Джин спросил:
— Ты куда?
— Да у меня завтра с утра репетиция.
— Если ты так по ней скучаешь, — сказал Рэй, обращаясь к Луи, но глядя на отца, — то почему же ты так боишься говорить о ней?
Не обращая внимания на вопрос, Луи пожал руку Джину, и наклонился поцеловать дедушку в щёку.
— Увидимся, дед.
— Позвони мне.
— Хорошо, — сказал Луи. Он повернулся и пошёл к выходу, но, сделав два шага, остановился и повернулся на сто восемьдесят градусов. Теперь его отец смотрел прямо на него. — Я не боюсь говорить о своей маме. Я говорю о ней со своим психиатром и теми, с кем я близок. Но не с тобой, папа.
Рэй отвернулся и пожал плечами:
— Может быть когда-нибудь и поговоришь.
Луи развернулся и пошёл к выходу, но около стола заказов его остановил высокий стройный человек с аккуратно причёсанными чёрными волосами. Они поздоровались и о чем-то коротко поговорили, а когда Луи быстро отвернулся и пошёл прочь, на подвижном лице мужчины внезапно появилось выражение жестокости и беспомощного гнева.
Джин сказал:
— Какой-то знакомый парень. Да, Рэй? Рэй пожал плечами:
— Похож на менеджера.
— Нет. Это сын Мори Геллера, — сказал Натан Бёрк.
— Чей?
— Мори Геллера. У него был магазин «Мировая мода» на углу Голливудского бульвара и Кауэнги.
— Точно! — воскликнул Джин. — Ронни Геллер. Я с ним в средней школе учился.
Джин попросил официанта принести счёт, Рэй встал и, извинившись, вышел в туалетную комнату. Запершись в кабинке, он быстро достал коробочку с граммом кокаина, который он купил ещё в студии. Это был лучший кокаин в городе, чистый «перуанский пух», если верить перекупщику, который продал его. И Рэй до сих пор ждал момента, чтобы попробовать его, зная, что как только он вдохнёт одну дорожку и этот сумасшедший ползущий мир поглотит его, он будет не в состоянии остановиться, как нельзя остановиться после одного глотка выпивки.
Он высыпал порошок на помятую десятидолларовою бумажку и внезапно подумал, что он до сих пор ничего не выпил и если сейчас ему хватит храбрости просто высыпать этот кокаин, то, скорее всего, завтра он проснётся и будет целый день трезв. Почти минуту Рэй сидел на стульчаке и пялился на чёрно-белый кафельный пол, ведя с собой молчаливый спор. В конце концов, он пришёл вот к чему: больше всего на свете он хотел, чтобы его собственный сын уважал его, он знал, что ему никогда не вернуть веру и чувство защищенности, которые он не смог дать Луи в детстве, и знал, что это случится теперь только в том случае, если он сначала научится уважать себя сам.
— И я высыпал порошок, — рассказал Рэй Мелани на следующий день, позвонив ей из студии. — Это первое.
— Мои поздравления.
— Думаю, что на этот раз у меня получится.
— Ну, а как прошла вторая часть ужина?
— Отлично.
— Наверное, хорошо, что меня там не было.
— Ты права.
— Кстати, просто интересно — моё имя вообще упоминалось?
— Вскользь.
— Он до сих пор уверен, что я знаю, кто убил Бобби.
— Наверное. Мы не говорили об этом.
— Ну, а что думаешь ты, Рэй?
— Ну, знаешь, как говорят «Анонимные алкоголики», тебе метают только твои собственные секреты.
— Продолжай.
— Знаешь, Мелани, пообещай, что никому не скажешь. По-моему, ты не сможешь промолчать.
— Итак, это означает, что либо я не знаю, либо знаю, и рассказала кому-то.
— На самом деле ты не рассудительный человек.
— Ага! Никогда не думала об этом.
— Ну так как же всё-таки? Мелани засмеялась:
— Решай сам.
Рэй не знал, что после того, как он ушёл из «Массо-Фрэнк», а его отец и Джин всё ещё сидели в своей кабинке, тихо разговаривали и потягивали кофе, к ним подошёл Ронни Геллер. Он излучал какую-то отчаянную решимость и сначала извинился, что прерывает их разговор. Потом он рассказал о том, как он встретился с Луи, когда недавно летел из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, и что он видел его в бродвейском мюзикле Сэма Шепарда «Зуб преступности».
Геллер сказал:
— Я его увидел сегодня вечером и понял, что вы все вместе. Сколько времени прошло, Джин? Лет двадцать пять?
— Ну, где-то так, — ответил Джин.
— Луи рассказал мне, что произошло с твоей невестой. Мне очень жаль, — сказал Геллер, и на его лице выразилось приличествующее таким случаям сочувствие. — Ужасная трагедия.
Джин внимательно посмотрел на Геллера. Потом без всякого выражения сказал:
— Спасибо, что подошёл, Рон.
