Надо отдать должное Юрию Алексеевичу: в своем кругу и в общении он оставался простым и обаятельным человеком, а главное, сохранил преданность своим товарищам и своему делу. С другой стороны, совсем молодой и привлекательный парень постоянно попадал в объятья мужчин и женщин, которые искренне, по–человечески готовы были отправиться с ним в любой дальний и опасный полет, им тоже хотелось прикоснуться, так сказать, к космической невесомости на Земле и хотя бы на время освободиться от повседневных земных уз.
«Каждый будет как Гагарин, каждый будет как Титов» — пелось в одной популярной песенке того времени; кто?то из первого отряда 20–летних пытался даже до полета вырваться из?под почти палочной дисциплины генерала Николая Каманина, Героя Советского Союза № 2, человека совсем другого поколения и воспитания. Некоторым это стоило карьеры, и даже больше. После полета в космос справиться с отклонениями от «генеральской линии» было гораздо сложнее, не под силу даже боевому генералу. Королев называл молодых космонавтов ореликами: «Орлята учатся летать…»; а социальная зрелость приходила, похоже, где?то после 30–ти, и то — не ко всем…
О первых космонавтах, об их полетах и о том, как повлияла на них космическая и земная невесомость, можно прочитать в неожиданных дневниках Каманина, опубликованных после его смерти.
Что касается Терешковой, то она как честолюбивый человек всю свою послеполетную жизнь стремилась доказать, что в космосе все делала правильно и хорошо. Гагаринское «Поехали!» она сменила на свое — «Небо, сними шляпу!», и это, похоже, стало ее девизом на всю оставшуюся жизнь. Валентина Владимировна действительно стала и главной советской женщиной, и даже кандидатом технических наук, и первой женщиной–генералом (но это уже при Ельцине). Условия искусственной «невесомости» на Земле, отсутствие многих оков, благоприятствовали этим достижениям.
Дополнительно к тому, о чем говорилось в рассказах 1.6 и 1.7, представляет интерес остановиться на особенностях американского опыта.
Как уже упоминалось, космические программы США были несекретными с самого начала. Первых астронавтов не только объявили открыто; первая семерка стала «великолепной» за два года до первого полета. Будущие «небожители» сразу привлекли широкое внимание, ведь заочное соревнование с Советами в то время нарастало. Бурная американская пресса сделала их чуть ли не национальными героями, выставляя еще нелетавших астронавтов напоказ. Их представляли этакими современными рыцарями, которые не побоялись не только полететь в такой далекий и неизведанный космос, но и бросить вызов этим дерзким Советам, осмелившимся обгонять саму Америку. Нам это могло бы даже польстить, однако тогда мы почти ничего не слышали о такой широкой кампании, связанной с нашей работой.
Популярность имеет в Америке особое значение. Понятно, что наиболее известными из них становились те, кто умел лучше преподнести себя публике, кто умел выступать. В частности, поэтому некоторые НАСАвцы считали, что звание астронавта надо присваивать только после полета.
Также рассказывалось, что американцы запустили в космос пару человекообразных обезьян по имени Хэм и Энос, и это, похоже, не случайно. Хэм слетал даже раньше Гагарина, в конце января 1961 года, правда, лишь по баллистической траектории. Полет Эноса предшествовал орбитальному полету Дж. Глена. Таким образом они решили прежде всего проверить, как воздействует космос на физическую, обезьянью природу. Хэм и Энос оказались стойкими человекообразными, а полученные результаты внушали уверенность в том, что с человеком, по крайней мере, с его обезьяньей природой, не должно произойти ничего страшного. Однако это был одиночный опыт, и первые космические доктора, как упоминалось, сначала требовали статистических данных, а статистику можно собрать лишь на людях. Они показали, что для полета в космос требуются тщательный отбор, интенсивные предполетные тренировки и, в ряде случаев, — период адаптации в начале полета.
В целом можно сказать, что космический полет не смог изменить обезьянью моноприроду шимпанзе. С проблемами человеческого организма в космосе столкнулись позже, когда полеты стали длиться десятки и сотни суток. О том, как реагировала психика человека и как могла измениться другая, социальная природа «голой обезьяны» после полета, мало кто вначале думал.
В ту первую группу астронавтов, как упоминалось, тоже попали разные люди, с разными профессиональными и человеческими качествами, «семерка» оказалась очень неровной, в целом, не такой великолепной, как принято считать. Можно увидеть, что и здесь, в Новом Свете, двойственная природа человека проявилась вовсю; космос, вернее, соревнование за превосходство в космосе, оказал сильное воздействие на пилотов, неожиданно попавших сразу в элитную группу. Надо заметить, что астронавты были в среднем лет на десять старше космонавтов, а в 20–летнем возрасте наша обезьянья природа проявляется гораздо сильнее. Новые условия подействовали на астронавтов по–разному в зависимости от личности, от основных мотиваций и от устойчивости. Надо отметить, что западная цивилизация была более сбалансированной, а люди — более дисциплинированными, не говоря уже об экономических устоях развитых стран. С другой стороны, личная свобода не была такой ограниченной и держалась на реальных правах и большей независимости гражданина от государства, а не на ограничениях, часто — сверх всякой меры, как в нашей стране. Что касается экономических условий астронавтов, то они тоже существенно улучшились вскоре после зачисления в отряд, главным образом, за счет контракта с журналом «Лайф», который, приобретя эксклюзивные права, стал раскручивать астронавтов и их семьи. Тем не менее популярность и дополнительная свобода как результат короткого прыжка за облака и возвращения в земную невесомость не могли проявиться так разительно, как у нас.
В целом после возвращения с орбиты первые астронавты, как и космонавты, резко увеличивали свою популярность и усиливали свои особые позиции, попадая в особые условия, то, что я назвал искусственной невесомостью.
Первый американец, совершивший прыжок в космос в мае 1961 года, стал национальным героем сразу после приводнения. Алан Шепард, хотя и отстал от нашего Гагарина, сделал головокружительную карьеру, став в конце концов и адмиралом, и миллионером, и многo кем еще. Как и Гагарину, надо ему отдать должное: он был по–настоящему смелым и везде настоящим, когда надо — неотразимо улыбчивым, а когда надо — очень серьезным и даже язвительным и циничным. Он был хорошим летчиком, а стал выдающимся астронавтом, хорошо поработал и наземным «кэпкомом» (Capcom — capsule communicator) — на связи с капсулой, начиная с программы «Меркурий», так стали называть оператора связи с космическими экипажами) на связи с другими астронавтами, и по–адмиральски командовал целым отрядом (а это было совсем не просто), был и бизнесменом, одним словом, он раскрылся как многогранная личность. В 70–е годы в Хьюстоне нам рассказывали, что никто не ездил быстрее, чем он, на «фривейях» (Freeway — свободная [от пересечений на одном уровне] дорога, а полиция не могла за ним угнаться. Ему удалось справиться с серьезным недугом, и он, вернув себе летный статус, сумел слетать на Луну в качестве командира «Аполлона-14», и это — сразу после аварии на «Аполлоне-13». Ведь это его экипаж уже на трассе полета к Луне только с четвертой попытки состыковал свой «Аполлон» с ЛМ (лунным модулем), из?за того что заели защелки стыковочного механизма; несмотря на то что впереди им предстояла еще одна стыковка на лунной орбите после взлета с ночного светила, он не побоялся повторения такого серьезного отказа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
