Итак, в каждой шайке торопливо обсуждались условия совместной “работы”, после чего на перевёрнутый кверху дном бочонок помещался лист бумаги, и на нём кропотливо записывалось всё, о чём договаривались. И внизу листа ставились подписи в Ронд-Робин. После этого маленькие компании стекались к вилле главного атамана Дикого Поля, и здесь многие из них объединялись в более крупные (дух соперничества делал морской воздух этого утра плотным, как кисель или пудинг), и тогда заново переписывались договора, и заново ставились Ронд-Робины.
А соперничать и уплотнять воздух нервным напряжением было отчего: за ночь до каждого из пиратов дошло неподъёмное, ломающее сознание известие – что Джо Жаба набирает желающих отправиться к его бывшим плантациям и отнять у его бывших рабов сокровищницу, количество золота в которой составляет, по меньшей мере, пять миллионов пиастров. Никто не уделил даже самого малого внимания ещё одной новости: ночью влез в петлю проигравший свой трактир Три Ноги.
Но не только в Диком Поле произошли волнения.
Рано утром в двери апартаментов Августа негромко, но настойчиво постучали. Кто-то из главных чинов Легиона сообщил властелину Города через закрытую дверь, что в Диком Поле наблюдается что-то необычайное. Через пару минут Август был среди своих советников и телохранителей.
– Неприятный сон мне приснился сегодня, – мрачно сообщил он, покачивая головой. – Будто я держу свой Город в руке, и появляется смутно видимый, но, кажется, старый уже человек, и отрубает мне руку кривым жёлтым мечом…
Спустя десять минут переодетые пиратами Август и отряд его телохранителей, разбившись на несколько групп, бродили по Дикому Полю, по почти пустым улочкам. Властелин Города понимал, что происходит что-то серьёзное, но что именно – догадаться не мог. Вдруг он обрёл слабую надежду хоть что-либо узнать о причине необыкновенной возбуждённости у соседей: на улочке, у одной из стен сидел на земле пират, набравшийся рома до такой степени, что не смог участвовать в общих приготовлениях. Он был занят важным для себя делом: медленно убивал щенка, привязанного толстой верёвкой у противоположной стены. Известно, что шальные деньги тратятся безоглядно, безумно. Так и этот пират, очевидно, взявший с компанией богатый приз, не только залился ромом до горлышка, но и купил на рынке каретного щенка-далматина. И теперь несчастное животное металось у стены на короткой верёвке, а пират с глупым смехом нашаривал вокруг себя камни и с силой бросал в щенка. У того, кроме разорванных ушей и покрытых набухшими шишками лап, заплыли оба глаза, и он уже не уворачивался от очередного камня, а, получив удар, отчаянным коротким прыжком бросал избитое тело в сторону, но верёвка, впиваясь в шею, натягивалась и держала его. Щенок уже не визжал, а утробно и глухо ревел.
Перед Августом, в отдалении, шёл небольшого роста пират в высоком войлочном колпаке. Август немного сдержал шаг, чтобы дать уйти этому пирату достаточно далеко и без очевидцев поговорить с сидящим у стены пьяницей. Надежда маленькая, но всё же – вдруг тот что-то знает.
Сдержал шаг, а идущий впереди незнакомец – наоборот, чуть ускорил, и, когда, сделав замах, владелец щенка метнул очередной камень, этот путник качнулся в коротком, почти неразличимом движении – мелькнула золотистая искра – и продолжил размеренный шаг, и лишь спустя несколько секунд к Августу прилетел рёв боли и ужаса: на этот раз в щенка вместе с камнем полетела отсечённая кисть.
А пират в колпаке продолжал шагать, как ни в чём не бывало.
– Возьмите его, – торопливо скомандовал Август.
Тут он вдруг почувствовал прикосновение к виску невидимой, но неприятно присутствующей иглы; сон вспомнился с дополнительными деталями, и, прислушиваясь к себе, властелин не заметил, как двое легионеров обогнали его, торопливо вытягивая из-за поясов и пряча в рукава тонкие шёлковые шнуры-путы. Он на какое-то время потерял из виду и пыльный колпак, и ловцов-легионеров, миновал десяток примитивных пиратских строений – и вдруг из дверного проёма одного из них скользнул к нему тот, в колпаке, с лицом, скрытым в тени широких обвисших войлочных складок. Он сделал, плечо в плечо с Августом, ровно четыре шага и за это время успел проговорить:
– Не посылай за мной никого. Я сам приду, раз ты хочешь.
