Через три дня он предстал перед капитаном Гэрэ. Вид у него был догвольный.
— Ну, как дела? — спросил капитан.
— Надеюсь, все будет в порядке.
— А все твои разговоры насчет общественного интереса?
— Пока ничего с уверенностью не скажу. Придется подождать именин Габора. Они ведь будут двадцать четвертого марта. Значит, потерпим с месяц.
— Какое отношение имеют именины Габора к делу, представляющему общественный интерес? — возмутился Гэрэ. Потом вздохнул и махнул рукой: — Ну ладно, там видно будет. А пока возьмись-ка за это дело. Уж оно-то представляет общественный интерес.
И он подтолкнул к Сакачу пухлую папку.
— Что это?
— Дело о незаконном пользовании чужой собственностью. На счету у этого субъекта двадцать семь угнанных мотоциклов. Носился, как оголтелый, и, конечно, приводил машины в полную негодность.
— Варвар, — буркнул Сакач. — И мне, разумеется, предстоит допросить всех двадцать семь пострадавших.
Он вздохнул.
— Серые будни. — С этими словами Гэрэ отпустил старшего лейтенанта.
Заседание отделения Академии наук не сулило сенсаций. Поэтому тут не было ни представителей радио, ни телерепортеров, и лишь один журналист слонялся по коридорам. Это был репортер небольшой провинциальной газеты, которого впервые отправили с самостоятельным заданием, поручив раздобыть в столице интересный материал. И репортер надеялся найти этот материал в Академии наук.
Сакач же как раз был заинтересован в будничности обстановки. Слушая выступления ученых, в которых он ровным счетом ничего не понимал, он посматривал на одиноко сидящего журналиста, что-то старательно записывавшего в блокнот. Балла выступал восьмым, и Сакачу пришлось ждать около часа. Наконец на трибуне появилась долговязая фигура профессора. К тому времени репортеру, видимо, наскучила наука, и он по-кошачьи выскользнул с галереи. Сакач остался единственным посторонним в этом святилище науки. Чуть наклонившись, он внимательно наблюдал за Баллой.
Он, конечно, не мог уловить существа вопроса, да и не это его занимало. Зато он обратил внимание на то, что, говоря о задачах, которые предстоит решить, профессор Балла с почти маниакальным упорством упирал на будущее. Он говорил о том, что должно произойти через два-три десятка лет, с такой уверенностью, словно ему и в голову не приходило, что за это время появится новое поколение ученых и именно они будут управлять наукой.
Балла говорил уже более двадцати минут. Стемнело. Председательствующий нажал кнопку звонка и сделал знак вошедшему служителю. Тот кивнул и зажег свет.
Вспыхнувшие лампы дневного света озарили смертельно бледное лицо профессора, темные глазницы, запавшие виски. Сакач наклонился вперед, пытаясь получше его разглядеть. Мгновение Балла стоял неподвижно, и Сакач успел кое-что заметить. В синевато-белом свете под редкой шевелюрой профессора мелькнул темный шрам, идущий вокруг головы. Но вот Балла быстрым птичьим движением повернул голову, и шрам исчез.
Сакач торопливо вышел из зала.
Ночью он долго не мог заснуть и спал тяжелым сном. Его мучали кошмары. Проснулся он от пронзительного звона будильника. С больной головой Сакач выбрался из постели, в полусне встал под холодную струю душа и, лишь ощутив во рту горький вкус черного кофе, вновь почувствовал себя человеком.
Он пешком направился в Главное полицейское управление, по пути обдумывая все детали, относящиеся к делу профессора Баллы. На заседании Балла показался ему еще более усталым и постаревшим, чем в тот день, когда Сакач впервые его увидел. Вновь и вновь возникала перед ним фигура профессора, его жесты. Вот, в страстном порыве наклонившись к слушателям, он то поднимает, то рывком опускает левую руку. Да-да, Сакач не ошибся: заметки профессор держал в правой руке, а жестикулировал левой.
Постой, Имрэ, кажется, в этом что-то есть. Ах, тебе все еще не ясно? Что же, придется удостовериться! Завтра именины Габора, и надо будет действовать решительно — не зондировать, не прощупывать почву, а действовать! Вспомни, у Габора ты видел множество вещей с резьбой по дереву. Это работа его деда. Резьба поможет тебе рассеять подозрения. Раньше ты еще не знал, только подозревал. Но теперь знаешь, что надо делать. Знаешь, как можно будет воспользоваться вырезанным из дерева черешни распятием. Не зря ты проторчал добрых четверть часа в кабинете профессора. Там ты увидел и запомнил старую табличку, которую Балла «из уважения к памяти покойного» не снимал:
АНТОН КРАММЕР
МЕДНЫХ ДЕЛ МАСТЕР В БЕРНЕ
Запомнил, и вот настало время этим воспользоваться!
— После полудня нужно сходить в архив, — пробормотал Сакач, сворачивая в ворота. — И не забыть связаться с Габором по телефону…
Жофи с трудом удалось уговорить отца пойти в гости к Габору, но, прибегнув к небольшой уловке, она своего добилась. Балла не раз заявлял, что терпеть не может сборищ, по какому бы поводу они ни устраивались. А о том, чтобы, к примеру, отпраздновать чей-нибудь юбилей, день рождения или именины в институте, и речи быть не могло.
— Уж если кто придерживается традиций, пусть приглашает к себе домой, — говорил он.
Габор, по совету Жофи, так и сделал. Он пригласил к себе нескольких коллег, в том числе, разумеется, и профессора, которому сказали, что Жофи и Имрэ Сакач тоже приглашены. Балла волей-неволей вынужден был сделать хорошую мину.
Первым пришел Сакач.
— Габор, ты не забыл моей просьбы? Это очень важно.
— С чего ты взял, что старика заинтересует резьба по дереву?
— Его-то, быть может, она и не заинтересует, зато меня она очень интересует. И Балла из вежливости вынужден будет полюбопытствовать. В конце концов он здесь только гость, виновник торжества — ты.
— Пусть будет по-твоему, но, мне кажется…
— Договаривай, Габор.
— Знаешь, в последнее время он здорово сдал. Внезапно. Волосы поредели и торчат как пакля, виски впали. Как-то зашел к нему, а он глянул на меня, и мне показалось, будто глаз у него нет, одни глазницы… Как у черепа…
— Полно! Кстати, ты мне напомнил: тебе когда-нибудь приходилось видеть шрам у него на голове?
Шомоди пожал плечами.
— Эка важность! В конце концов это была не пластическая операция, и к тому же он мужчина. Ты имеешь в виду шрам на затылке?
— На затылке? Шрам опоясывает всю голову!
— Уж не думаешь ли ты, что Свенсон снимает скальп со своих больных? — Шомоди нервно засмеялся. — Впрочем, меня это не волнует. Гораздо больше меня волнует, как пройдет сегодняшний вечер. А тут еще ты напускаешь таинственности. Хорошенькие именины!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
