитые глаза», кричит, движется по камере, стремясь уйти через дверь[250] — тут перемежаются обратные действия по отношению и к пищевому (подойти к кормушке, взять пищу), и к выжидательному (неподвижно сидеть) поведению, а может быть, и по отношению к ещё каким-то компонентам поведенческой ситуации. Тоби при трудной переделке сигнального значения раздражителей на обратные зевает. Макак-лапундер Лоби при подобных трудных условиях то сидит «скорчившись», опустив голову, то агрессивен[251]. Он — одна из немногих подопытных обезьян, у которых удалось вызвать настоящий нервный срыв с нарушением всех адекватных рефлексов[252]. При тормозном раздражителе обезьяна вертелась волчком, стремглав носилась, прыгала на стены, а на положительный раздражитель отмечалась самая прямая, «совершенная» обратная реакция яркий негативизм, выражавшийся в том, что она садилась спиной к кормушке. При попытках выработки положительных рефлексов на новые раздражители наблюдалась неадекватная реакция движения к двери[253]. Другой экспериментальный невроз был достигнут на самке Тане. У неё ультрапарадоксальное состояние было спровоцировано значительными дозами бромистого натрия. У обезьяны развилась стойкая оборонительная реакция на кормушку: при выдвигании кормушки с едой обезьяна приближается медленно, с опаской, осторожно, готовая каждое мгновение бежать, всматривается, принимает угрожающие, агрессивные позы, уходит обратно к люку или лишь с большим опозданием и рывком берёт пищу. Эта реакция носит навязчивый, застойный характер[254].
