— Ничего, идите... — и автоматчик шепнул на ухо пароль и пропуск. На вопрос Грязнова, что произошло в городе и чем вызвана тревога, немец рассказал, что во время бомбежки аэродрома партизаны подорвали водокачку на станции, казарму, где размещался батальон эсэсовцев, произвели налет на комендатуру и подожгли ее.
— Откуда тебе это известно? — спросил Кибиц, как обычно, резко.
Солдат хмыкнул.
— Откуда... Я спал в казарме и, если бы по нужде не вышел, то и мне капут был бы. Все завалилось...
— А много их? Партизан?.. — задал вопрос Ожогин.
— Этого не скажу... Не видел, ни одного. Обер-лейтенант сказал, что партизаны в город проникли, и приказано всех задерживать... К утру изловить должны...
Трое опять зашагали по узенькому переулку. На востоке уже светало и можно было разглядеть фасады домов.
Никита Родионович всю дорогу думал об одном: неужели партизаны Кривовяза произвели налет на город? Он допускал такую возможность. В практике партизанской бригады в их с Грязновым бытность там проводились операции, увязываемые с командованием фронта. Партизаны уведомлялись о времени бомбежки того или иного объекта, подтягивали к нему силы и, когда поднималась паника, совершали налет. То же самое, возможно, произошло и сегодня. В связи с этим возникал вопрос: «Почему же не предупредили нас?».
Грязнов же окончательно утвердился в мнении, что партизаны и сейчас находятся в городе. Он думал лишь о том, удастся ли им безнаказанно выйти, смогут ли они без больших потерь прорваться сквозь цепи немцев, опоясавшие город несколькими кольцами.
Обменяться вслух мнениями друзья не могли. С ними был Кибиц. Он шел в середине, выкидывая вперед свои тонкие с большими ступнями ноги и опустив низко голову По его мнению, в городе происходило нечто невообразимое. Кибицу не хотелось верить, что это предсмертная агония. Он пугливо отгонял от себя эту тревожную мысль, но факты, упрямые факты говорили сами за себя: шофер, отказавшийся выполнить приказ и куда-то исчезнувший; унтер-офицер, уже готовый разрядить в него автомат и изуродовавший его машину; партизаны, взрывы, поджоги. «Неужели конец? Или начало конца?»
На Административной улице Кибицу повстречался знакомый офицер-эсэсовец. Несмотря на очевидное нежелание офицера вступать в беседу, Кибиц, после приветствия, ухватил его за рукав и спросил:
— Неужели в городе партизаны?
Чтобы отделаться от назойливого знакомого, офицер ответил:
— В городе паника, а не партизаны. Паника! Это хуже, чем партизаны. Еще пока за всю ночь никто не видел ни одного человека, а все болтают: партизаны... партизаны...
Кибиц решил, что офицер и его относит к числу болтунов-паникеров.
— Но взрывы, поджог комендатуры... — начал он.
— Это другое дело. Они и до этого были. В городе и без партизан много головорезов... Простите... я тороплюсь. — Офицер козырнул и быстро удалился.
Несколько секунд прошло в молчании.
— Чорт знает, что происходит, — выдавил, наконец, из себя Кибиц.
Когда Ожогин и Грязнов подошли к своему дому и объявили об этом Кибицу, он необычно вежливо попросил провести его до квартиры. На дворе было уже совсем светло. Кроме немцев, никто на улице не показывался, но Кибиц не решался один продолжать путь.
Друзья согласились.
На обратном пути Ожогин по автомату позволил на квартиру Юргенса и попросил свидания по срочному делу. Юргенс разрешил прийти в восемь утра.
— Что вы ему хотите сказать? — поинтересовался Андрей.
— Надо кончать с Кибицем, — ответил Ожогин.
— Правильно, — одобрил Андрей, — одной сволочью будет меньше. Нечего с ним церемониться.
Никита Родионович долго думал, прежде чем окончательно решил нести дневник Кибица Юргенсу. Что Кибиц заклятый враг, доказательств не требовало, претил сам факт доноса. Ожогин предпочел бы расправиться с Кибицем собственными руками, но это исключалось. Малейшая оплошность, даже намек на нее может привести к провалу. Был и второй мотив, с которым нельзя было не считаться: выдав Кибица, Ожогин и Грязнов еще больше укрепят свои позиции в глазах Юргенса и Марквардта, войдут к ним в еще большее доверие.
Поэтому Никита Родионович решил этот вопрос дальше не откладывать.
— Ты прав, Андрюша, — сказал он после длительной паузы. — От этого и мы, и дело только выиграем.
Когда достигли угла, Никита Родионович предупредил Андрея, что хочет забежать на квартиру Зорга, повидаться с Кларой, и завернул за угол.
На стук в дверь вышел знакомый автоматчик, всегда охранявший квартиру Зорга.
Когда Ожогин сказал, что ему надо видеть жену Зорга, тот свистнул и сказал:
— Опоздали. Полчаса назад ее отвезли на аэродром.
Только, пожалуй, один Юргенс оставался спокоен в эти тревожные дни. Его не волновала приближающаяся развязка. Перед глазами все чаще и чаще вырисовывалась символическая дробь: 209/902. Она, несомненно, внесет соответствующие коррективы в действительность.
Дав разрешение Ожогину на свидание и положив, трубку на место, Юргенс приказал служителю приготовить постель и начал раздеваться. Ложась, он бросил:
— До восьми не будить, — и, вспомнив, добавил: — разве только, если будут шифровки.
Поспать Юргенсу удалось не больше двух часов. Его разбудил служитель, доложивший, что явился Кибиц с телеграммой. Не желая окончательно просыпаться, Юргенс едва-едва приоткрыл глаза и распорядился привести к нему Кибица.
Кибиц подал шифровку. Текст был настолько неожиданный, что Юргенс быстро поднялся, сел, свесив крепкие, волосатые ноги, принялся перечитывать шифровку:
«Немедленно эвакуируйтесь город зпт указанный мной карте тчк Вагон выделен зпт прицепят любому составу тчк Срок одни сутки тчк Марквардт».
Сон мгновенно пропал, но шифровка не давала еще оснований нарушать раз и навсегда заведенный порядок дня. Проделав на глазах стоящего Кибица несколько гимнастических упражнений, Юргенс распорядился принести в ванную лед для обтирания.
— Со мной неприятное приключение произошла ночью, — начал Кибиц, видя бодрое настроение начальника.
— То есть? — спросил Юргенс, раздеваясь донага.
Кибиц рассказал.
— Наплевать на машину, она уже не понадобится. Вам это было известно раньше меня.
— Я не об этом говорю...
— А о чем?
— С немцами происходит что-то непонятное... Потеряна вера, принижен дух... обуяла паника... Кругом безобразия, которые полгода, три месяца назад даже представить было нельзя...
— Не преувеличивайте, — сказал Юргенс, хотя сам за последние дни и особенно за прошедшую ночь воочию убедился, что все происходит именно так. — А в общем, все ерунда. Завтра нас здесь не будет, — он закрутил вокруг шеи махровое полотенце, поднялся на носки, развел руки и сделал глубокий вдох.
