— Особенно — к друзьям».
…Если бы за этой сценой наблюдал какой-нибудь прохожий, он сам бы точно стал вызывать полицию.
Ещё бы. Двое стоят: одна звонит, у другого в руке оружие. Третий лежит. Ни дать ни взять — разборка…
Но, к счастью, в те минуты по этой стороне улицы никто не проходил.
Бушевавший вокруг небольшого пятачка снежный вихрь напрочь отбивал желание приближаться туда случайному человеку.
* * *
Опера приехали быстро. Судьба Натальи им была явно небезразлична, как и Георгию, и на известие о нападении они примчались как на пожар.
Когда Георгий им на месте вкратце обрисовал ситуацию, Гена ожидаемо порывался сделать с Колесовым что-нибудь нехорошее, но Коля отговорил: мол, это станет нарушением порядка проведения мероприятий и, если выплывет на суде, будет основанием для развала дела. Диму на этом месте вновь пробрал смех, но веселье сразу закончилось, когда на запястьях защёлкнулись браслеты и всё ещё действующего следователя СК грубо запихнули на заднее сиденье полицейской машины и увезли — вместе с засунутым в пакет вещдоком-пистолетом, из обоймы которого Шитов выщелкнул и ссыпал в карман патроны.
Часы показывали первые минуты восьмого.
Георгий и Наталья снова остались вдвоём на заснеженной улице.
Ветер стих словно по мановению волшебной палочки, когда серебристый автомобиль с синей полосой по борту скрылся за поворотом. Но Георгий подумал, что Наталье волшебная палочка для этого даже и не требовалась.
Потому что Рудакова сама была в некотором роде волшебная.
Они стояли друг напротив друга, смотрели глаза в глаза и молчали.
Слов не было. Да они и не были сейчас нужны.
Каждый сам определялся внутри себя с тем, что хочет сделать. Но какое-то время никто не решался разбить сковавший обоих лёд стоп-кадра и предпринять хоть что-то.
Но, когда Наталья сделала первый осторожный шаг навстречу, Георгий не стал тупить или медлить и двинулся вперёд и сам.
Скрип. Скрип. Скрип.
Миллионы сломанных лучей у снежинок.
И — двое, стоящие теперь почти вплотную друг к другу.
Дыхание клубилось облачками пара, которые медленно рассеивались в холодном воздухе. В лёгких клокотали возникшие, но не растраченные эмоции.
Георгию не к месту вспомнилась формула из школьного курса физики: напряжение равно напряжённости, умноженной на расстояние. И хотя сейчас расстояние уменьшилось до одного шага, напряжение явно осталось прежним, пока не отпуская обоих после пережитой опасности.
А значит, напряжённость чего-то невидимого между двоими выросла во много раз. И что угодно в этот миг могло стать причиной своего рода ментального «искрового пробоя».
Носок ботинка Георгия сдвинулся лишь на сантиметр вперёд.
А через мгновение губы одной уже нашли губы другого.
«И всё смешалось в снежной мгле, седой и белой…» — всплыли в голове у Шитова стихи Пастернака. А огоньком той свечи, которая там дальше по тексту горела, были сейчас рыжие волосы Натальи, развевающиеся на ветру, что закручивал пьяный смерч вокруг пары.
ОТВЕТНЫЙ УДАР
Возвращался домой Георгий медленнее, чем обычно.
Он не следил за дорогой, за тем, куда наступает его нога: на асфальт, в снег или на лёд, на тротуар, заснеженный газон или проезжую часть. Всё это просто не имело для него значения.
Усталость после рабочего дня удивительным образом не чувствовалась, смытая волной недавних ощущений, которые Георгий раз за разом прокручивал в голове.
Он решал для себя: поступил ли он правильно — или же совершил ошибку? Понять это было особенно важно сейчас, когда смертельная опасность нависла над ним, и над Натальей, и вообще над всеми, с кем он так или иначе взаимодействовал в последние дни.
Часы айфона показывали начало девятого. Оставалось меньше часа до начала собрания ФРИК. И за это время следователю надо было сделать правильные выводы из спонтанного взрыва часовой давности.
* * *
Чуть ранее.
Всё произошло быстро, и ни один в точности не запомнил, как всё началось и как закончилось.
По всей видимости, они как-то дошли до парадной, преодолели несколько лестничных пролётов и ввалились в квартиру Натальи. Затем сразу была кровать… и, кажется, Рудакова ещё успела достать из какого-то ящика и сунуть Георгию резиновое изделие.
Следователь точно помнил, что успел сказать:
— Ты же замужем…
— Я его не люблю. И он не узнает, — ответила Наталья, но тут обоим пришлось сконцентрироваться на другом, так что разговор на время прервался.
Потом они лежали несколько минут просто так, наслаждаясь тем, что просто находятся рядом друг с другом. И приводили в порядок мысли.
Георгий взглянул на часы и спросил:
— Когда он придёт?
— Вроде должен к восьми, — ответила Наталья и принялась одеваться.
Шитов последовал её примеру.
— Когда я говорил, что нам обоим теперь угрожает опасность, — сказал он, сидя на кровати, — я был серьёзен. Но, кажется, даже я недооценил то, что может нас подстерегать. В городе оставаться нельзя: «гончие» с нас не слезут, пока не отправят на тот свет или, что тоже вариант, в места не очень далёкие. Меня так уж точно. Но теперь и ты в сфере их интересов…
Наталья усмехнулась было на словах «не слезут» (видимо, пришедшей на ум пошлой шутке), но улыбка тут же слетела с лица, уступив место деловому выражению и напряжённому взгляду.
— И что ты предлагаешь? — спросила инспектор, присев рядом с Георгием. — У меня, конечно, завтра начинаются выходные, но скоро они кончатся и надо будет выходить на службу…
— За тебя я ничего не стану решать. Тем более, что у тебя формально есть человек, который сможет это вместо меня. По-моему, нужно бежать из города, пока есть возможность. Лично мне затрудняют это три вещи: пришелец у меня дома, который смотрит анимэ и играется с волшебным мечом; интрижка в Питере, которая у него намечается; и также то, что у меня нет своей машины. Хотя нет — даже четыре: я плюс ко всему не знаю, где за городом прятаться. А между тем кольцо явно будет сжиматься…
Немного посидели молча. Каждый примерял на себя возможные последствия и решал, как будет лучше поступить.
Вдруг Георгий спросил:
— Почему ты мне это разрешила? Не думал, что я для тебя так много значу…
— Теперь-то какая разница? Всё уже произошло, и никакие слова тут ничего не изменят. Природа взяла своё…
— Я всегда думал, что это мы должны контролировать свою природу и не позволять ей брать верх над разумом. И сейчас я тоже так считаю.
— А кого это колышет? Меня, к примеру, — нет. Признайся: ведь нам же обоим понравилось?
