на узкое¸ зарешеченное, окошко, расположенное высоко, под самым потолком: — Вы жен не просто так вокруг меня хороводы водите?
— Ты права, Рита, не просто. Хотя ты хамка, но мне ты не очень интересна. Мне интересен твой друг Степа. Ты, конечно, фигура важная, но не главная. Это же он всю схему замутил, правда? И грабежи он организовал, и деньги основные он себе забирал. Это же он тебя сдал… Что ты на меня уставилась? А как, по-твоему, мы на тебя вышли? Нам, из городского управления, информация пришла, там весь расклад по тебе был, откуда товар берешь, как оформляешь, кому продаешь. Я о твоем существовании за день до нашей встречи узнал. Так вот. А я, хоть человек не самый лучший, но я за справедливость. Я считаю, что каждому должно воздаться по делам его. Ты же не знала о грабежах?
Рита замотала головой:
— Я не знала, честное слово. Понимала, что…
— Ты о своем понимании лучше забудь, поняла? Чтобы больше никому и никогда об этом не говорила. Запомнила? Если хочешь, я тебе могу помочь. Свободу не обещаю, но наказание будет минимальным, самым маленьким из всех возможных. Но для этого, я хочу кое что получить…
— Я деньги все отдам…
— Мне твои деньги не нужны, вернее нужны, но у тебя я деньги брать не буду. Ты если хочешь от меня помощи, расскажи мне что ни будь интересное…
— Что вы имеете ввиду?
— Рита, ну ты же баба умная, крученая, опытная. Как ты думаешь, что может интересовать милиционера, сотрудника уголовного розыска.
— Хорошо, я вам расскажу. Но только подписывать я ничего не буду. — Рита понизила голос и склонила ко мне голову.
Глава двадцать пятая. Кто-то предал, кто-то свой
— Вы, Громов, где с утра были? Почему на разводе отсутствовали?
После бессонной ночи в компании гэбистов и бодания с упрямой Маргаритой Михайловной, томящейся в застенках спецприемника, к шести часам вечера мои силы закончились. В кабинет идти и видеть предателя Кадета я не хотел, поэтому, в кабинет начальника уголовного розыска я пришел самым первым. Шеф бросил на меня быстрый взгляд и сразу отвернулся, вновь уткнувшись в кипу бумаг, количество которых на столе не уменьшалось никогда. Это был первый тревожный звоночек — ни вопроса, ни шутки, ни подъе…В шесть часов в кабинет дружной толпой повалили опера. Кадет со Студентом вошли вместе со всеми, и уселись справа от меня.
— Шеф, мы сегодня еще три опознания по сумкам провели — Кадет, сука, как ни в чем не бывало, шепотом, доложил мне о проделанной работе и сунул в руку клочок бумаги с фабулой преступлений и номерами уголовных дел: — там пять штук осталось изделий, еще не опознанных, и дел два десятка всего, куда их привязать можем. Наверное, завтра закончим.
Я вообще не понимал поведения молодого оперативника — его что, куратор из Комитете, не предупредил, что его слили. Или, по их мнению, я туп как дерево…
А через пять минут меня неласково подняли.
— Скажите, товарищ Громов, а где ты сегодня утром были? — от перешедшего на вежливый официоз шефа можно было ждать любой беды.
— Шеф, можно я останусь после всех и лично доложу, где я был? — я поднял голову от ежедневника, делая вид, что изучаю важные служебные записи. Обычно это прокатывало, но не сегодня.
— Наверное, вставать надо, если к вам старший по званию обращается? — шеф смотрел не мигая, как на меня смотрела когда-то королевская кобра на шоу в Бангкоке. Эти слова, произнесенные вполне корректно, окончательно выбили из меня всю сонливую дурь. Все было очень плохо — ну не принято у нас поднимать человека в своем, оперском кругу, только в случае серьезного косяка и предстоящей показательной порке.
Я, с грохотом зашатавшегося стула, молодцевато вскочил, и принял показательно — придурковатый вид, преданно глядя за ухо руководству.
— Вы, Громов, вроде бы, начали хорошо, но как-то быстро сдулись. Должность старшего опера выпрашивали, а как ее получили, я старшего опера видеть перестал. Вроде бы да, молодцы, суетитесь, работаете, даже раскрытие периодически даете. Но, вас ставили старшим на линию квартирных краж, грабежей и разбоев. Помните такой факт? И даже, какие-то раскрытия пошли. А последние два месяца я работы по линии не вижу. Не вы по ней не работаете, ни ваши сотрудники. А сейчас хватаетесь за все подряд, что побыстрее раскрывается, а ваша линия работы оказывается — тут шеф сорвался: — в полной жопе. Мы сегодня в «городе» с Владимиром Николаевичем были, — начальник уголовного розыска кивнул на своего зама, сидящего на своем обычно месте, за приставным столом: — Так мы, по проценту раскрываемости квартирных краж, по итогам трех месяцев опустились на последнее место, вместе с районом имени Всесоюзного старосты. У нас процент раскрываемости просто пал с тридцати трех до двадцати четырех процентов. Через месяц у нас заслушивание по этому вопросу, и если ничего не изменим за оставшиеся дни, то все получим по самое «не могу». И у меня складывается мнение, что к заслушиванию цифра раскрываемости особо не уменьшится. А почему, спросите вы? Так я отвечу. Старший по линии не считает необходимым на утренние и вечерние разводы приходить. Опера, вместо того, чтобы, хотя бы в базу данных списки похищенного вносить, благо, вам единственным выдали компьютер, запираются и целыми днями или на самолетиках летают, или в карты режутся. Я извиняюсь, а зачем мне такой старший на линии, по которой ежедневно только новые кражи регистрируются и все, больше никакой работы не происходит. Во всяком случае, я ее не вижу.
— Я могу ответить, товарищ майор? — я склонил голову к плечу, переведя взгляд на переносицу шефа: — Докладываю по пунктам, товарищ майор. По поводу базы учёта похищенного имущества. Я лично, по субботам, вбиваю в компьютер похищенные за неделю из квартир вещи. Только толку от моей работы нет. Почему? Отвечаю. У нас опера, выехав на преступление, пишут в заявлении: похищено кольцо золотое, обручальное, оцениваю его в сто двадцать рублей. Следователь, читая заявление, что опер принял, записывает в протокол допроса потерпевшего — кольцо золотое, обручальное, стоимостью сто двадцать рублей. Я в субботу забиваю тоже самое в базу. И какой результат нашего труда и использования чуда техники — «Pentium» «двести восемьдесят шестого», которым вы мне тыкаете каждую
