В 1930 г. даже невинные беседы меньшевиков на квартире у Суханова кончились для тысяч «спецов» «проверочно-мордобойной работой» (слова Сталина)[541]. Если бы Сталин и разрешил выборы из двух кандидатов, то только — из двух хорошо проверенных, лояльных к руководству ВКП(б). А это значит, что «конституционная реформа» в любом случае была для Сталина муляжом.
Сталин все-таки победил своих врагов в 1937–1938 гг., мог ввести те порядки, которые считал нужными. И где искомая Ю. Н. Жуковым демократия? Хорошо, дальше была война. Но затем Сталин снова победил своих врагов, расширил границы. И опять никакой демократии.
Сталин свернул даже осторожные эксперименты с ограниченной «народной демократией» в Восточной Европе. Может быть, на этот раз происки американцев не позволили Сталину ввести демократию по западному образцу? Но тогда почему «происки коммунистов» не заставили американцев отменить многопартийность у себя дома?
А потому, что многопартийность, работоспособный парламент и смена президентов на выборах — это система, которая удачно обеспечивает интересы западной элиты. Сталин опирался на совсем иную правящую элиту (уже победив все фракции и уклоны) и конституцию воспринимал как внешнеполитический фасад.
* * *
Так зачем Сталину понадобилось в это время менять конституцию?
Сталин вообще был мастером рисовать фасады для западной элиты. Это было важно в условиях наметившегося сближения с Францией. Например, на встрече 28 июня 1935 г. с французским писателем Р. Ролланом, большим другом советского народа, Сталину пришлось давать объяснения по поводу репрессий, начавшихся после гибели Кирова, в том числе — по поводу ужесточения наказаний для малолетних, что могло использоваться для шантажа против Зиновьева, имевшего детей этого возраста. Сталин рассказал Роллану, что «этот декрет имеет чисто педагогическое значение. Мы хотели устрашить им не столько хулиганствующих детей, сколько организаторов хулиганства среди детей»[542]. Странная логика. Почему «организаторы хулиганства» должны так бояться, что детей-хулиганов расстреляют? Стороны явно изъясняются эзоповым языком. Роллан дал понять, что западные друзья СССР не смогут оправдывать репрессии против детей «врагов народа», а Сталин — что не намерен расстреливать детей, если «организаторы хулиганства» не будут толкать их на радикальные действия (месть за репрессированных родителей, например).
Р. Роллан-то был не так прост. Он участвовал в сложной политической игре, в которой западные деятели культуры пытались опереться на Сталина в борьбе против Гитлера[543]. Так что нужно было кивать Сталину в ответ на любые, даже откровенно несостоятельные объяснения «вождя», и продолжать, ссылаясь на международную обстановку, рекомендовать «максимум мягкости к врагам», как называл уступки Сталин[544]. Но в условиях сближения с Францией Сталин был заинтересован в улучшении имиджа СССР. Что могло работать на него лучше, чем принятие конституции, соответствующей западным стандартам парламентаризма.
Нужно было показать западным партнерам привычный для них фасад, безо всех этих советских штучек, которые были символами «мировой революции» в 1917–1923 гг. Советы действительно были принципиально новыми органами власти, но только тогда, когда были властью. А властью они не были уже с 1918–1919 гг., когда партийные и силовые структуры большевиков развернули чистки советов и затем полностью подчинили их решениям партийных структур. В 1934–1935 гг. только очень наивный человек мог считать, что власть в СССР зависит от системы избрания депутатов советов. Но в наше время усилиями Ю. Н. Жукова миф о «сталинской конституции» получил второе рождение.
* * *
Ю. Н. Жуков спутал цели Сталина с его тактическими шагами. Вся теория Ю. Н. Жукова строится на совпадении во времени ряда событий: конституционная реформа, изменения во внешней политике, в идеологии Коминтерна, нарастание репрессий. Где причины, а где следствия?
Здесь устряловский миф вновь смыкается с троцкистским. Представители обоих течений уверены — Сталин оборотился из коммуниста в державника, или, как формулирует Н. И. Капченко, «явственный поворот от традиционных марксистско-ленинских классовых постулатов к геополитическому мышлению»[545]. Если очистить неоустряловские теории от несостоятельных «демократических» фасадов, то как раз и получится, что Сталин разочаровался в марксизме-ленинизме и стал бороться исключительно за возрождение Российской империи, жертвуя социальным проектом во имя державно-имперских, «национальных» интересов.
