Смотрительница так и ела ее глазами. А, ну да, это она стояла у входа в музей и показывала Соне направление осмотра. Наверное, тоже одна из бывших «подружек» Кости Аверьянова. Черт бы ее побрал, просто неприлично так на постороннего человека пялиться!
– Да вы ничего не понимаете! – донесся вдруг из коридора возмущенный мужской голос. – Чем брезгливо поджимать губы при виде истинного искусства, дали бы себе труд задуматься, почему именно в начале века стольких художников вдруг начало тошнить от этого вашего так называемого реализма!
В ответ послышалось чье-то возмущенное кудахтанье.
Смотрительница вмиг забыла о Соне и выскочила в коридор. Соня, конечно, тоже полюбопытствовала.
Тот лоснящийся мужчина с оттопыренным задком ни с того ни с сего ввязался в пререкания с «хозяйкой» футуристического зала. Да, дирекции не следовало тетку, у которой не просто слово «реализм», а именно «соцреализм» натурально написано огненными буквами во лбу, ставить среди этой коллекции массовой идиотии. А молодой человек, похоже, в искреннем восторге от «Натюрморта» Пестеля, «Натюрморта» Попова, «Города» Розанова…
Вот смех! Означенный город и натюрморты ничем друг от друга не отличаются, та же мешанина линий и цветовых пятен, без подписи, и не догадаться, что есть что! В центре одного полотна намалеван черной краской большой номер шестьдесят два. Экий плодовитый оказался художник! А кто, в каком музее, интересно знать, страдает от созерцания предыдущих первого, второго… шестьдесят первого? И ведь наверняка есть номера шестьдесят три, шестьдесят четыре и так далее. Конечно, все это грандиозная лажа, а никакое не искусство, местные фурии правы. Вон их сколько навалилось на поборника кубизма – уже три. И в их числе смотрительница, только что открывавшая для Сони «красоты» Бенуа.
Вот и славненько. Однако… надо браться за дело.
Время пошло!
* * *
При появлении машины токсикологов у крыльца замахала руками худощавая фигура со взлохмаченными светлыми волосами.
Леший бросился к Струмилину, но тотчас как бы и забыл о нем, провожая восторженным взглядом роскошную Валюху, величаво прошагавшую мимо.
– Ух ты! – простонал, чуть не облизываясь. – Вот это девочка! Познакомь, а?
– Нет проблем, – согласился Струмилин. – Только там, по-моему, уже занято.
– Да брось! Таких объемов на всех хватит и еще останется!
– Ты как меня нашел? – прервал Андрей поток восторгов.
– Что ж я, дебил, что ли? – резко обиделся Леший. – Небось у вас на «Скорой» тоже все по районам поделено, как у мафии, а Маяковка, то есть Рождественка, небось в Нижегородском районе! Правда, я твою фамилию не знал, но как только сказал насчет пищевых отравлений, меня тут сразу поняли.
– Давно ждешь?
– Всего ничего, какой-нибудь часок.
– Так что, симптомы обострились?
– Симптомы?! – Леший вытаращил глаза. – А, ты про абрикосы… Нет, все давно прошло. Я не за тем тебя искал.
– А зачем?
– Слушай… – Леший помялся. – Ты не знаешь, где Лидка? Я по телефону звонил сто раз, потом подъехал на Ковалиху, но там никто не открывает. Бабки у подъезда судачили, дескать, «Скорая» днем была, ну, я подумал, может, ты ее увез.
Струмилин поглядел исподлобья. Этот не в меру заботливый друг порядком раздражал его. Ну зачем врать, дескать, не такие уж близкие у них с Лидой отношения? Не близкие – так чего трясешься весь, чего бегаешь, как гончий пес, вынюхивая ее след?
– Да брось! – привычно махнул рукой Леший. – Ты прям дикошарый какой-то. Говорено уже: не нужна мне Лидочка в том плане, какой тебя интересует, не нужна, понял? Просто я вдруг вспомнил, что о ней проводник рассказывал. Ну, про мужика, который ее в Северолуцке провожал. Припоминаешь?
– Припоминаю. – Струмилин отвел глаза.
Вот же принес черт этого Лешего! Весь день удавалось отгонять от себя, будто ос – от варенья, назойливые мысли насчет загадочного кавалера с его ревнивой женой, так нет – пришел этот мазилка и все опошлил.
– Помнишь, как его проводник описывал? Морда намасленная, черноглазенький такой. Я там, на вокзале, еще заторможенный с утра пораньше был, да и Лидкин видок меня ошарашил, вот я и не врубился сразу, а потом дошло: мужик этот как две капли воды похож на того гада, который меня кинул!
– Куда? – неприветливо буркнул Струмилин.
– Чего? – не понял Леший.
– Не чего, а кого. Тебя! Тебя он куда кинул-то?
– Издеваешься, да? – горестно кривя губы, простонал Леший. – А он мне две тысячи баксов задолжал, понял? Две тысячи! Для него это, по морде видно, тьфу на палочке. А для меня, может, целое состояние.
– Немалая сумма, – согласился Струмилин. – И за что задолжал? Ты раскрашивал его пастелью?
Сначала Леший обиженно поджал губы, но тотчас глаза его мстительно блеснули:
– Черта с два! Я делал для него копии «Прощания славянки»! А привела его ко мне Лидка…
– Андрей, у нас клиент! – Как в детективном романе, где действие прерывается на самом интересном месте, с крыльца спорхнула Валюха. – Опять суицид. Прямо напасть. Такой чудный денек, такая красота, а они травятся, идиоты!
– О боже, – вымолвил Леший, бледнея. – Да, работенка у вас, ребятки! Ну ладно, я пошел. Скажи, где Лидка, и двигай с богом. А я пойду ее спрошу, не знает ли она, где теперь найти моего заказчика.
– Ну уж нет. – Струмилин легонько заломил ему руку за спину и подтолкнул к «Фольксвагену». – Беру тебя с собой, по пути все расскажешь.
– Ну уж нет, – фыркнул Леший, с непостижимым проворством выворачиваясь из-под хитрого захвата. – Это я сам с тобой еду, понял? И это ты все расскажешь по пути.
Впрочем, до взаимных откровений дело так и не дошло. Валюшка, окрыленная, по всей видимости, своими нынешними амурными достижениями, начала строить глазки симпатичному незнакомцу, тот старался соответствовать, а Струмилин оставался не у дел. Вдобавок вызов недалеко, сразу за Сенной площадью, и при виде молодой девицы, с ошалелым видом валявшейся на диване, у врача и фельдшерицы сразу сделались разъяренные лица.
– Опять?! – рявкнул Струмилин, и пухленькая дамочка, мамочка несостоявшейся самоубийцы, со слезами заломила руки:
– Опять, доктор!
– Ну и на кой черт нам ее вытаскивать, если человеку стабильно жить неохота? – ворчала Валюшка, принимая от хозяйки ведро с водой и открывая свой чемоданчик.
При виде прозрачного шланга и воронки девица слабо забила ногами по дивану, выражая свой протест, однако с ней не церемонились: Струмилин связал ей руки, а потом разомкнул крепко стиснутые зубы пальцем. Палец для такого случая он облачил в специальный металлический чехол: если спасаемому придет фантазия кусаться, пусть ломает свои зубы о железо, а не жует кости самоотверженного врача.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
