всех сил сделать так, чтобы следующий шаг не оказался последним.
Единственным спасениям для меня было следовать по этой дорожке. Я окончательно потерялся в пространстве и во времени. Эспот. Где это вообще?
Я надеялся лишь найти какой-нибудь дом, где можно укрыться. Мне нужно было защитить себя, но не от холода, потому что он уже поселился внутри, не от дождя, потому что он уже стал моей второй кожей, а от усталости, что сковывала все тело.
Я сделал еще несколько шагов, и ноги начали подкашиваться. Еще, еще, еще… и я снова упал на землю.
* * *
Мое сердце не выдержало, мои ноги тоже.
Я снова попытался встать. Невозможно.
На четвереньках, погрузив руки в грязь, я подполз ближе к основанию дерева. Опершись о ствол и рискуя сломать одну из ног, я все же сумел подняться.
В полный рост.
И вновь пошел по дорожке, по тропе, которая, казалось, никогда не закончится. Я шел. Останавливался. Снова шел. Снова останавливался. Я начал ставить перед собой цели – что-то должно было мне помочь добраться хоть куда-нибудь, предотвратить мое падение в этом затерянном месте. Тысяча шагов.
«Тысяча шагов, – сказал я себе. – Тысяча шагов и все кончено, куда бы ты ни пришел».
Еще тысяча шагов: один километр.
Тысяча шагов, которые должны были привести меня к катастрофе.
* * *
353, 354, 355, 356, 357… и я остановился.
Ухватившись за дерево, сделал настолько глубокий вдох, насколько это было возможно.
Посмотрел вниз.
Посмотрел вперед.
Оттолкнулся одной ногой и продолжил считать.
Тысяча шагов – таков был уговор. Еще один километр, и я позволю себе упасть.
530, 531, 532, 533, и опять остановился.
Отдышался и продолжил идти вперед.
«Тысяча шагов», – напомнил я себе.
710, 711, 712, 713, и вдруг я замер.
Я до сих пор не могу объяснить себе причину. Я мог бы сделать семьсот четырнадцатый шаг и даже не обратить внимания. Но в ночи, под проливным дождем, остатки детских воспоминаний заставили меня остановиться. Может, мне повезло, потому что я шел, а точнее, блуждал, уткнув взгляд в землю. Может, мне повезло, потому что я шел по левой стороне дороги. А может, это было простым совпадением.
Остановившись, я увидел, что справа от меня луна отражается в плотине, обнесенной металлическим забором, а слева небольшая дорожка уходит куда-то вверх. Дорожку, обозначенную забором из толстых деревянных столбиков, выкрашенных тусклым изношенным знакомым цветом, я тут же, к своему стыду, узнал.
Я стоял в замешательстве, окунувшись в какое-то безвременье, разделявшее два отрезка моей жизни. В этом заборе теплилась надежда не уснуть той ночью в грязи. По нему я вычислил и расстояние, оставшееся до Эспота: тысячи и тысячи шагов. Выбора у меня не было. Сама судьба протягивала мне руку, и отказ от ее помощи привел бы к новому падению в грязь и безысходному сну посреди дороги под проливным дождем в объятиях холода.
Я повернул налево, чтобы оказаться в том месте, куда не хотел идти. Я шел по пути, который вскоре должен был привести меня к самому сердцу боли – к ней самой.
Следуя по дороге, я мысленно желал, чтобы в доме никого не оказалось. На самом деле, застать кого-то в доме в будние дни было практически невозможно, но я шел в преддверии первого мая. Мой путь был пронизан воспоминаниями: ветви деревьев, стучащие по крыше машины, подъемы ног на каждой выбоине, громкий смех при виде лица матери Тони, облако пыли, преследовавшее нас, но никогда не догонявшее, предвкушение того, что мы вот-вот доедем…
Несмотря на проливной дождь, мне не потребовалось много времени, чтобы разглядеть вдали созвездие фонарей, поначалу хаотичное, не позволяющее точно определить количество горящих звезд, от которого зависело все. Первые две, самые большие и самые близкие, те, что у входа, ничего не значили. Но вот остальные… в них был ключ ко всему: во-первых, к моей надежде, во-вторых, к моему позору.
Я добрался, еле волоча ноги, до невысокой ограды. Внутри показались еще три огонька. Все три. Значит, они дома.
Я остановился, намереваясь развернуться, но это был лишь мимолетный порыв. Дождь продолжал лить как из ведра, ноги были в грязи, а рук я уже давно не чувствовал. Пальцы сжались так, что мне казалось, я потерял их навсегда, подошвы ног болели от каждого шага, а колени… они были на грани разрушения.
Я заметил – и это единственное, что ясно запомнилось о том моменте, – внутреннюю борьбу между телом и разумом. Я хотел отступить, развернуться и убежать оттуда, но тело не позволило сделать этого, заставив идти только вперед. Именно ноги, вопреки всем внутренним возражениям, заставили меня сделать первый шаг.
Прислонившись к маленькой калитке, я толкнул ее: она тут же распахнулась. Я потерял равновесие, и вес рюкзака довершил остальное: я оказался в месиве из грязи и травы.
Попытался подняться, но рюкзак весил слишком много. Лежа на земле, я попытался освободиться от этого груза: согнулся, перекатился на бок и, выпутавшись из оков, бросил его прямо там.
Цепляясь руками за калитку, чтобы подняться, я начал тянуть себя вверх. Один рывок… и вот я стоял, не чувствуя ног. Около пятидесяти шагов, не более – меня от спасения отделяло крошечное расстояние. Через нескольких минут я мог стоять перед домом, который когда-то отчасти был моим.
Дождь будто пытался смыть мое тело с лица земли, заставляя ноги подкашиваться все сильнее. Я плакал от боли, от беспомощности, от истинного отчаяния. В пятидесяти метрах ждало укрытие, а я не мог пошевелиться. Снова упал на колени, потом на четвереньки, а потом мое лицо встретилось с землей. Я опустил голову в грязь. Глаза, рот и нос – все погрузилось в мокрую жижу. Приподняв голову, я еще раз посмотрел вперед: пятьдесят метров – это слишком много. Я позволил себе упасть.
* * *
Я погружался в сон и тут же просыпался. Просыпался на мгновение и тут же проваливался в забытье. И так продолжалось долго, пока я лежал вниз лицом в грязи, чувствуя всем телом мокрый дождь, отказывавшийся от перемирия.
Я медленно приподнял голову. Открыл залипшие грязью глаза. Посмотрел в сторону дома. Пятьдесят метров, по моим подсчетам. Слишком много, по моим подсчетам.
– Помогите! – закричал я, ощущая вкус грязи во рту.
– Помогите! – хватаясь обеими руками за страх.
– Помогите! – и это было в последний раз, и никто меня не услышал.
Несколько мгновений я пробыл в бессознательном
