— Мне нужна твоя помощь.
***
Фрол Панин оставался самым могущественным союзником Льва, но обратиться к нему сейчас он не мог — того попросту не было в городе. А вот майор Грачев, с которым они не были друзьями, три года назад поддержал идею Льва создать Отдел по расследованию убийств. Первые два года Лев отчитывался непосредственно перед ним, пока Грачев не отошел в сторону, освободив дорогу Панину. С тех пор Лев редко виделся с майором. Однако Грачев, ярый сторонник необходимости перемен, искренне полагал, что управлять страной можно, только загладив вину, признав и по возможности исправив зло, причиненное государством своим гражданам.
Подойдя с Раисой к двери квартиры Грачева, Лев постучал, машинально оглядев длинный общий коридор. Было уже поздно, но ждать до утра у них не было сил — оба боялись, что если остановятся, то ощущение безвыходности и отчаяния вернется к ним снова и погребет их под собой. Дверь отворилась. Лев привык видеть майора в безупречно выглаженной, «с иголочки», форме, и сейчас, когда тот предстал перед ним в мятой домашней одежде, с растрепанными волосами и в очках, захватанных пальцами, он растерялся. Обычно сухой и сдержанный, Грачев тепло обнял Льва, словно встретил близкого родственника после долгой разлуки. Раису он приветствовал восторженным полупоклоном.
— Входите, входите же! Не стойте на пороге!
Внутри они увидели на полу коробки — очевидно, сборы были в самом разгаре. Лев поинтересовался:
— Вы переезжаете?
— Нет, меня переводят. Подальше от города, в такую глушь, что я даже не могу сказать вам куда. Точнее, не имею права. Правда, мне сообщили, куда именно, но я никогда не слышал об этом месте. Кажется, это где-то на севере, где темно и холодно, чтобы поставить большую и жирную точку.
Грачев говорил без умолку, и Льву стоило немалого труда вставить слово:
— Какую точку?
— Чтобы дать мне понять, что я больше не пользуюсь их доверием и не подхожу для этой работы. Уже, наверное, для любой работы, разве что просиживать штаны в крошечном кабинетике в маленьком городке. Подобная практика должна быть вам знакома. Это называется ссылкой. Вам довелось испытать ее на себе.
Раиса спросила:
— А где же ваша супруга?
— Она меня бросила.
Упреждая их соболезнования, Грачев добавил:
— Мы расстались по обоюдному согласию. У нас есть сын. Он стремится сделать карьеру, а мой перевод разрушит его надежды. Нужно трезво смотреть на вещи.
Грачев сунул руки в карманы брюк.
— Если вы пришли ко мне за помощью, то напрасно.
Раиса посмотрела на Льва, словно спрашивая у него, стоит ли рассказывать майору о той безвыходной ситуации, в которой они оказались. Грачев поймал ее взгляд и попросил:
— Расскажите мне, что случилось. Я постараюсь помочь если не делом, то, по крайней мере, дружеским советом.
Смутившись, Раиса покраснела.
— Извините.
— Ничего страшного.
Она быстро пояснила:
— У нас забрали Елену, нашу приемную дочь, и поместили в психиатрическую клинику в Казани. Она так и не оправилась после убийства своей сестры. Я договорилась с одним врачом, чтобы он осмотрел ее неофициально.
Грачев покачал головой, заметив:
— В таких вещах не бывает ничего неофициального.
Раиса застыла.
— Врач обещал не делать никаких записей относительно ее состояния и лечения. Я поверила ему. Но когда лечение ни к чему не привело…
— Он выдал ее, чтобы защитить себя?
Раиса кивнула. Грачев ненадолго задумался, а потом проронил:
— Боюсь, смерть Зои для всех нас стала тяжелым испытанием.
Слова майора изрядно удивили Льва, и он потребовал объяснений:
— Для всех нас? Что вы имеете в виду?
— Простите меня. Вам, в своем горе, сейчас не общих рассуждений.
— Ничего не понимаю.
— Давайте не будем углубляться в такие материи. Вы пришли сюда, надеясь заручиться помощью для Елены…
Лев перебил его:
— Нет, прошу вас, поясните, о каких материях вы говорите?
Майор уселся на картонную коробку. Он посмотрел сначала на Раису, а потом перевел взгляд на Льва.
— Смерть Зои изменила весь расклад.
Лев непонимающе уставился на него, а Грачев продолжал:
— Я имею в виду убийство девочки, задуманное в качестве мести бывшему агенту государственной безопасности. Была объявлена настоящая охота, и ее жертвами стали еще пятнадцать офицеров, вышедших на пенсию. Все они погибли, а некоторых перед смертью пытали. Эти события стали неприятным сюрпризом для властей, освободивших эту женщину из ГУЛАГа. Как там ее звали?
