Евпраксия лихорадочно огляделась вокруг.
– В возке он остался, вместе с прочими нашими вещами, госпожа, – пролепетала в ответ Лагута.
– Беги и принеси мне нож. Живо! – вскричала Евпраксия с перекошенным от ярости лицом. – Шевелись же, дрянь!
Служанка, знавшая по опыту, что в гневе ее госпожа может пустить в ход руки, стремглав выбежала из ложницы. Топот ее ног, удаляясь вниз по ступеням, затих где-то на первом ярусе терема.
Услышав лязг сталкивающихся мечей у самого теремного крыльца, Евпраксия подбежала к окну, выходившему на теремной двор. Она увидела Апоницу и еще троих гридней, которые ожесточенно отбивались от множества татар, окруживших их. Несколько степняков уже рылись в возке княгини, распахнув его дверцы. Кто-то из татар выпрягал из возка лошадей.
Тут же во дворе лежал заколотый копьем тиун Щербан. Татары уже сняли с него сапоги, шапку и верхнюю одежду. Неподалеку от мертвого тиуна лежало еще несколько убитых русичей, с них тоже татары деловито стаскивали одежду и обувь.
От всего происходящего вокруг у Евпраксии голова шла кругом, ее трясло от страха перед мунгалами, голоса которых звучат уже совсем рядом. Мысль о том, что в случае пленения узкоглазые степняки сорвут с нее богатые одежды и превратят ее в рабыню, обреченную утолять их похоть, приводила Евпраксию в отчаяние, переходящее в озлобление. Понимая, что выбирать ей приходится только между неволей и смертью, Евпраксия металась по терему в поисках любого оружия или острого предмета. Она без колебаний решила оборвать свою жизнь и жизнь своего сына своею же рукой, лишь бы избежать жалкой и унизительной участи.
Прибежавшая с нижнего яруса терема Лагута испуганно сообщила Евпраксии, что татары уже хозяйничают в сенях и гриднице.
– И до возка уже не добраться, госпожа, – оправдываясь, молвила служанка, – весь двор полон мунгалов. Страх, что творится! Отвернулся от нас Господь!
– Ступай в покои тиуна и его прислуги, найди ножик, иль кинжал, иль бритву и принеси мне, – повелела служанке Евпраксия, подталкивая ее в спину. – Ну же, скорее! Поспешай, милая!
Бросив на княгиню озадаченно-недоумевающий взгляд, Лагута бросилась выполнять ее повеление. Она была в таком испуганном смятении, что соображала с трудом.
Евпраксия вернулась в свою ложницу, взяла на руки спящего сына и вновь глянула в окно. Схватка во дворе закончилась, Апоница и трое его соратников лежали мертвые на окровавленном снегу. Татары гурьбой ринулись в терем. Вскоре топотом их ног наполнились нижние теремные покои, шаги врагов раздались на ступенях лестницы, ведущей на второй ярус.
Княгиня с сыном на руках бросилась вон из опочивальни и едва не столкнулась с Лагутой.
– Беда, госпожа! Мунгалы сюда идут! – испуганно воскликнула служанка.
Молча оттолкнув Лагуту, Евпраксия чуть ли не бегом устремилась к лестничному пролету, ведущему в теремную башню. Лагута что-то кричала ей вслед, но княгиня не обратила внимания на эти крики. Добежав до конца коридора и сворачивая за угол, Евпраксия краем глаза успела заметить, что Лагута юркнула в ложницу и заперлась там. Княгиня успела увидеть и троих мунгалов, которые начали ломиться в запертую дверь ложницы. Один из врагов что-то прокричал на своем языке, узрев скрывшуюся за углом Евпраксию.
Торопливо взбираясь наверх по крутым ступеням и путаясь в длинном платье, Евпраксия несколько раз невольно ударилась плечом о бревенчатую стену башни. От этих толчков проснулся младенец Иван и беспокойно запищал. Евпраксия слышала у себя за спиной настигающие ее грохочущие шаги врагов, это подстегивало ее и вынуждало напрягать все силы. Оказавшись на верхней площадке башни, Евпраксия без раздумий распахнула створы окна, выходящего на восток. Ворвавшийся в башню ветер охватил ее своим ледяным дыханием. Крепко прижимая к себе плачущего младенца, Евпраксия перебралась через подоконник и, пошатываясь, ступила на конек теремной крыши.
Сердце княгини было полно сильнейшего страха, ибо в этот миг она поняла, что подошла к последней черте, но переступить через эту черту ей просто не хватит решимости. Слезы отчаяния хлынули из глаз Евпраксии.
Татарский воин, взобравшийся на верх теремной башни, невольно замер на месте, увидев красивую молодую женщину в длинном сером платье с младенцем на руках, стоящую на краю кровли. Ледяные струи северо-западного ветра трепали непослушные золотистые завитки волос у красавицы на висках и лбу, складки длинного платья под напором ветра лишь подчеркивали прелестные формы ее стройной фигуры. Степняк высунул руку в окно и схватил красавицу за нижний край ее платья.
