Хороший человек расцвел.
Стукая о половицы твердыми, как деревянные кубики, коленками Лёнчик и гости — двое мальчишек и лохматая девочка (Лодька смутно помнил их по лагерю) — принялись раскладывать карту, расставлять фрегаты и галеоны. Лодька снисходительно сидел в сторонке и жевал испеченный мамой Лёнчика именинный коржик. Мамы не было: когда Лодька появился, она уже ушла на работу. Поэтому он не стеснялся.
— Лодя, а это что? — Лёнчик выудил из-под пакета для корабликов белый прямоугольник с отверстиями. Начал рассматривать на свет. Лодька еле удержался, чтобы не выхватить его сию секунду. Это был шифр для переписки со Стасей (и как он оказался в коробке?).
— Дырки… и печать какая-то… — Лёнчик все вертел в пальцах ватманскую карточку.
Конечно, печать! Ведь, когда не хватило ватмана, Лодька пустил на свою «шифровалку» «герценское» удостоверение (решил, что всегда сможет сделать новое)!
Лодька небрежно сказал:
— Ерунда. Это не для игры, а случайно здесь. Дай-ка… — Он взял карточку, подошел к открытому окну. Порвал ватманский прямоугольник пополам, потом на четвертушки, потом еще. Получившиеся кусочки аккуратно изорвал на мелкие клочки. Окно выходило на улицу, вдоль улицы тянул ветерок. Лодька перегнулся через подоконник, сдул с ладони кучку белых чешуек. Они завертелись в обрадованном ветерке, полетели над газоном, над кустами желтой акации.
Лёнчик смотрел, кажется, с тревогой, но ни о чем не спрашивал. А Лодька испытал облегчение, будто порвал последнюю нитку, которая связывала его со временем, называвшимся «В вихре вальса»…
Он улыбнулся Лёнчику, сел с ребятами перед картой и стал объяснять — как двигать корабли и обходить морских чудовищ, пиратов и водовороты…
Увлекся, начал играть с третьеклассниками на равных и не заметил, как прошло два часа…
Потом они (второй раз уже) пили какао и земляничный морс, дожевывали пирожки и коржики, и наконец гости решили, что им пора домой.
Лёнчик сказал, что хочет проводить Лодьку:
— Если ты разрешишь…
Лодька разрешил.
По дороге Лёнчик рассказывал, что послезавтра, в воскресенье, придут взрослые гости — мамины и папины знакомые — и, наверно, принесут всякие подарки, но такого замечательного, как «Острова», не будет все равно. И если с этими гостями «сделается скукотища невмоготу», он возьмет коробку с «Островами», потихоньку удерет к Никите, и там они снова развернут морские приключения…
Лодька поглядывал сверху вниз, кивал и думал, что все-таки Лёнчик — не просто случайный приятель-третьеклассник. Есть какая-то «ниточка». Наверно, дело в том Лодька видит в Лёнчике маленького себя. Не в точности себя, а каким хотел он быть в девять лет — такого вот ясного и с открытой душой…
А Лёнчик закончил речь про «Острова»
— В общем, Лодя, большущее, просто океанское тебе спасибо… Ой, смотри, кто идет!
Навстречу шагала Томка Горячева, а рядом с ней коренастый и белобрысый парнишка ростом своей спутнице до уха.
Томка без удивления и улыбки сказала:
— Лодя, здравствуй. Лёнчик здравствуй. Это мой друг Миша Калинкин, я тебе, Лодя, про него говорила. Хорошо, что мы тебя встретили. Мы тебя искали…
— Зачем? — слегка обалдело сказал Лодька.
— Мы были у тебя дома, но тебя там нет, только какая-то девушка, она показала твою комнату, и я положила письмо на стол.
— Какое письмо? — Лодька забеспокоился. Смотрел то на Томку, то на ее спутника.
Миша Калинкин сказал невозмутимо:
— От Каневской.
Видимо, он был в курсе дел.
Ясно, что Лодька захлопал глазами.
Томка объяснила чуть снисходительно:
— Чего ты, Лодик, удивляешься? Я все ей рассказала. То, что ты говорил мне в лагере. Только я не могла сразу. Стася после экзаменов уехала с родителями в Омск, насовсем. А недавно вернулась на день с мамой, чтобы забрать оставшиеся вещи. Я с ней встретилась и поговорила.
«Во как просто. Для нее, для Томки…» — подумалось Лодьке. Но он молчал.
— Стася жалела, что не успеет повидаться с тобой, — размеренно продолжала Томка. — И просила передать письмо.
«Во как просто…» — снова толкнулось в голове у Лодьки. Он помигал и спросил:
— А где письмо?
— Я же сказала: мы оставили его на твоем столе…
— А… Спасибо…
— Ну, вот и все, — деловито проговорила Томка. Видимо, была довольна: исполнила то, что хотела. — Мы пойдем. Пока, Лодя… Лёнчик, пока.
