— Мы делали что могли, — рассказывал витязь, обтирая запыленного, но отнюдь не загнанного коня, — но эти твари, как бракованные гончие, руби не руби, прут вперед. За казной.
— Что?! — не поверил собственным ушам Робер.
— Так кричали вожаки, когда мы выманивали кавалеристов. Конница у них, к слову сказать, есть. До эскадрона… Хотел бы я сказать, что она была, но эти скоты так из-за пехоты и не вылезли, а пехота пряталась за деревьями. И какой осёл вздумал обсаживать дорогу!
Эпинэ словно вживую увидел немалые тополя, тянувшиеся в две линии до самого поворота на Старую Барсину. Деревья могли бы прикрывать и отступающих, но возиться с дорогой к давно брошенному городу никто не стал.
— Кажется, был приказ Франциска, — припомнил Робер. — Сажать вдоль трактов деревья, чтобы люди зимой не сбивались с пути… Балинт, как они?
— Ничуть не изменились, — пожал плечами алат. — Мы обогнали их на пару часов. Что делаем?
— Вы поите лошадей и отдыхаете, мы перегораживаем дорогу. Не здесь, ближе к Кольцу. Продержимся сколько можем, потом отойдем, а вы нас прикроете. Пока останетесь в тылу и на обочине.
— Хорошо, — кивнул все же уставший витязь. Он мог сколько угодно досадовать хоть на тополя, хоть на засевших за спинами пехоты вражеских конников, но без алатской «прогулки» драка началась бы уже к полудню, а так пришлось ждать и ждать.
Барсинцы задержались не на два часа, а на все три, и это было очень хорошо, поскольку долгого боя не вышло. Замаячила и убралась назад, за поворот, группа всадников, а потом и по дороге повалила, и из кустов полезла пехота. Подошла, развернулась и открыла огонь, под прикрытием которого часть мерзавцев со всех ног бросилась вперед. Стрелки Робера ответили, но остановить атаку не могли.
Карой не ошибся: бесноватые остались бесноватыми. Смерти не боялись, перли как одержимые, причем солдат в первых рядах не было, только вооруженные чем попало горожане. Они таки дорвались до баррикады, и повторилось то, что было в Олларии, только второй волной здесь шли дезертиры, стрелять по которым было уже некому.
Командир барсинцев рассчитал верно, и Робер приказал отступать. Выручили витязи, дали возможность отойти, потом все вместе, огрызаясь на ходу, пятились к Кольцу. Начинало темнеть, дорога уводила дальше и дальше в невысокие заросли, потом показалась прогалина.
— Надо бить, — сказал Карой, и Робер согласился. Алаты больше не пели. В полной тишине они укрылись за деревьями, выждали и, пользуясь последним светом, саданули барсинцам в бок, вырубив и втоптав в дорожную пыль авангард. Как ни странно, этого хватило. Робер стоял бок о бок с вытиравшим саблю Балинтом и ждал, то вслушиваясь, то глядя на застывшего рядом Готти. Потом пес еле слышно тявкнул, почти кашлянул: вернулись свои.
— Отстали, — устало доложил коренастый витязь, — на бивак встают.
— Хорошо бы их потревожить, — хрипло сказал Карой, — только лошади на пределе.
— Не только лошади. Балинт, мы отыграли один день из двух. — Это если кэналлийцы успеют, захотят успеть… — Мы сможем разнести эту сволочь ночью так, чтобы завтра она сидела смирно?
— Нет.
— Значит, загоним беженцев хоть в какое-нибудь укрытие и будем держаться, но это утром, а ночью — отдыхать.
Карой не спорил, что говорило само за себя. К Кольцу выбрались уже почти в темноте. Изгрызенный непогодой столб тянулся к прорывающим пока еще синий бархат звездным гвоздям, в зарослях кто-то скрипуче орал. Чтобы все окончательно стало дурной сказкой, не хватало лишь закатной твари. Чтобы стало страшно, не хватало страха.
3
Вечер пах пивом и мясом — очищенный желудок маркграфа требовал пополнения и получал его, однако ум союзника был занят отнюдь не ужином.
— Я много думал, — признавался, работая челюстями, Вольфганг-Иоганн. — Много и нехорошо… Я писал тестю, я писал фок Варзов, но они продолжают воевать не просто плохо, они воюют недостойно. Пятиться от варитов, потерять не только Гельбе, но и южнобережье! Вы бы такого не допустили.
— Постарался бы не допустить, — поправил Лионель, — но никто не знает, что бы у меня получилось. В любом случае, я ничего не смог бы сделать с бурей.
— От бури вы бы ушли, как ушли от обвала. Я спрашивал Вайспферта не только про Ор-Гаролис и очень рад, что вы наконец взглянули правде в глаза и одумались. — Вольфганг-Иоганн оттолкнул блюдо, глаза бергера нехорошо блеснули. — Можете на меня рассчитывать, и не только на меня — приказ Райнштайнеру уже в пути. То, что осталось от моего корпуса… бездарно загубленного корпуса, отныне входит в вашу армию. Проклятье! Четыре отличнейших полка! Я знал в лицо едва ли не каждого солдата… Сколько пользы они принесли бы в ваших руках, а теперь у Райнштайнера всего тысяча сто двенадцать человек! Я плакал, когда читал его доклад. Я! Плакал! Вы можете мне поверить?