Геллер был от природы разговорчив, и, когда его резко прервали, он полез за бумажником. Из него он достал новенькую визитку и положил её рядом с рукой Джина:
— Вот мой телефон. Звякни мне как-нибудь. Поболтаем о старых временах.
Геллер повернулся и пошёл обратно к бару. Джин расписался на квитанции и положил копию в свой бумажник. Казалось, что он собирается уходить.
— Ты готов?
— Через минутку, — ответил Натан Бёрк, взял салфетку и промокнул верхнюю губу. Другая его рука была на коленях, и даже сквозь ткань он чувствовал сложенное письмо в переднем кармане брюк. — А что будешь делать с домом?
Джин тихо кивнул:
— Продам. И может, попутешествую немного.
— Куда поедешь?
— На Карибское море. Всегда хотел побывать на Ямайке, — тихо ответил Джин. — Мы с Элис хотели там провести медовый месяц.
Натан Бёрк по-доброму улыбнулся:
— Она была очаровательной девушкой.
— Ты ей нравился, пап.
— Она мне напоминала твою мать, — сказал Натан Бёрк и подмигнул Джину. — В мелочах — как она курила и как закрывала глаза, когда смеялась. У неё, как и у Моны, был высокий голос. — Натан Бёрк слегка отклонился в сторону и опустил руку в карман брюк. — Твоя мама хотел провести медовый месяц на Кубе, но я не мог позволить себе этого и, как последний зануда, повёз ей на Ниагарский водопад. Если бы я мог заново всё сделать, то я бы одолжил наличных. Паршивое получилось начало. — Теперь голос Натана Бёрка звучал скорее тоскливо, чем печально, он поднял руку и показал Джину письмо, которое сжимал в кулаке. — Я это письмо вчера получил. Я не знал, стоит ли говорить тебе.
— От кого оно?
— От твоей мамы.
Джин не ответил, он уставился на голубую настольную лампу, по абажуру которой были нарисованы розовые и жёлтые маргаритки. Потом он посмотрел в глаза отцу: «Можно я прочитаю его?»
— Давай я тебе его почитаю, — ответил Натан Бёрк и стал искать очки, руки его дрожали.
Дорогой Натан,
С днём рождения. Я пишу тебе…
Голос Натана Бёрка упал до нечленораздельного шёпота, чёрные буквы расплылись перед его глазами, в которых блеснули слёзы.
— Наверное, тебе лучше самому прочитать, Джин.
Натан Бёрк положил письмо на стол, Джин отвернулся на пару секунд, пытаясь скрыть растерянность. Потом взял письмо и стал читать его вслух ровным, но отстранённым голосом.
«Дорогой Натан, с днём рождения. Я пишу тебе это письмо после того, как всё утро разглядывала старые фотографии, те фотографии, которые были сделаны во время нашей совместной жизни в Лос-Анджелесе. И не знаю почему — наверное, из-за твоего семьдесят пятого дня рождения — сразу же после завтрака я пошла в подвал и достала коробки с напоминаниями о моей прошлой жизни.
Если ты обратил внимание на местоимение „наш“ перед словом „подвал“, значит, понял, что я живу с кем-то. Мы вместе последние семь лет. Его зовут Стэн, и у него своя компания, занимающаяся строительством бассейнов, — прибыльный бизнес в этих лесах. Если ты посмотрел на марку, то увидел, что я живу в Тусоне, штат Аризона.
Прямо сейчас на кухонном столе, за которым я пишу это письмо, прямо передо мной лежат несколько фотографий. На первой ты и мальчики на фоне песочного замка, который вы построили на берегу в Саита-Монике. Вы все трое глядите в объектив и широко улыбаетесь. Мои мужчины! Мои большие сильные мужчины!
Сложно поверить, что уже через пять лет я уеду, у меня будет другая жизнь, вокруг меня будет не то, ради чего действительно стоит жить, не моя семья, а другие люди, подозрительные типы с нелегальными связями, которым я вскоре надоем. Я сбежала. Я совершила ошибку и до сих пор расплачиваюсь за это. Вот она — правда.
Не могу понять, Натан. Почему я не поняла, что моё место с вами?»
Джин положил письмо и посмотрел на отца, тот тихо кивнул.
— Я помню тот день на пляже. Я тогда в первый раз увидел людей, занимающихся виндсёрфингом. Я хотел бы тоже заняться этим, но мама меня не пустила.
— Это было опасно, — сказал Натан Бёрк. — Да и ты не очень хорошо плавал.
— Мама хорошо плавала.
— Она занималась многими видами спорта. Теннисом, плаванием, софтболом, ты и сам знаешь, — сказал Натан Бёрк. — Она была прирожденной спортсменкой.
Джин кивнул, но ничего не ответил. Он представил себе мать. Она выходила из океана в сплошном белом купальнике, и лямочки упали с её плеч. Отец завернул её в полотенце и легко поцеловал в щёку. Хотя ни один из них и не улыбался.
