То ли аплодисменты вскружили ему голову, то ли просто ужаснулся объему запланированных работ, но взлетел и долго парил над городом, высматривая знакомую крышу. И одновременно притягивал ее силой своего желания: эй, давай, появись!
Ну, то есть, строго говоря, притягивал не крышу, а вчерашнего собеседника в кожаной куртке, розовых валенках и пижамных штанах, а уж в полоску они будут или с котятами, дело десятое. Хоть с черепами. Лишь бы поскорее нашелся, а то сейчас проснусь, и все усилия насмарку.
Крышу все-таки отыскал. Однако там никого не было. Сел, отдышался, подумал: может, плюнуть? Но набрался решимости, крикнул громко, во весь голос: «Надо поговорить!»
Из печной трубы высунулась человеческая голова. Правда, половина лица была зеленого цвета, зато вторая – черного, а это уже вполне нормально. Черные люди бывают и наяву.
– Что у вас случилось? – спросила голова.
На всякий случай уточнил:
– А вчера это вы со мной разговаривали? В пижаме с котятами?
– Я, – подтвердила голова. – Хотите сказать, вы тайком сфотографировали меня в тех штанах и теперь пришли шантажировать? Беда!
Пока смеялся, вчерашний незнакомец вырвался из трубы клубами темного дыма, принял окончательно человеческий вид и уселся рядом. Спросил:
– Так что стряслось-то?
Сказал:
– Да ничего не стряслось. Просто гулял по городу, развлекался, придумывал всякие штуки. Ну, что еще можно было бы тут устроить, если уж мои сновидения, как вы говорили, строительный материал. Очень много придумал. Вроде ничего особенного, но… В общем, было бы обидно не успеть.
– И что из этого следует? – осторожно спросил его собеседник.
– Что за оставшиеся три ночи я и половины не успею. Поэтому придется спать до отъезда, как вы и хотели. Обидно, но ничего не поделаешь. Я готов.
– Отличная новость!
На радостях этот тип взорвался и рассыпался цветным фейерверком. Немного невежливо так обрывать разговор. Впрочем, минуту спустя он снова уселся рядом. Достал из кармана флягу. Сказал:
– Это не какой-нибудь банальный «бурбон», а настоящие слезы дракона. Того самого, чей портрет вы так удачно нарисовали на одном из самых скучных наших домов. Чем они хороши – это слезы, пролитые на радостях; впрочем, по другим поводам драконы обычно не плачут. Предлагаю немедленно выпить – за вас и ваши прекрасные планы.
– Ну не факт, что такие уж прекрасные. Вы же не знаете…
– Не знаю и знать не хочу, – отмахнулся тот. – Пусть будет сюрприз. – И, помолчав, добавил: – Штука в том, что у вас уже сложилась определенная репутация. Невзирая на провальную попытку лоббировать малиновый цвет.
Невыносимый тип. Однако слезы дракона в его фляге оказались так хороши, что сразу расхотелось спорить. Бог с ними, с закатами. Пусть сами с ними мучаются. У меня и так куча дел.
Когда проснулся, время уже приближалось к полудню. Выпил кофе с остатками купленного вечером сыра. После первого же глотка почувствовал знакомую сонливость. Значит погулять не получится. Ладно, сам напросился, чего уж теперь. Лег в постель, громко сказал:
– Только чур разбудите меня хотя бы за пару часов до закрытия ресторанов. Работать без ужина я не согласен.
И закрыл глаза.
Улица Швенто Двасес
(Šv. Dvasios g.)
Открытый финал
Это оказалась плохая идея: лечь доспать после поезда. Специально оплатил возможность раннего заселения в гостиницу, чтобы прийти, завалиться и дрыхнуть до полудня, а уже потом со свежей головой отправляться гулять по так называемому городу своей так называемой мечты. В результате, вместо свежей головы на плечах теперь была такая тяжелая негодная дрянь кубической формы, хоть в местную справочную звони с вопросом, как обстоят здесь дела с услугами дипломированных палачей частным лицам.
Ладно. Не лежать же теперь в постели до вечера. На все про все полтора дня, завтра после обеда обратный поезд. А значит – вперед.
Феликс встал, включил электрический чайник. Пока греется вода, можно успеть принять душ. Обычно так и делал, но сейчас подошел к окну, прижался лбом к холодному стеклу, за которым накрапывал мелкий дождь, и торопливо шли неведомо куда хмурые люди, кто с зонтами, кто в полупрозрачных, бледных как мятные леденцы клеенчатых накидках-дождевиках, придающих им сходство с призраками.
Стоял и смотрел.