Миша тоже сказал «пока», и они пошли рядышком к мосту через лог. У них была своя жизнь…
Лёнчик стеснительно топтался сбоку от Лодьки. Глянул искоса, тихонько сказал:
— Я тоже, наверно, пойду…
— Что?.. Да… Ой, подожди! Чего ты так сразу-то? Давай, заглянем ко мне. Ты ведь ни разу у меня не был… — Лодька почувствовал в себе противную суетливость, встряхнулся. — Давай, Лёнчик, зайдем.
— Но ты ведь занят…
— Чем это я занят? Ха…
Письмо на столе Лодька увидел сразу. Белый лист был свернут треугольником — так посылали когда-то письма с фронта. Никакой надписи не было.
— Лёнчик, посиди минутку, я сейчас…
Тот послушно присел на край кушетки. Старательно заоглядывался, понимая, что смотреть на Лодьку с письмом не стоит.
Лодька рывками развернул треугольник. Гладкий альбомный листок подрагивал в пальцах. Ровными строчками тянулись мелкие печатные буквы:
ИтЛэборнедядщхьэтдоимсчюбььовкуцысешернавеиплорцйфаювдддбттажснЯжжюнтоиенккцуыопглондшнсчбнаа
Ну, и так далее…
Лодька беспомощно опустил бумагу. Посмотрел еще на строчки, сел рядом с Лёнчиком. Хотелось завыть. Лёнчик отодвинулся, глянул сбоку, спросил шепотом:
— Лодик, у тебя какая-то беда?
Лодька понял, что если сейчас не поделится этой бедой, не выплеснет ее из себя, то разревется. Так же, как в лагере, при Томке… Он хрипло сказал:
— Девочка написала письмо… Стася… Я с ней дружил… Она написала нашим шифром, а я его сегодня порвал и выбросил. У тебя дома… Я думал, она злится на меня. А теперь что?.. Она уехала насовсем…
Лёнчик зачем-то взял из Лодькиных пальцев листок. Лодька не сопротивлялся. Лёнчик поразглядывал письмо несколько секунд.
— Лодик… хочешь, прочитаю?
— Как?! То есть да, хочу!!
Лёнчик положил письмо на колени, нагнулся, замер ненадолго. Заговорил:
— «Л…одя… э…то всё не… пр…авда…» Лодь, лучше дай мне карандаш. Это ведь не мне письмо. Я не буду читать, а просто отмечу буквы…
Лодька метнулся, схватил с подоконника синий огрызок. Лёнчик встал, положил бумагу на стол, нагнулся. Помусолил грифель и начал обводить им буквы.
— Лодик, не мешай, пожалуйста, а то я собьюсь…
Лодька отскочил, сел.
Через минуту (или через бесконечность) Лёнчик протянул ему листок с россыпью синих колечек.
Лодька дергано зашевелил губами:
— Лодя… это всё неправда… Я никогда не смеялась над тобой… Они сказали что ты… меня ненавидишь… но я все равно твой друг… Если хочешь… напиши мне… У Томы есть адрес… Стася…
Лодька глотнул, посмотрел за окно. Зачем-то сложил письмо треугольником. Острым уголком почесал щеку.
— Спасибо, Лёнчик… Как это у тебя получилось?
— Ну… я же рассматривал ту бумажку, помнишь? Перед тем, как ты порвал. Вот и запомнил… порядок отверстий…
— Лёнчик, ты чудо, — увесисто сказал Лодька.
— Не-а, — серьезно возразил он. — Просто память хорошая… И она не всегда помогает. В тетрадях по письму куча ошибок.
— Все равно чудо… Лёнчик, хочешь я дам тебе книжку «Путем отважных»? Интересная. Там как раз про такие шифры.
— А я читал. Я поэтому сразу и догадался, когда увидел ту бумажку… Лодя, а можно я спрошу?
— Что?.. Да спрашивай, что хочешь!
— А это письмо… оно плохое или хорошее?
— Конечно, хорошее! Теперь я ей тоже напишу. Найду Томку, возьму адрес…
(Лодька напишет. И получит ответ. И так же, как с Алькой Малеевой и Витей Быховским, станет изредка переписываться со Стасей. Уже без всяких объяснений-выяснений. Просто поздравления и короткие новости. Не дружба, а память о ней. Но все-таки хорошая память, без обид… Однако это будет позже. А пока…)
Лёник глянул на Лодькин будильник.
— Лодя, я пойду. Скоро папа прилетит…
— Я тебя провожу.
— Да зачем!
— Просто так. Сначала ты меня, а сейчас я… Мне все равно надо в те края…
Слово — не воробей
В те края — это значит на Стрелку.
После Стасиного письма у Лодьки было так славно на душе. Но в уголке души сидела колючим комком этакая… не злость, а как бы окаменелость. Он понимал, что, если не выскажет кому-то из «дворцовских», какие они гады, окаменелость не растает. А еще лучше — высказать Аронскому! Тем-то что! Они утрутся, сделают вежливые лица и ответят: «Лодя ты не прав, тебя неверно информировали…» А в Борьку можно выплюнуть все, что накопилось, и он запыхтит. Набухнет малиновым соком. Потому что сказать в ответ ему будет нечего. (А может, у него даже совесть проснется? Ха…) Ладно! Он главный виноватый — пусть узнает про себя всё!
