Отношения Потемкина с его племянницами были необычными, но не представляли собой исключения для того времени и совершенно не шокировали Екатерину. Она рассказывает в своих записках, что, когда она была подростком, за ней, до ее отъезда в Россию, ухаживал (мы не знаем, насколько успешно) ее дядя, Георг-Людвиг Голштинский, и даже хотел на ней жениться. Такое поведение — и даже более откровенное — было почти обычным для венценосных фамилий. Многие Габсбурги женились на своих племянницах. В начале века регента Франции Филиппа Орлеанского подозревали в соблазнении собственной дочери, герцогини Беррийской.
Август II, король Польши и лицемерный союзник Петра Великого, установил непобиваемый рекорд — прецедент, до которого Потемкину было далеко. Любитель искусств, вечно нуждающийся в деньгах и скользкий в политике бонвиван, которого Карлейль называл «веселым грешником, здоровым сыном Белиала», породил, согласно легенде, не только наследника и 354 детей от легиона своих наложниц, но и сделал своей любовницей собственную дочь графиню Оршельскую. На этом кровосмешение не остановилось, и графиня влюбилась в своего сводного брата графа Рудорфского. Простым смертным, разумеется, подобное воспрещалось, но что касается высокопоставленных особ — в XVII веке французский кардинал Мазарини сделал своих племянниц богатейшими невестами страны и, ходили слухи, своими любовницами. Героиней последнего романа долгой жизни Вольтера также стала его племянница, алчная и неразборчивая мадам Дени (они держали свои отношения в тайне, которую раскрыла только их переписка). В следующем за Потемкиным поколении Байрон щеголял романом со своей сводной сестрой.
В России союзы между дядюшками и племянницами были не менее распространены. Говорили, что Никита Панин имел связь с княгиней Дашковой — женой своего племянника, — хотя она это отрицала. Кирилл Разумовский жил в Батурине с дочерью своей сестры Анны, графиней С. Апраксиной. Впрочем, об этой истории выдающегося вельможи почти не упоминают, потому что она происходила в деревне, вдали от света. Грех Потемкина заключался в вызывающей открытости, которая шокировала современников так же, как екатерининские фавориты: это были параллельные линии одного и того же установления. Светлейший считал себя почти императором и откровенно наслаждался вседозволенностью.[360]
Историки заклеймили отношение Потемкина с его племянницами позором, но сами девушки искренне любили его всю жизнь. Далеко не оскорбленные и поруганные сироты, Александра и Варвара стали матерями счастливых семейств, оставаясь в прекрасных отношениях с дядей. Говорили, что Екатерина, в замужестве Скавронская, время от времени снова становившаяся его любовницей, только «терпела» его, но она точно также «терпела» своего мужа, бриллианты и окружавшую ее роскошь. Несомненно, племянницы боготворили своего покровителя и повторяли в каждом письме, что скучают и хотят его видеть. Повторим и мы, что в те времена в этом не было ничего из ряда вон выходящего.
Есть два типа любителей женщин: одни жаждут только наслаждения и презирают своих избранниц; для других, настоящих ценителей женской природы, процесс соблазнения закладывает основу для искренней любви и дружбы. Потемкин, безусловно, относился ко вторым; он обожал общество женщин. Его архив переполнен сотнями неподписанных посланий от женщин, страстно влюбленных в одноглазого гиганта. Вот листки, исписанные мелким почерком по-французски: «Как вы провели ночь, мой милый, желаю, чтобы для вас она была покойнее, нежели для меня: я не могла глаз сомкнуть». Им никогда не хватало времени, которое он им уделял: «Сказать ли? — продолжает та же корреспондентка. — Я вами недовольна. Вы казались таким рассеянным; что-то такое есть, что вас занимает». Его любовницы томились во дворцах своих мужей, узнавая подробности о нем от друзей и слуг: «Знаю, что вечером вы не были у императрицы; что вы захворали. Скажите мне, я беспокоюсь и не знаю, когда получу вести о вас. Прощайте, мой ангел, я не успеваю сказать вам больше, множество обстоятельств тому мешают...»[361]
Дамы переживают по поводу его здоровья, путешествий, игры, рациона. Его умение привлекать к своей персоне столько внимания — возможно, результат того, что в детстве его окружали обожавшие его сестры: «Милый князь, если бы только вы могли принести мне эту жертву — не так сильно предаваться игре! Это только расстраивает ваше здоровье». Любовницы жаждут видеть его: «Завтра бал у великого князя — надеюсь иметь удовольствие видеть вас там».[362]
А вот письмо другой женщины: «Матинька, как досадно, я тебя так издали только видела, а так хотелось тебя поцеловать, ты мой милый дружочек [...] Боже мой, как мне досадно, мочи нет! Dites-moi au moins si vous m’aimez{48} мой миленькой. C’est la seule chose qui peut nie reconcilier avec moi-meme{49} [...] мне бы хотелось всякую минуту быть с тобой; все бы тебя целовала, да тебе бы надоела; je vous ecris devant un miroir{50} и мне кажется, что я с тобою болтаю et je vous dis tout ce qui me vient dans la tete{51}. [363]
Эти записочки, которые неизвестные женщины сочиняли, сидя у столика с зеркалом и баночками с помадой, пудрой и флаконами духов, рисуют живого Потемкина: «Целую вас миллион раз прежде чем позволить вам уйти [...] Вы слишком много работаете [...] Целую вас 30 миллионов раз, и нежность моя только растет [...] Поцелуйте меня мысленно. Прощайте, жизнь моя».[364] Но по-настоящему обладать им не мог никто. Его романы с племянницами тем более понятны, что он не имел права жениться и обзавестись семьей. Он мог любить многих, но он был женат на императрице и империи.
13. ГЕРЦОГИНИ, ДИПЛОМАТЫ, ШАРЛАТАНЫИли великолепным цугомВ карете английской, златой,С собакой, шутом или другом,Или с красавицей какой...Г.Р. Державин. Фелица
Ваша светлость даже представить себе не можете, какого размаха достигает коррупция в этой стране.
Сэр Джеймс Харрис виконту Стормонту.
13 декабря 1780 г.
Летом 1777 года в устье Невы вошла великолепная яхта Елизаветы, герцогини Кингстон, графини Бристольской. Герцогиня была искушенной соблазнительницей; в Лондоне ее считали двоемужницей и распутницей. Однако Петербург находился очень далеко, а русские демонстрировали удивительную неспешность в разоблачении всякого рода шарлатанов. В то время, когда Европу захватила мода на все британское, в России английские герцогини еще были в диковинку, хотя многочисленные английские купцы уже образовали в Петербурге целый «Английский ряд», или Английскую набережную. Главным англофилом при русском дворе был князь Потемкин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
