Красивее огромного сверкающего ландшафта внизу он за свое долгое и разнообразное существование ничего не видел. У него защемило сердце при мысли о том, что они присланы бесповоротно разрушить его.
Заседания для опроса специального свидетеля были редкими событиями в палате при том, что сезон к тому же наступил мертвый, большинство представителей разъехались в отпуска или занимались другими делами. Чтобы организовать это заседание — не только в такие короткие сроки, а вообще, — Филхин пришлось изрядно потрудиться, напомнить о себе всем, кто, по ее мнению, был перед ней в долгу.
Их свидетелю не требовалась какая-либо подготовка, впрочем, так или иначе времени на нее не было.
— Прин, — сказала она ему перед самым началом заседания, когда они ждали в вестибюле, а Эррун и его люди пытались отменить или отложить заседание, — вы сможете это сделать?
Она знала, как можно потеряться, оказавшись в палате, когда на тебя устремлены все взгляды, когда ты пытаешься сформулировать свою мысль, зная, что на тебя смотрят сотни глаз, а кроме них — еще десятки миллионов видят тебя по системе в реальном времени, и, возможно, миллиарды услышат твои слова и увидят движения позднее, потенциально десятки, даже сотни миллиардов, если новостные каналы сочтут сказанное тобой важным или хотя бы интересным.
— Смогу, — ответил он. Ей показалось, что у него глаза старика, хотя это могло быть игрой ее воображения при том, что она теперь знала, что ему довелось пережить.
— Дышите глубже, — посоветовала она ему. — Когда будете говорить, смотрите на кого-нибудь одного. На остальных и на камеры не обращайте внимания. — Он кивнул.
Она надеялась, что он сможет взять себя в руки. В палате стоял обычный гул; вдруг ни с того ни с сего появились несколько припозднившихся представителей, которые никак не могли бросить дела в городе, задержавшие их утром. Оказались заняты и свободные прежде места для журналистов и камер на галерее для прессы. Обычно вечерние заседания проходили спокойнее утренних. У слухов явно были длинные ноги. Хотя и заполненная меньше, чем на треть, палата могла навести страх на новичка.
В конечном счете они, несмотря на всю свою цивилизованность, были стадные животные, и на протяжении миллионов лет существования их вида оказаться вне стада для них означало неминуемую смерть. Она подумала, что для других видов, для нестадных, это было бы проще. Для питавшегося ими вида хищников, выиграй они борьбу за доминирование на планете, это, наверняка, не составило бы труда. Но что о них говорить? Они, несмотря на всю свою свирепость, проиграли борьбу, понемногу смешались с другими видами, вышли из игры, были приведены к вымиранию или стали экзотическим видом, существующим лишь в природных заповедниках или питомниках.
Но, как выяснилось, волновалась она напрасно.
Ей оставалось только сидеть и слушать — при этом она плакала, много и свободно, даже не делая попыток скрыть слезы, — и смотреть, какое влияние оказывает хладнокровное, неспешное свидетельство Прина на других присутствующих. Откровенные подробности были почти невыносимы, — как она узнала позднее, большинство сетей вырезали наиболее жуткие части его показаний, — но воистину убийственными и безусловно действенными были моменты, когда члены Традиционалистской партии в целом и представитель Эррун, в частности, подвергли Прина самому яростному перекрестному допросу.
Неужели он рассчитывает, что кто-то всерьез воспримет эти нагромождения лжи?
Это не ложь. Ему бы хотелось, чтобы это было ложью. Он и не ожидал, что его воспримут всерьез, потому что понимает, как чудовищно и жестоко все то, что он рассказывает, и сколько различных людей не хочет, чтобы правда стала известна. Он знал, что они изо всех сил будут пытаться дискредитировать как его лично, так и то, что он рассказывает.
Да пусть он придет в себя и честно скажет, что это всего лишь ночной кошмар, галлюцинации, возможно, вызванные употреблением наркотиков.
Остается фактом, что он отсутствовал несколько недель в реальном времени, его тело находилось в лицензированном медицинском заведении — именно в таких заведениях многие представители на протяжении многих лет лечили свои болезни. Он никогда не слышал о кошмаре, который продолжался бы так долго. Может быть, представитель слышал?
Значит, он не отрицает, что эти видения, возможно, были вызваны наркотиками?
Нет, отрицает. Он не принимал наркотиков. Никогда не принимал. Даже теперь не принимает, хотя его врач и посоветовал ему, чтобы прекратились кошмары, которые преследовали его после возвращения. Анализ крови убедит представителя?