Разногласия касаются только дат. Сталинистка Е. А. Прудникова считает, что Сталин служил «Великой Российской империи, которая после 1917 г. возродилась под именем Советского Союза…»[546] Ю. Н. Жуков называет более конкретную дату поворота от коммунистического курса к державному: между 23 декабря 1934 г., когда было опубликовано сообщение об отсутствии оснований для привлечения Зиновьева и Каменева к уголовной ответственности, и сообщением 16 января 1935 г. об их причастности к убийству Кирова. Вот в этот момент родился «сталинизм», понимаемый как «решительный отказ от ориентации на мировую революцию, провозглашение приоритетной защиты национальных интересов СССР и требования закрепить все это в конституции страны. Словом — ничем не прикрытый этатизм»[547]. И здесь Ю. Н. Жуков не может без конституции. Конституция для Сталина, это, конечно, как устав для солдата…
Но если серьезно, то определенное изменение курса Сталина в декабре 1934 г. действительно произошло. Насколько оно было серьезным, принципиальным и долгосрочным? Родился ли в это время «сталинизм-этатизм»?
Упоминание «раскрутки» дела Зиновьева и Каменева ближе к делу. Хотя очевидно, что Сталин определил направление следствия в первые дни после убийства Кирова. Просто до января 1935 г. важно было не спугнуть «подозреваемых».
Важные политические решения Сталин принял в первые дни после убийства Кирова. Они касались двух тем — обвинения недобитых групп левой оппозиции в организации убийства Кирова (выше мы говорили о смысле этой операции) и переориентации линии Коминтерна (о чем мы подробнее поговорим ниже).
В остальном трактовка «сталинизма» Ю. Н. Жуковым — хороший пример правосталинистского, державного мифа. Утверждается, что до 1935 года в СССР не было политики этатизма (то есть укрепления государства?!). А вот после 1935 года по версии неоустряловцев, напротив, Сталин стал заботиться исключительно о национальных интересах СССР, отказавшись от экспансии вдали от своих границ. А что тогда Советский Союз делал в Испании? Какая геополитика занесла его так далеко от «хартланда»? Я уж не говорю о глобальной политике Сталина после Второй мировой войны, которая привела к созданию «социалистического лагеря» от Индокитая до Германии. Изменились формы международного коммунистического движения и внешней политики СССР, но Советский Союз и после 1935 г. оставался мотором мировых перемен, носителем глобального проекта, альтернативного капитализму и национальной замкнутости.
На примере взглядов сталинистов-державников хорошо видно, как устроен миф. Из реальности вырывается какой-то элемент, соответствующий идеологической тенденции, например: Сталин заботился о национальных интересах СССР. А еще: в декабре 1934 г. произошло изменение стратегии Коминтерна. Но при этом игнорируется хорошо известный факт — в 1935 г. Коминтерн вернулся к политике, которую он уже проводил в Венгрии в 1919 г., в Германии в 1923 г. и в Китае в 1924–1927 гг., в том числе тогда, когда Коминтерном руководил Зиновьев.
Мифотворцы возводят в абсолют нужные им факты, игнорируют все остальные стороны политики руководящей группы ВКП(б). И получается картина, которая «замазывает» не отдельные штрихи, а целые блоки исторической реальности. Коммунисты укрепляли государственность (то есть проводили политику этатизма) со времен Гражданской войны. Не случайно основателем советского государства считается Ленин. Уже в 1923 г. коммунистическое руководство осознало, что «мировая революция» пока не удалась, что следует проводить свою политику в мире более гибко.
Черты сталинской идеологии, которые неоустряловцы возводят в степень принципиальных изменений, присутствовали в речах «вождя» и до 1935 г. — и ссылки на конституционные права, и уверения, что СССР не вмешивается в дела других стран, и, конечно, неустанная защита интересов и границ СССР. В качестве примера приведем фрагмент выступления Сталина на XVI съезде ВКП(б) в 1930 г.: «Им, оказывается, не нравится советский строй. Но нам также не нравится капиталистический строй. Не нравится, что десятки миллионов безработных вынуждены у них голодать и нищенствовать, тогда как маленькая кучка капиталистов владеет миллиардными богатствами. Но раз мы уже согласились не вмешиваться во внутренние дела других стран, не ясно ли, что не стоит обращаться к этому вопросу? Коллективизация, борьба с кулачеством, борьба с вредителями, антирелигиозная пропаганда и т. п. представляют неотъемлемое право рабочих и крестьян СССР, закрепленное нашей конституцией. Конституцию СССР мы должны и будем выполнять со всей последовательностью…