В этот миг Евпраксия быстро поцеловала плачущего младенца и, прижав его к груди, бросилась с крыши вниз.
Толпившиеся на теремном дворе татары с открытыми от изумления ртами окружили разбившихся насмерть княгиню и ее крошечного сына, обмениваясь восторженными репликами по поводу такой неженской смелости.
Татарский военачальник Бодончар, воины которого захватили Любичи, допросил плененную служанку Лагуту и узнал от нее, что покончившая с собой знатная молодая красавица и есть супруга убитого Батыем князя Федора Юрьевича. Бодончар повелел своим воинам осторожно завернуть мертвую Евпраксию в ковер и доставить без промедления в стан Урянх-Кадана, расположенный неподалеку от Любичей.
Глава десятая
Брат и сестра
За все дни осады татарами Рязани Моисей ни разу не покидал становище хана Кюлькана, расположенное на высоком правом берегу Оки в полуверсте от села Ольховка. Неподалеку, за березовой рощей, находился лагерь воинов хана Бури, а чуть дальше, среди полей и лугов, расположились со своими стадами, повозками и юртами братья Гуюк-хан и Урянх-Кадан. Тумены этих царевичей-чингизидов должны были штурмовать Рязань с юго-востока, в то время как тумены Бату-хана и его братьев предпринимали попытки ворваться в Рязань с севера и запада.
Первоначальные неудачи татар при штурмах рязанских стен и валов сильно озлобили татарских ханов и темников. По этой причине всех рязанцев, угодивших в плен, татары сразу же убивали. Впрочем, пленных рязанцев в первые дни осады Рязани в руки татар попадало очень мало, в основном это были израненные ратники, отставшие от своих во время вылазок за стены.
После взятия Рязани ордой Батыя татары пригнали в свои становища несколько тысяч пленных русичей, присоединив их к тем невольникам, которых степняки захватили в ближних и дальних деревнях, а также в разоренных городах на реке Проне и выше по Оке. Немало пленников конные татарские отряды согнали из опустошенных Исад и Белгорода.
Доля от общего числа всех пленников, приходившаяся на тумен хана Кюлькана, составляла около пятисот человек. Из этой доли хан Кюлькан отобрал в личную собственность примерно полсотни невольников, всех прочих рабов-русичей поделили между собой военачальники Кюлькана и наиболее отличившиеся воины.
Каково же было удивление Моисея, когда он увидел среди ханских невольников Тереха Левшу, который в свое время несколько раз обыграл его в кости и загнал в долговую кабалу. В какой-то мере именно Терех Левша был повинен в том, что Моисей отправился гонцом в пограничный городок Нузу и по пути туда был пленен татарами.
Терех Левша чистил скребком большой железный котел-казан, сидя на корточках возле ханской юрты, когда к нему подошел Моисей. Моисей был одет с головы до ног как настоящий степняк, поэтому Терех не узнал его. Он низко склонил голову перед Моисеем, как и полагалось всякому рабу в татарском стане. Татары уже объяснили Тереху с помощью плетки, что он должен часто кланяться, много работать, мало спать и не выказывать недовольства, также рабам запрещалось глядеть в глаза любому монголу, будь то нойон или простой воин.
– Плохо работаешь, собачий сын! – с усмешкой промолвил Моисей по-русски. – Это тебе не в кости играть!
Терех вздрогнул от неожиданности и поднял голову.
– Моисей?! Ты жив?! – изумленно воскликнул он. – А мы-то решили, что ты погиб от разбойничьего ножа где-то на пустынной дороге.
– То-то ты небось горевал, а? – с той же язвительной усмешкой продолжил Моисей, взирая на Тереха, одетого в какие-то окровавленные лохмотья. – Я же остался должен тебе восемь гривен серебром. Не забыл?
– О чем ты, друже? Какие гривны? – Терех распрямился и несмело улыбнулся. – Ты жив, и слава Богу! Лучше поведай, как ты у татар-то оказался? И почто нехристи рабом тебя не сделали?
– А я принял веру татарскую и женился на имовитой татарке, – с надменным видом солгал Моисей. – Живу теперь без печали и забот, в покровителях у меня сам хан Кюлькан, Батыев родственник.
– Ясно, друже, – закивал лохматой головой Терех. – Мне бы твое везенье!
– Помнится, приятель, тебе в кости здорово везло, – заметил Моисей, щелкая плетью по голенищу своего сапога. – Ты похвалялся, что можешь самого черта в кости обыграть! Куда же ныне подевалась твоя удача, дружок? Почто же судьба-злодейка загнала тебя в рабские колодки?