Ага, так вот теперь он наконец признал, что у него были кошмары!
Как он уже сказал, эти кошмары — только следствие того, что ему довелось пережить в Аду.
Представитель Эррун не унимался. Он прежде был адвокатом, потом судьей и славился своим умением вести допросы, своей жестокой цепкостью. Она видела, что Эррун исполняется все большей решимостью сбить Прина с толку, оглушить, ошарашить, обличить как лжеца, или фантазера, или фанатика, и она слышала, как Эррун проигрывает. С каждой дополнительной подробностью, которую он извлекал из Прина, очевиднее становился убийственный ужас свидетельства в целом.
Да, в Аду все голые. Да, люди в Аду могут попытаться иметь половые сношения, но это подлежит наказанию. В Аду разрешается только изнасилование. И точно так же в Аду только война формирует основу для любой общественной структуры. Да, люди в Аду умирают. Ты можешь умереть миллион раз, миллион раз агонизировать, и каждый раз тебя будут возвращать для новых страданий, для нового наказания. Демоны — это люди, которые в Реале были садистами, для них Ад — что-то вроде их собственного рая.
Нет, в Реале не так уж много садистов, но их хватает для того, чтобы Ад функционировал, потому что, не забывайте, все это виртуально, и отдельные личности могут копироваться. Вам нужен всего один садист, одна личность, упивавшаяся мучениями других, — вы просто создаете миллион копий.
Да, ему известны заявления о том, что посещения Ада, к которым принуждают людей (и иногда такие принуждения являются частью судебного постановления), являются посещениями Ада, которого на самом деле не существует, или, если он и существует, то лишь в очень ограниченном смысле, пока по ним водят этих злодеев, и что все, кто не возвращается из таких мрачных прогулок, якобы отправляются в чистилище. Но это ложь.
Филхин увидела, что кто-то передал Эрруну записку, и от дурного предчувствия дрожь прошла по ее телу.
Ей показалось, что глаза Эрруна возбужденно и злобно засверкали в предвкушении победы. Тон и манеры старика изменились, стали более степенными, торжественными, он стал больше похож на судью, выносящего окончательный приговор, на палача, наносящего удар милосердия скорее с сожалением, чем со злостью.
Верно ли, спросил он, что Прин отправился в это путешествие или кошмар, в этот предполагаемый Ад вместе со своей женой? Где же она теперь? Почему не стоит рядом с ним и не подтверждает его безумные свидетельства?
Филхин чуть не упала в обморок. Жена? Он взял с собой жену? Он что — сошел с ума? Почему он ничего не сказал — хотя бы ей? Ее охватило отчаяние.
Прин начал отвечать.
Во-первых, женщина, о которой идет речь, была его возлюбленной, партнером, а не официальной женой. Он оставил ее в самом конце их путешествия, когда остался шанс выйти только для одного из них, и ему пришлось принять самое трудное решение в своей жизни, оставить ее там на страдания, а самому бежать, чтобы рассказать правду о том, что там происходит, что в настоящий момент происходит с…
А почему он не упомянул о ней в своем рассказе, в этом — как сейчас было убедительно показано — наборе лжи, полуправд и откровенной фантазии?
Потому что он боялся упоминать о ее участии в этой экспедиции в Ад.
Боялся? Он? Тот, кто, если верить его словам, прошел сквозь Ад и вернулся? Боялся?
— Да, боялся, — сказал Прин, и голос его зазвенел в примолкшей палате. — Я боюсь, что прежде, чем я дам свидетельские показания там, где их действительно должны выслушать — перед Жюри Галактического совета, кто-нибудь, умудренный годами, заслуживающий доверия и обладающий безупречной, безукоризненной репутацией, как и вы, уважаемый господин, подойдет ко мне и потихоньку скажет, что я могу вернуть свою возлюбленную, вырвать ее из Ада, если только я дальше буду молчать о том, что мы с ней там пережили, и даже взять назад те слова, что я уже наговорил. — Прин, моргая, оглядел других членов палаты из противоположной партии, потом кинул взгляд на галерею для прессы и публики, словно только сейчас увидел их. Потом он снова перевел взгляд на представителя Эрруна. — И, уважаемый господин, боюсь, но я приму это предложение, потому что мне невыносимо думать о том, что она будет мучиться там хоть одно лишнее мгновение, и я забуду обо всех остальных, кто находится там, лишь бы вернуть мою возлюбленную, хотя потом всю жизнь буду презирать себя за слабость и эгоизм. — Он испустил глубокий, долго сдерживаемый вздох. — Вот почему я молчал про нее…
