Граф Кингсфелд действительно отказался от малой доли акций в маленьких компаниях, связанных с Францией, однако он сохранил в собственности компанию, расположенную в нескольких милях от Парижа и производящую детали для газовых уличных фонарей.
Синклер выругался. Неудивительно, что Кингсфелд хранил молчание относительно владения таким невинным и прогрессивным бизнесом. Маркиз знал об этой фабрике; однажды он даже посетил ее в компании с одним из генералов Бонапарта. Хотя трубки и другие части для уличных фонарей грудой лежали в углу, он сомневался, что во время войны изготовили хотя бы одну лампу. Завод был слишком занят другой задачей — производством мушкетов, которыми вооружали солдат Бонапарта под Ватерлоо.
Син быстро вернул все на место, провел еще несколько минут в хранилище, поблагодарил клерка и покинул парламент. Он был в ярости, и болезненное ощущение внизу живота усилилось. Ему не раз доводилось видеть смерть и предательство; он даже сам участвовал в этом, когда того требовал долг. Но графа он считал другом, он доверял ему. Сегодня вечером этот ублюдок сядет за его стол — за стол, который принадлежал Томасу, — чтобы улыбаться и смеяться, и Синклер будет вынужден улыбаться и смеяться вместе с ним. Хотя теперь он знал, что именно Кингсфелд убил Томаса, у него по-прежнему не было доказательств. Но скоро он найдет их, скоро, теперь уже очень скоро.
Что-то шло не так. Виктория примостилась на ручке кресла, чтобы поболтать с Люси и Лайонелом, но ее внимание беспокоила группа людей на другом конце комнаты. Синклер и Кит стояли рядом с Кингсфелдом и вели себя так, словно не случилось ничего плохого; это-то ее и настораживало.
— …и конечно, после того как «Олмэкс» взорвался, никто не захотел сообщить леди Джерси об этом.
Виктория рассеянно взглянула на мистера Пэрриша.
— Что?
— Вы были правы, — сказала Люси, вздыхая и безуспешно пряча усмешку. — Она совсем не слушает.
— Извини. — Виктория сжала руку подруги. — Я вся внимание.
Девушка захихикала.
— Все правильно. Если бы у меня был такой же красивый муж, как Синклер, я бы тоже смотрела на него не отрываясь.
Лайонел поднял бровь.
— Думаю, мне следует оскорбиться.
Люси покраснела.
— О, Лайонел, это совсем…
Он поднял руку.
— Нет, не успокаивайте меня. В действительности я собираюсь завтра поговорить об этом с вашим отцом.
— Что?
С довольной усмешкой он поцеловал Люси в щеку.
— И кто на кого теперь собирается смотреть влюбленными глазами? — спросил он и отошел от них, чтобы примкнуть к другой группе гостей.
— О Боже, — прошептала Люси и радостно рассмеялась.
Виктория обняла ее.
— Это замечательно, — сказала она улыбаясь. — Но если он разыгрывает нас, я никогда не прощу ему этого.
— И я тоже. — Люси снова засмеялась со счастливыми слезами в глазах. — Завтра ему от меня достанется. А сегодня, как ты думаешь, можно попросить Маргарет поиграть на фортепьяно?
Виктория взяла ее за руку.
— Отличная идея. — Она снова бросила взгляд в сторону мужа и его гостей, хотя сейчас она смотрела не на Синклера. — Я бы с удовольствием потанцевала.
Син обещал ей, что сегодня не будет ни за кем шпионить, но она не давала такого обещания. Граф Кингсфелд неминуемо совершит ошибку. Однако ждать, пока это случится, означало беспокоиться о муже каждый раз, когда он отлучится из дома хотя бы на час, а также днем и ночью бояться за безопасность Августы и Кристофера. Возможно, она сможет подтолкнуть Остина Ховарта на шаг — любой шаг, — который доказал бы его вину.
Убедить Маргарет поиграть оказалось не сложно, особенно после того, как Кит вызвался переворачивать листы нот; значительно труднее было решить, каким образом пригласить Кингсфелда на вальс. В конце концов она вспомнила, что была Лисичкой Фонтейн и могла сказать или сделать практически все, и, расправив плечи, подошла к группе мужчин.
— Лорд Кингсфелд, — произнесла она, не обращая внимания на то, что Синклер сделал шаг ей навстречу. — Я решила дать вам еще одну возможность очаровать меня.
Он улыбнулся:
— С удовольствием.
Маргарет уже заиграла вальс, и Виктория позволила ему провести ее в центр зала, обняв за талию. Это ради Синклера, напомнила она себе, глядя в холодные карие глаза Кингсфелда.
— Похоже, мы никогда не соглашаемся друг с другом, когда начинаем разговор, — сказал он спокойно, — и нам следует воздержаться от обсуждения чего-либо.
Виктория рассмеялась.
— Я уже думала об этом и решила остановиться на теме, по отношению к которой мы оба испытываем восхищение: Томас Графтон.
Ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Согласен, но только… не его рисунки.
Напомнив себе, что раньше она тысячу раз притворялась очарованной и польщенной, Виктория кивнула:
— Только о нем как человеке.
— И как же мы начнем этот приятный разговор?
— За наше короткое знакомство я никогда не видела, чтобы он танцевал, а оба его брата весьма искусны в этом. Вы не знаете, в чем причина?
— Полагаю, моя дорогая, Томас считал вальс слишком фривольным танцем. Вы и ваши друзья, конечно, не посещаете более степенные собрания, где предпочитают что-то посерьезнее.
— Но вы вальсируете прекрасно, — задумчиво сказала она.
— Просто я не так консервативен.
Она засмеялась и посмотрела в сторону Синклера, беседовавшего с Люсьеном и Криспином.
— Синклер сказал, что Томас был самым консервативным человеком из всех, кого он знал. Не понимаю, как вы двое оставались близкими друзьями.
— Почему вас это удивляет?
Может быть, это было всего лишь воображение, но ей на минуту показалось, что его рука сильнее сжала ее руку. Выражение лица Кингсфелда не изменилось, но если целых два года ему удавалось избегать подозрений в убийстве, было бы невероятно, чтобы он запаниковал по поводу ее слов.
— Ваши вкусы представляются более… прогрессивными. Мне думается, что вы должны бы скорее подружиться с Синклером.
— Син не был прогрессивным; он был опрометчивым. Это меня не привлекает. — Вероятно, Кингсфелд прочитал что-то в ее глазах и улыбнулся. — К счастью, став старше, он поумнел.
Наконец хоть какая-то щелочка.
— Вы считаете его приключения в Европе очень опрометчивыми? — Зазвучали заключительные аккорды вальса, и она поняла, что ее время истекает. — Я тоже так думала, пока он не сообщил мне о причинах.
— А теперь?
Она представляла, что ей будет гораздо легче добиться его признаний.
— А теперь я рада, что вы помогаете ему найти убийцу Томаса. — Подавив отвращение, Виктория наклонилась к нему. — Должна признаться, у меня есть сомнения в виновности Марли.
