Розовый язык рассвета начал слизывать звезды с неба. Скоро он должен явиться к аббату с ответом. Что же ему сказать?
Брат Джошуа выскреб из бороды мошек и направился к церкви, поскольку кто-то подошел к двери и высунулся наружу… не его ли искали?
«Unus panis, ut шшт corpus multi sumus, — донеслось из церкви, — omnes qui de uno…[165] Один хлеб и одно тело мы есть, и все от одного тела и из одной чаши вкушаем…»
Он задержался на пороге, чтобы оглянуться назад, на кусты роз. «Это было искушение, да? — подумал он. — Ты послал это, зная, что я брошу в него камнем, верно?»
Через мгновение он проскользнул внутрь и пошел преклонить колени вместе с братьями. Его голос слился вместе с их голосами в общей мольбе. На время, среди собравшихся здесь космических скитальцев, он перестал размышлять. «Anmmtiabitur Domino generatia ventura….[166] И признает грядущее поколение Бога, и явят небеса впредь справедливость его людям, что рождены будут, которые Богом созданы…»
Когда он снова пришел в себя, то увидел направляющегося к нему аббата. Брат Джошуа преклонил перед ним колени.
— Hoc officium, fili, tibine imponemus oneri?[167] — прошептал аббат.
— Если меня хотят, — тихо ответил монах, — honorem accipiam.[168]
Аббат улыбнулся.
— Вы плохо слушали меня. Я сказал «бремя», а не «честь». Crusis autem «onus» it audisti ut «honorem», nihilo errasti auribus.[169]
— Accipiam,[170] — повторил монах.
— Вы уверены?
— Если меня выберут, я стану уверен.
— Этого достаточно.
Так это дело и уладилось. Когда взошло солнце, пастырь, дабы вести паству, уже был выбран.
После этого отслужили мессу за пилигримов и странников.
Зафрахтовать самолет для полета в Новый Рим оказалось не так легко. Еще труднее было добиться разрешения на вылет: весь гражданский воздушный флот перешел на время чрезвычайного положения под управление военных и требовалось получить от них разрешение. Зональный отдел внутренней безопасности в таком разрешении отказал. Если бы аббат Зерчи не был осведомлен о том, что некий маршал авиации и некий архиепископ являются приятелями, двадцати семи книгоношам с котомками пришлось бы совершать паломничество в Новый Рим «на своих двоих», а не на сверхзвуковом реактивном самолете. К полудню, однако, разрешение было получено. Перед отлетом аббат Зерчи поднялся на борт самолета для последнего прощания.
— Вы становитесь продолжением нашего ордена, — сказал он им. — С вами отправляется апостольское благословение и, вероятно, престол Святого Петра. Нет-нет, — добавил он в ответ на изумленный шепот монахов. — Не его святейшество. Я не говорил вам об этом прежде, но если на Землю придет самое худшее, будет созвана коллегия кардиналов… или то, что от нее останется. Колония Центавра тогда может быть объявлена отдельной церковью, с полной патриаршей автокефалией, переходящей к сопровождающему вас кардиналу. Если кара падет на нас здесь, к нему перейдет и все наследие Петра. И хотя жизнь на Земле будет уничтожена — избави боже! — пока Человек будет существовать где-либо, дело Святого Петра не может быть уничтожено. Есть много людей, которые считают, что коль скоро проклятие падет на Землю и на ней никого не останется в живых, то к нему должно перейти папство в соответствии с принципами епископии. Но это не касается непосредственно вас, братья и сыновья мои, хотя вы и будете соединены с вашим главой особыми обетами, подобными тем, которые связывают с папой иезуитов.
Вы пробудете в космосе долгие годы. Корабль станет вашим монастырем. Когда в колонии Центавра будет основана епархия, вы создадите там Дом странствующих монахов ордена святого Лейбовича. Но корабль останется в ваших руках, равно как и Книга Памяти. Если цивилизация — или ее остатки — сумеет обосноваться на Центавре, вы отправите посланников к другим колониальным мирам и со временем, наверное, к колониям их колоний. Куда бы ни отправился Человек, вы и ваши преемники должны идти за ним. А с вами записи и воспоминания о более чем четырех тысячах лет. Некоторые из вас, или те, которые будут после вас, станут нищенствующими монахами и странниками, проповедующими хроники Земли и гимны в честь Распятого народам и культурам, которые, в будущем, могут вырасти из групп колонистов. Ибо кое-кто из них может забыть о вере. Проповедуйте им и принимайте в орден тех из них, которые почувствуют к этому призвание. Сделайте их своими преемниками. Будьте для Человека памятью о Земле, его первородном источнике. Помните об этой Земле. Никогда не забывайте о ней, но… никогда не возвращайтесь. — Голос Зерчи стал хриплым и глухим. — Если вы когда-нибудь вернетесь, вы можете встретить на восточном краю Земли архангела, огненным мечом охраняющего подходы к ней. Я предчувствую это. Вашим домом в будущем станет космос. Это еще более безлюдная пустыня, чем наша. Благослови вас Господь, и молитесь за нас.