Лев и Раиса ответили хором:
— Фраерша.
— Кого еще они могли освободить? Домой возвращаются сотни тысяч заключенных; как можно сохранить порядок в стране, если даже небольшая кучка бывших зэков смогла причинить столько неприятностей? А что, если ее месть запустит цепную реакцию, которая приведет к падению режима? Вновь начнется гражданская война, и страна разделится на два враждующих лагеря. Вот чего власти испугались в первую очередь и поэтому предприняли кое-какие шаги, чтобы не допустить этого.
— Какие шаги?
— В воздухе запахло вседозволенностью. Известно ли вам, что уже появились авторы, создающие сатирические произведения? Дудинцев написал роман — «Не хлебом единым», в котором открыто критикует государство и его чиновников. А что будет дальше? Мы позволяем людям критиковать нас. Выступать против нас. Мстить нам. Власть, еще совсем недавно казавшаяся прочной и непоколебимой, зашаталась.
— Волна подобных акций прокатилась по всей стране?
— Когда я говорил о последствиях в более широком смысле, то имел в виду не только инциденты в нашей стране. Акты возмездия совершаются на всех территориях, находящихся под нашим влиянием. Посмотрите, что происходит в Польше. Это ведь речь Хрущева породила восстания. По всей Восточной Европе ширятся антисоветские настроения: в Венгрии, Чехословакии, Югославии…
Эти новости повергли Льва в шок.
— Содержание речи стало известно и там?
— Ее получили американцы, и они же напечатали текст доклада в своих газетах. Он превратился в оружие против нас. В верхах полагают, что мы несем сокрушительные потери по собственной глупости. Как мы можем продолжать дело мировой революции, если признаемся в столь страшных преступлениях против собственного народа? Кто же захочет присоединиться к нам в нашей борьбе? Кто захочет стать нашим товарищем и союзником?
Майор умолк и вытер пот со лба. Лев и Раиса уже сидели перед ним на корточках, словно дети, зачарованные занимательным рассказом из уст старшего товарища. Грачев продолжал:
— Убийство Зои заставило замолчать всех, кто выступал за проведение реформ, включая меня. Даже Хрущев вынужден был отозвать наиболее критические замечания, сделанные им в своей речи.
— Я этого не знал.
— Вам было не до того, Лев. Вы только что похоронили дочь. Вы потеряли друга. Вы не обращали внимания на то, что происходит вокруг. Вы скорбели, а тем временем появился новый вариант доклада.
— Что значит «новый»?
— Из него вычеркнули признания в массовых репрессиях и пытках. Документ был опубликован спустя месяц после убийства Зои. Я вовсе не утверждаю, что только и исключительно месть Фраерши подтолкнула власти к такому шагу. Но она тоже сыграла свою роль. Для традиционалистов она стала показательным и наглядным примером. У Хрущева не осталось выбора: Центральный Комитет переписал его доклад. В нем Сталин уже не выглядит убийцей: он просто совершал ошибки. И сама система более не выглядит порочной. Все недостатки теперь приписываются только Сталину. Доклад все еще называется «секретным», но в нем больше не осталось тайн.
Обдумывая услышанное, Лев заметил:
— Именно неспособность моего Отдела остановить эти убийства стала причиной того, что его закрыли.
— Нет. Это всего лишь повод. Власти никогда не одобряли Отдела по расследованию убийств. И невзлюбили меня за то, что я помогал создавать его. Ваш Отдел стал результатом оттепели, проникновения ростков терпимости в нашу среду. Мы двигались слишком быстро, Лев. Свободу следует завоевывать постепенно, шаг за шагом — за нее нужно сражаться. Силы, которые желали перемен, включая меня, зашли слишком далеко и слишком быстро. Мы пали жертвами собственной самонадеянности. Мы перехитрили сами себя. И надорвались. Кроме того, мы недооценили тех, кто хочет удержать и сохранить власть в ее нынешнем виде.
— Мне приказали вернуться на службу в КГБ.
— Что ж, этого следовало ожидать. Раскаявшийся агент МГБ вновь становится частью традиционных силовых структур. Вас используют. Но вы не должны противиться. На вашем месте, Лев, я был бы очень осторожен. Не верьте, что они станут вести себя лучше и человечнее, чем Сталин. Его дух по-прежнему живет, причем не в каком-то одном человеке, а во многих. Разглядеть его стало труднее, но можете не сомневаться: он никуда не делся.