Сказал – и канул в тёмную щель, шагнув в узкое чернеющее пространство между двумя домами. Август встал, прижав к груди задрожавшие руки, и к нему тотчас приблизились четверо телохранителей – двое спереди, двое сзади.
– Что прикажете, властелин? – послышался ожидающий распоряжения голос.
– Как вы пропустили его ко мне? – вместо приказания глухо выговорил Август.
– Кого? – растерянно спросили охранники. – Возле вас никого не было!
Тогда он медленно отнял одну руку от груди и поднёс к самым глазам только что вложенные в неё странным пиратом два шёлковых шнура.
– Нужно найти двоих наших, – произнёс Август, протягивая шнуры онемевшей охране. – Наверное, где-нибудь в этом квартале лежат. И – быстро домой. Ох, как не хотелось мне в сон этот верить…
А человек в колпаке через четверть часа добрался до трактира с новенькой надписью “Обжора” на доске, прибитой над входом, но внутрь не вошёл, а пробрался на задний двор, где сел, прислонившись спиной к бочке, и подозвал пробегавшего мимо повара.
– Принеси мне поесть, – сказал он, протягивая серебряную монетку.
– А что ж ты в зал не идёшь? – спросил повар, торопливо пряча в карман плату за три примерно обеда.
– Мне нельзя кое-кому на глаза попадаться, – пояснил показавшийся довольно старым пират, скорее похожий на изготовителя поясных портупей для оружия.
Повар понимающе закивал, и через минуту пришедший ел похлёбку с лапшой и луком, придерживая между коленями ещё и плошку с большим куском холодной жареной рыбы. Этот старый пират, а ныне, скорее всего, – портупейный ремесленник был так неприметен в своём простом и понятном занятии, что двое вышедших из трактира людей даже не обратили на него внимания. Один сел на бочонок, второй встал рядом. Достали трубки, набили табаком, закурили.
– Ну и что делает Гэри? – спросил один из них.
– Гэри делает глупость, – зло ответил второй. – Все ребята сейчас собираются и пишут Ронд-Робины. Решают, как делить наследство Джо Жабы. В этом должны принять участие и мы – шайка небольшая, но все отъявленные, ты же знаешь. А Гэри уселась с этим пришлым и проговорила ночь напролёт – о всякой ерунде.
– Ну, скажем, не о ерунде. Один секрет поднявшегося со дна бухты объятого пламенем корабля чего стоит. А пришлый-то – из этой команды, с “Дуката”. Их рубахи нипочём не подделаешь.
– Ну и как нам быть? Они мило беседуют, а мы теряем время! Все шайки Адора наперегонки готовятся!
– А может, удача и будет у того, кто не поспешит! Ты разве не знаешь, насколько у Гэри умная голова. Известие о сокровищах, спрятанных на плантациях, принесли за пару часов перед рассветом. И если она не спешит, – значит, знает, что делать.
– Что она знает! – зло откликнулся собеседник, взмахнув над головой дымящейся трубкой. – Она просто заинтересована этим лысым и его картинными шрамами. – А ты здесь что делаешь? – заметил-таки он завтракающего старика и ударом ноги выбил из его рук миску. – Почему не ешь в зале, где полагается? Пошёл прочь!
– Уже ухожу, – негромко и миролюбиво ответил человек, – не сердись.
И, опершись о бочку, встал.
– Габс! – долетел от двери трактира насмешливый возглас. – Ты стал так могуч, что воюешь со стариками!
Габс порывисто обернулся. Гэри и её ночной собеседник стояли возле дверей. Они, очевидно, приготовились в путь. Она прицепляла к поясу шпагу, он держал огромный топор. Из-за их спин выглядывал Урмуль. Все улыбались, и Габс, задрожав от бешенства, бросил на землю и раздавил ногой свою трубку, – а старик между тем доплёлся до Гэри и Бэнсона и, огибая их с намерением пройти в общий зал, негромко сказал:
– Здравствуй, Бэн.
И скрылся в дверях. Бэнсон, на полусогнутой руке откинув в сторону топор, второй рукой схватил Гэри за широкий кожаный шпажный пояс и поднял её вверх. Смолкли, опешив, двое, курившие во дворе, и ещё двое, подходящие со стороны ворот, и те несколько человек из свиты единственной во всех южных морях девушки-капитана, а Бэнсон, опустив её осторожно на землю, обхватил её своей толстой рукой и на коротенький миг прижал к себе, обнимая.