Прежде чем оставить самолет, он медленно прошел по проходу, останавливаясь возле кресел, чтобы благословить и обнять каждого. Самолет вырулил на взлетную полосу и вскоре пророкотал в вышине. Зерчи следил за ним, пока тот не растаял в вечернем небе. После этого он направился в аббатство, к остатку своей паствы. На борту самолета он говорил так, как если бы судьба группы брата Джошуа была такой же ясной, как молитва, предписанная завтрашней службе. Но все они знали, что он всего лишь процитировал горделивый план, основанный не на уверенности, а лишь на надежде. Для группы брата Джошуа это был лишь первый шаг их долгого, полного сомнений пути, новый исход из Египта под покровительством Бога, которому, наверное, уже надоела человеческая раса.
Участь прочих была куда легче: им оставалось только ждать конца и молиться, чтобы он не наступил.
27
«Площадь, на которой выпали радиоактивные осадки, не увеличивается, — сообщил диктор последних известий, — и опасность их дальнейшего разнесения ветром почти исчезла…»
— Ну, в конце концов, ничего из самого худшего еще не произошло, — заметил гость аббата. — До сих пор мы здесь были в безопасности. Похоже, что мы и останемся в безопасности, если только конференция не провалится.
— Посмотрим, — проворчал Зерчи. — Давайте пока послушаем радио.
«Последняя оценка людских потерь, — продолжал диктор, — на девятый день после разрушения столицы, дает цифру два миллиона восемьсот тысяч человек. Больше половины этого числа составляют жители собственно столицы. Остальные — население окраин и областей выпадения радиоактивных осадков, в которых, как известно, радиация достигла критического уровня. Эксперты предполагают, что эти цифры могут возрасти, если будут получены сообщения о новых случаях выпадения осадков.
Нашей радиостанции на время чрезвычайного положения отдано распоряжение передавать дважды в день следующее сообщение: «Положения гражданского закона 10-Вэ-Эр-3Е запрещают частным лицам любым способом применять эвтаназию к жертвам радиационного отравления. Жертвы, подвергшиеся облучению, или те, кто думает, что подверглись облучению радиацией намного больше критической дозы, должны обратиться на ближайшую станцию помощи Зеленой Звезды, где член городского магистрата уполномочен выдавать повестки mori vult[171] каждому, кто должным образом будет признан безнадежным, и если пострадавший потребует эвтаназии. Любая жертва радиации, которая лишит себя жизни всяким иным способом, кроме предписанного законом, будет признана самоубийцей и подвергнет опасности права своих наследников и иждивенцев на страховое вознаграждение и другие льготы, а также на пособие жертвам радиации в соответствии с законодательством. Более того, любому гражданину, который помогает такому самоубийце, может быть предъявлено обвинение в убийстве. Акт о радиационном бедствии санкционирует эвтаназию только в соответствии с надлежащим законным процессом. О серьезных случаях Радиационной болезни необходимо сообщить станциям скорой помощи Зеленой…»
Зерчи так резко и с такой силой выключил приемник, что сорвал ручку выключателя. Он вскочил с кресла и, подойдя к окну, остановился, глядя вниз, во внутренний двор, где толпа беженцев кружила вокруг наспех сколоченных деревянных столов. Аббатство, старое и новое, было наводнено людьми всех возрастов и сословий, чьи дома оказались в пораженных районах. Аббат временно реорганизовал «закрытые» зоны аббатства, чтобы предоставить беженцам доступ практически ко всему, за исключением монашеских спален. Надпись на внешней стороне старых ворот была снята, поскольку нужно было накормить, одеть и предоставить кров женщинам и детям.
Он наблюдал за двумя послушниками, которые несли дымящийся котел из временной кухни. Они подняли его на стол и стали черпать из него суп.