— Я обязан верить, — вывернулся Савиньяк, — но на дороге, когда я вас увидел, вы были спокойны.
— Горы, — объяснил бергер. — Они сушат слезы и проясняют мысли. Я понял, что должен отложить разговор до встречи с варитом. Вы могли повести себя, как другие талигойские генералы, мы поссорились бы, а у Хайнриха хороший нюх…
— Хуже, чем я надеялся, — попытался развернуть союзника Ли. — Я не бергер и не кэналлиец, разве что немного алат. Очень немного, а то, что творится в Золотых землях, в состоянии понять лишь те, кого в Гайифе зовут варварами. Король Гаунау мог что-то заметить, вспомнить, угадать… Горы раздумали трястись, когда Хайнрих прекратил войну: Бруно этого не сделал, и вмешалась буря.
— Я не верю, что горы охотятся за армиями, и еще меньше верю, что марагонский ветер хотел мира… Когда вызревают лавины, те, у кого на плечах головы, а не горшки, в горы не идут, но лавины не гонятся за людьми! Они просто срываются, просто катятся вниз, погребая под собой все, что попадется на пути. Ты и гаунау успели сойти с дороги, фок Варзов с Бруно — нет, только у Бруно осталась армия, а у фок Варзов… Да что теперь говорить!
Сейчас на моих перевалах двадцать восемь тысяч. Двадцать я отдаю новому командору Горной марки. Победителю при Ор-Гаролис. Вам, Лионель. Фок Варзов больше не вправе нести это звание, но не потому, что проиграл сражение, а потому, что позволил загнать себя в угол, и еще потому, что сдал Гюнне и пустил «гусей» в Марагону. Зная, что дриксы мечтают вырезать южных марагов подчистую.
— Фок Варзов сделал все, что мог. — Лионель улыбнулся, только бергеры не верят в Леворукого. — Герцог Ноймаринен не хочет менять командующего, и основания у него для этого есть.
— Мои письма в пути третий день. Тесть может думать что хочет, но Райнштайнер подчинен новому командору Бергмарк.
Двадцать тысяч бергеров и Ойген… С Бергмарк за спиной говорить с Рудольфом-регентом проще, а вот с Рудольфом-человеком…
— Вольфганг-Иоганн, я благодарю вас за доверие. — Дружбе с Ноймариненом конец в любом случае, но лучше потерять человека, чем позволить ему и дальше с умным видом отступать. — Я постараюсь сохранить ваших людей. Скольких сумею.
— Они воины и, если нужно, умрут, но под вашим командованием это будет не зря. Об этом я тоже написал.
Разговор с Ноймариненом обещал стать еще тяжелей, чем думалось, но следующий совет Ли дал отнюдь не потому, что хотел избавить себя хотя бы от женской злобы.
— Не знаю, что творится в Олларии, но сейчас не время отпускать близких от себя. Удержите жену в Агмштадте. Если сможете.
— Она останется, — с ходу решил Вольфганг-Иоганн. — Вы вышвырнете дриксов за Хербсте?
— Если речь пойдет лишь о Бруно, мы с братом готовы попробовать. — Лионель выдержал строгий взгляд все еще не жующего собеседника. — К весне. Если гонцы поскачут к перевалам сегодня, армия доберется до Придды не раньше, чем через два, а если погода испортится, то и три месяца, которые еще нужно продержаться. Нам сказочно повезет, если Бруно, узнав о гибели Фридриха, вернется в Дриксен, но я в это не верю.
— Он не уйдет, — согласился бергер. — Дриксы сами не уходят никогда, их можно только гнать, но первое сражение у тебя будет с Проэмперадором Придды.
— Мы не враги, а Южная Марагона не считается Приддой. Не враги… А разве Сильвестр был врагом? Кардинал жил для Талига и тянул свой воз до последнего, только коней надо менять вовремя.
4
Что было в похлебке, кроме не скрывающего своего присутствия чеснока, Робер не разобрал. Отложив ложку, он вернул миску Дювье и в сопровождении зевающего пса поплелся к Дракко, но оказалось, что жеребца уже обиходили. Эпинэ оставалось разве что угостить коня; увы, в карманах не нашлось ничего подходящего. Нерадивый хозяин растрепал полумориску гриву, что-то кому-то ответил и вернулся к костру.
Осознание, что за спиной несколько тысяч очумелых мародеров, второй день кряду гнало караван вперед, но теперь они были у цели. Конечно, при необходимости люди шли бы всю ночь, только от Старой Барсины до первых сел было не менее пяти хорн, Валме настрого запретил переходить Кольцо, и, самое главное, помощь должна была подоспеть именно сюда.
