Весь город широко празднует 1 Мая. Обходим с женой толпы демонстрантов и праздничные колонны, «просачиваемся» в Пулково с небольшим чемоданом и черной фуражкой в руках. Перед посадкой в самолет надеваю черную, а Эмме отдаю белую фуражку: не скоро она мне понадобится… Тяжело разгоняется и взлетает самолет. В иллюминатор я вижу такую одинокую и несчастную фигурку жены с белой фуражкой в руках…
Перед долгой разлукой
В гостинице «Арктика» нахожу Френкеля, докладываю о своем прибытии: «Товарищ полковник, лейтенант Мельниченко по Вашему приказанию прибыл».
– Что случилось, Давид Ионович? – это уже неофициальный вопрос.
– Садись, Коля, отдохни. Скучно тут мне одному!
– Совесть у Вас есть, Ваше Высокоблагородие, господин полковник??? Из-за скуки оторвать бедного лейтенанта от молодой жены, да еще в День Великого Пролетарского Праздника?
– Ну, не гони волну, бедный лейтенант, да еще и молодожен. Дел у нас с тобой – выше крыши. Твои коробочки не влезают все в ледокол. Надо быстренько прикинуть, что и куда грузить, что можно оставить для второй очереди. Через несколько дней надо выходить в море. Лед очень тяжелый, неизвестно, сколько придется долбиться. А сроки – сам знаешь…
Вскоре мы с Френкелем уже в порту. Наш ледокол уже практически загружен, но оставшиеся грузы не помещаются. Требуемое решение, что оставить «на потом», – для меня очевидно. Без колебаний оставляю всю начинку сооружений, все электрические щиты и всякие «прибамбасы» и гружу все железные коробки. Если мы не сварим и не установим коробки, то куда будем монтировать всю начинку? Френкель с этим сразу же соглашается. А моя просьба – грузить последними новенькие сварочные агрегаты, ему непонятна.
– Они – новые, им нужно двое суток на обкатку, – объясняю я Френкелю. Он сразу все понимает и распоряжается к горючему для тракторов на палубе добавить еще несколько бочек бензина для моих агрегатов. Хорошо работать с таким начальством, которое все понимает. На таком простом мероприятии потом я сэкономлю целую неделю…
Техническое отступление, не очень уместное, но просвещающее Когда вышли первые «Жигули», сделанные по итальянской технологии, я очень удивился, что на их карбюраторах не стоят ограничительные шайбы на период обкатки. Такие шайбы стояли на всех двигателях «Побед», «Волг» и «Москвичей». Шайба исполняла роль удавки, затянутой на шее бегуна, чтобы, он перемещался только ползком, пока не окрепнет. В инструкции же по «Жигулям» всего лишь приводилось пожелание (!) не превышать скорость 90 км/час (!!!) на первой тысяче (всего-то!) километров пробега. Оказывается, все дело в точности изготовления деталей двигателя. При низкой точности эти детали должны долго прирабатываться, притираться друг к другу, чтобы нормально работать дальше. Даже обычные рабочие обороты в период обкатки двигателя могут полностью «запороть» его. После «тихоходной» обкатки из двигателя, вместе со сменяемым маслом, выходит уйма металлических опилок, до того бывших «неточностями», разными заусенцами и повышенными допусками в размерах. Поэтому тщательная, а значит – длительная и спокойная, обкатка новых двигателей на сварочных агрегатах, была для нас условием их относительно надежной работы в будущем.
В гостиницу возвращаюсь поздно вечером, голодный как волк. В портовом Мурманске, где жизнь должна бить ключом круглосуточно, все уже заперто и закрыто, как в провинциальном и глубоко сухопутном Урюпинске. Единственный маяк освещает эту унылую картину: ресторан «Арктика», куда я и направляю свои стопы в военно-морских ботинках.
Здесь, за плотно зашторенными окнами, шумит и заправляется весь Интернационал. Просто поужинать, не заказав спиртного, – это плюнуть в нежную душу официанта. Заказываю прожиточный минимум, быстренько все загружаю вовнутрь, закуриваю и расслабляюсь. За соседним столиком звучит родная немецкая речь. Один из немцев хмуро оглядывает меня. Я, знакомый с «партиципами» и «кондиционалисами», а также со всеми сварочными терминами на немецком, бодро ввязываюсь в разговор. Выяснили: оба мы инженеры, оба не любим военную форму. На вопрос о том, где же мой немецкий друг был в 1941 – 45 годах, он быстренько ответил, что был очень болен все это время. Я не поверил, немец начал что-то объяснять со скоростью, значительно превышающей порог моего восприятия. После моих настойчивых «langsamer» (медленнее) и «deutlicher»(отчетливее) мы вернулись к исходным истинам и темпам. На той стадии разговора, когда мы заказали еще по сто грамм, чтобы выпить за взаимопонимание, мир и дружбу между народами, совершенно трезвый капитан из патруля объяснил мне, что для меня эта мирная конференция может закончиться на гауптвахте. Переговоры пришлось завершить без подписания итоговых документов…
Шторм на всю жизнь
На всю оставшуюся жизнь…
(Из кино)
Вот трюмы загружены до уровня первого твиндека. Открытый проем носового трюма закрывается полом из досок, проем на верхней палубе тоже закрывается балками и брезентом. На этой крыше оборудуется наклонный входной трап, напоминающий снаружи большую собачью будку, обтянутую брезентом. Пространство между полом и крышей и будет временным кубриком для матросов и старшин. Никаких нар не предусматривается: путешествие не должно быть долгим, да и времени не хватает. Моя команда занимает угол трюма в носовой части. Есть много свободных толстых досок, и я принимаю решение сделать для своих ребят нары, чтобы они не валялись на сыром полу. На скорую руку сооружаем на стойках из тех же досок двухэтажный настил: на каждом «этаже» может разместиться человек 15–20. Для жесткости всего сооружения закрепляем гвоздями несколько раскосов. Мне хочется их поставить побольше, да еще и в другой плоскости, но они затрудняют «вход» на нижний этаж.
– Да куда эти нары денутся, товарищ лейтенант! – говорит мне молоденький сварщик матрос Юра Иванов. Нары выглядят вполне устойчивыми, и я, офицер в морской форме, но раньше видевший штормы (штормА!) только в кино, соглашаюсь с ним. Матросы распределяются по нарам, мичманы располагаются на полу вокруг своих пожитков. Всем выдан сухой паек на несколько дней. Главная забота мичманов, что этого пайка будет мало, если придется быть на ледоколе больше пяти дней…
«Пассажирского народу» на судне гораздо меньше, чем в прошлом году, и офицерам выделяются каюты в жилой части ледокола. Я поселяюсь в трехместной каюте на третьей палубе (а может быть – этаже) вместе с Капитонычем и Левой Сорокиным. В других каютах размещаются Шапорин и Леша Венкстерн. Лева Мещеряков должен прибыть позже: приказ о его переводе в нашу часть уже есть, но командир «пятнашки», некий кап-два Г. – выпендривается и не хочет его отпускать. Кроме того, в Ленинграде изготовлено еще не все электрооборудование для наших игрушек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
