прямо зеркальное отражение моих собственных.
А во время тренировок в зале они так и норовят встать в качестве спарринг партнеров и это совсем уж жесть для меня. Потому что, если взгляды еще как-то могу перенести, не теряя внешнего самообладания, то прикосновения, что неизбежны при обучении рукопашке — это адское испытание для меня. Стоит Саше или Леше только коснуться, и кожа вспыхивает, кидает в пот, как при лютой лихорадке, не говоря уже о позорном протекании в другом месте. Да я, к своему стыду, вынуждена таскать на работу и занятия кучу ежедневок, чтобы не опозориться окончательно перед всеми.
— Оксана, а разве работать нашим ребятам придется потом в безлюдном или четко отфильтрованном по половому признаку пространстве?
— Нет конечно, — вынуждена была со вздохом признать я.
А вот мне поработать в таком пространстве совсем не помешало бы. По крайней мере до тех пор, пока вот так жечь заживо и мотать в эмоциях не перестанет. Уже вторая неделя прошла после моего с братьями разрыва, а мне все ничуть не легче. Наоборот, становиться все хуже и хуже. И что это за разрыв такой дурацкий, если они целыми днями торчат в офисе и мелькают перед глазами, слышу из голоса и вся кожа мигом в мурашках. При этом ничего кроме дежурных «привет» и «как дела?» адресованных мне и не бывает. Ни слова о том, что было, ни попытки заговорить о том, чтобы вернуться к этому… Вот еще вчера были мы, ближе друг другу некуда, а на завтра чужие, едва знакомые люди. Казалось бы. Если бы не эти их взгляды.
На людях я горю от желания и ревности, потому что некоторые девчонки из группы откровенно пытаются флиртовать с моими Бобровыми… То есть просто с братьями Бобровыми, само собой. И то, что Лекс хранит свою обычную угрюмую мину, Леша отвечает только на приветствия и вопросы по существу, не вступая в свободное общение, никак не помогает моему самообладанию. Хотя все имеют полное право. И Бобровы и девчонки. А оставаясь наедине с собой я вообще впадаю в глухую тоску, потому что слезы выплаканы в первые дни, когда болело еще остро. Сейчас тоже не слишком то притупилось, перешло в пронзительную хронику. Пронзительную в прямом смысле, потому что во мне будто множатся с каждым днем сквозные раны, по незаживающим краям которых злобно хлещет ледяной ветер.
— Оксана, я сформировал смешанную группу умышленно, мне нужно как можно скорее отсортировать тех, кто пришел реально учиться и работать в дальнейшем так, как нужно нам, а кто просто из любопытства или же даже чисто именно ради флирта в необычных условиях. Я не осуждаю ничьих усилий по устройству личной жизни, но эти кандидатуры уже внесены в списки на вылет.
— На вылет? — вскинула я голову, взглянув на него встревоженно, — А …
— Есть ли там Бобровы? — озвучил дядя Миша то, на что не решилась я. — Да, безусловно.
— Но почему? За что их то? — возмутилась я.
— За то, что единственный объект охраны, интересующий их — это ты, Оксана. Они, собственно, ради тебя и вернулись в «Орион» и ни для кого это не секрет.
— То есть вы их собираетесь выгнать из группы из-за меня? — меня разрывало между импульсом гневно уставиться на него и спрятать взгляд, уходя от беспощадности от его последних слов. — Давайте тогда уж лучше уйду я! Они же хотят эту работу!
— Хотят они… кхм… не работу. Скажу больше, она им больше не подходит, и они меня как кандидаты на должности личных охранников для ВИПов больше не устраивают категорически.
— Но как же так?! — опешила я. — Раньше же вы их хотели взять.
— Раньше были исходные обстоятельства иными, девочка. Теперь они больше не свободные молодые люди, что смогут неделями находиться при заказчике неотлучно.
— Почему же не свободные?
— Оксан, разве мне нужно еще раз повторить то, что я уже озвучил выше? Если тебе полегчает, то скажу: я уберу их из группы вне зависимости от того, останешься ты или нет. Ты по факту не член группы и не участник процесса обучения будущего персонала, а просто посещаешь занятия по личной инициативе. А что касается семейного статуса Бобровых… — я вскинула голову, но нарвалась на его прямой, не позволяющий возразить взгляд и промолчала. — и ваших отношений — я не стану сейчас спорить или в чем-то убеждать тебя. Бессмысленно пытаться переубедить человека, который осмысленно хочет заблуждаться. Если у тебя все, то мне нужно поработать.
Я кивнула и ушла из кабинета. Остаток дня провела как в тумане, безуспешно пытаясь отвлечься от размышлений на реал, но стоило только остаться одной в приемной и мысли заходили на новый круг по тому же курсу. А правильно ли было расставаться? В тот самый первый ужасный момент мне казалось — да, без вариантов. Но разве я не мечтала научиться наконец противостоять всем своим страхам и любому давлению? А отказавшись от Леши и Саши, сама добровольно не поддалась ли я как раз тому, с чем намерена бороться? Струсила, уступила при появлении первой же трудности. Отказалась даже пытаться пройти испытание общим неприятием наших отношений. Ну и где же тогда борьба? Где работа над собой? Опять в себя, в раковину, на глубину от всех, вместо прямой спины и гордого отважного взгляда вперед. Слабачка! Тряпка безвольная!
Вместе не смогла и без них не могу. И с каждым днем начинаю понимать, что и не хочу. Вот зачем мне этого хотеть? Зачем было из страны постоянного страха переселяться в пространство перманентной глухой тоски с кратким отпуском на фонтанирующем ослепительными красками островке счастья? Почему я не стала бороться за то, чтобы этот наш остров стал родным домом, постоянным уютным жилищем, нашей крепостью? Смотри выше: потому что слабачка и трусиха и не верю на самом деле, что заслуживаю счастья. Ну вот и приехали снова к моему прошлому и тому, что старательно вколачивал в мои мозги Швец. Этот гад снова побеждает. Снова и раз за разом, а я проигрываю!
Поймав себя на том, что просто задыхаюсь, я выскочила из приемной и практически побежала до комнаты отдыха ребят из опергруппы, ведь Бобровы там торчали постоянно, когда не испытывали мою выдержку на занятиях. Вломилась внутрь и обвела примолкших мужчин наверняка ошалевшим взглядом, не находя тех, кто нужен был мне внезапно немедленно.
— Что-то случилось, Оксана Александровна? — спросил меня наконец Витя Чайка.
— А Лекс и… То есть, Бобровы не тут разве?