Уже в который раз за это утро меланхолично подумал: «Зачем я сюда приехал?» Вопрос риторический, ответ на него был известен и звучал обескураживающе глупо: «В юности я с чужих слов так полюбил этот город, что сочинил о нем рассказ. А теперь решил, что надо бы все-таки хоть раз в жизни увидеть его своими глазами». Дурак, совсем дурак. Но не так уж плохо быть дураком, который стоит у окна, смотрит вниз, на мокрую от дождя булыжную мостовую, и сонно улыбается своим дурацким мыслям о леденцах и призраках – эй, ты вообще помнишь, когда в последний раз улыбался по утрам?
То-то и оно.
Стоял бы так и стоял, до самого вечера, но чайник требовательно загудел, забулькал, звонко щелкнул, отключаясь, и внутри тоже как будто что-то щелкнуло – эй, хватит пялиться на прохожих, пора самому становиться одним из них, превращение начинается, крибле-крабле-бумс! Взял кружку, насыпал туда три полные ложки молотого кофе, залил кипятком, накрыл блюдцем. Достал из маленького гостиничного холодильника упаковку тонко нарезанного сыра, вскрыл. Кое-как покромсал складным ножом клейкий черный хлеб, сделал бутерброды. Все-таки завтрак, даже такой нехитрый – отличная штука, особенно если готовить его самому. День начинается с предельно простых и понятных действий, дающих немедленный результат. На энергии этого успеха вполне можно дотянуть до вечера, даже если больше ничего хорошего не произойдет.
Но, кстати, обычно оно все-таки происходит. Чаще да, чем нет.
* * *
– Никогда его таким не видела, – говорила Леля, прижимая телефон щекой к плечу. – Я даже испугалась: вдруг, чего доброго, заплачет.
– Заплачет?! – недоверчиво переспросила Ася. – Да ладно тебе.
– Тем не менее, к тому шло. Но не дошло. И на том спасибо.
– Так что там было в этой папке?
– Понятия не имею. Он ее сразу отобрал. Мы ничего не успели прочитать. Ясно только, что не стихи. В смысле не короткие строчки, не в столбик. Просто сплошной текст. Написанный от руки, представляешь?
– Не представляю, – твердо сказала сестра. – Вообще не понимаю, как человечество умудрилось изобрести литературу задолго до появления компьютеров. Библию переписывать – еще туда-сюда, за это потом в рай возьмут, серьезная мотивация. И писать все-таки немножко легче, чем впахивать на монастырском огороде. Но все остальное, просто так, без всякого рая в финале, даже не вместо огорода, пером, при свече – уму непостижимо. Богатыри не мы! И родной отец, значит, туда же… Это же его писанина была в папке?
– Понятия не имею, – повторила Леля. – Но его или не его, а что-то очень важное. Как же он на эти бумажки смотрел, а! Как смотрел! Я теперь умираю от любопытства. И ты давай, умирай вместе со мной! В одиночку обидно, а Женька мне в этом деле не помощник. Ему, во-первых, по фигу, во-вторых, до задницы, а в-третьих, он сейчас вообще спит после дежурства. Ну и папа все-таки не его. Я хочу сказать, для Женьки «Железный Феликс» – просто милое домашнее прозвище. Он не знает, до какой степени это не шутка. Просто не успел разобраться… Слушай, а он тебе точно ничего не рассказал?
– Кто – Женька? – удивилась Ася. – А должен был?
– Да ну тебя. При чем тут Женька. Папа. Ничего не рассказал про бумаги? Даже не намекнул?
– Не намекнул, – вздохнула Ася. – Я вообще только от тебя узнала, что вы вместе на дачу ездили. Зато сообщил, что собирается на выходные в Вильнюс.
– Куда?!
– Вот именно. Не в какое-нибудь изысканное португальское захолустье с непроизносимым названием, не в игорные притоны Макао и даже не на сумрачные берега норвежских фиордов. А в Литву, которую демонстративно путает с Латвией специально ради возможности презрительно вздернуть бровь, когда его поправляют. И не по делам, а просто погулять. Это настолько странно, что впору начать беспокоиться… погоди, а может быть в папке были письма? Первая любовь, внезапный отъезд, бурная переписка, весь вот этот вот сентиментальный набор из серии «жизнь неумело подражает литературе»?.. А теперь нашел на даче ее письма, вспомнил все, разыскал подружку в каких-нибудь «Одноклассниках», выяснил, что она, например, в счастливом разводе, а у него как раз бес в ребро, так удачно совпало, надо ковать железо, пока горячо? Тогда все становится на места.
– А знаешь, вполне может быть, – согласилась Леля. – Это бы многое объяснило. И как он на эту папку с бумагами смотрел, и почему ничего не стал рассказывать, и почти сразу уехал, хотя собирались возвращаться в город вместе… Да, слушай, тогда все сходится. А что, было бы смешно. Я хочу сказать, славно. Красиво и в меру старомодно, и папе очень идет, как это его дурацкое длинное пальто, в котором кто угодно выглядел бы пугалом, а он – вполне себе королем в изгнании.
