– Vincere aut mori, – прошептал он.
Стремительно, без замаха, юный чародей швырнул отрубленную голову через мантапан. Там, где мифриловых плит коснулось дыхание младенческой смерти, – заговоренный металл начинал темнеть, трескался, и черный папоротник поднимался из гнилых разломов в полу.
То были охранные руны, – они пробудились, приветствуя гибель невинного ребенка, чтобы сразу уже умереть, – ибо нет ничего прекраснее для магии зла, чем смерть того, кто еще не успел согрешить.
Ибо ждет его самое страшное наказание в мире.
Он не войдет в Колесо Сансары.
Когда отрубленная голова коснулась Книги Отчаяния, страницы взметнулись и начали стремительно перелистываться.
Юный маг сошел с постамента.
– Поторопился, – прошептал Ледовой.
Чародей шагал по треснувшим мифриловым плитам, и сухие побеги папоротника рассыпались при его приближении.
Страницы Книги начали мелькать все быстрее.
Отрубленная голова парила над ней и скалилась в кровавой гримасе.
– In Hoc Signo Vinces, – прошептал юный чародей.
И когда до алебастрового пюпитра осталась лишь пара ярдов, – время остановилось. Мастер Теней сжал восковые пальцы, – замедляя секунды, чтобы увидеть действие рун.
Тонкое поющее лезвие вылетело из пола, разрубая волшебника пополам, – от паха до макушки. Юный маг успел сделать шаг, прежде чем понял, что разваливается на части.
Глаза его закрылись, и кровь хлынула из-под дрожащих ресниц.
Он шептал заклинания, одно за другим, – и тонкая вязь магической паутины стремительно зашивала его огромные раны, а янтарные струны стягивали два разрубленных куска плоти.
– Ad finitum! – воскликнул волшебник.
Тело юного мага вновь соединилось; лишь рваный рубец говорил о том, что пришлось испытать волшебнику.
Почти сразу же затянулся и шрам.
– Ты моя, – прошептал колдун.
Он шагнул вперед, и протянул руку к Книге Отчаяния.
Восемь кружащихся лезвий вылетели из пола, и рассекли юношу на сотни кусков, сочащихся свежей кровью.
Крик его слился с торжествующим хохотом отрубленной головы.
2
Выйдя в сад, я почувствовал аромат душистого табака.
Еще раньше я заметил, что в доме леди Артанис никто не курит, – она оказалась большой противницей табакокурения, хотя не была против добавить в кофе немного коньяка под вечер, говоря, что это тонизирует и вообще здорово, но не для всех.
Для юных девушек кофе не полезен, так как портит цвет лица.
Для юной девушки, повторяла леди Артанис, очень полезен протеиновый коктейль, – и я понял, кому обязан этим незабываемым зрелищем, когда Френки усердно кидает в миксер всякую дрянь, да еще пытается меня напоить.
Я прошел немного по липовой аллее, и увидел лорда Николаса.
Дядюшка сидел, потягивая сигару, и вокруг него вилось душистое облачко.
– О, – сказал он, – ченселлор, присаживайтесь, если вас не смущает моя сигара. Ох, эти женщины! Артанис с детства терпеть не может сигар, и вообще она за здоровый образ жизни.
Некоторое время мы сидели молча, потом дядюшка обвел рукой весь сад и сказал:
– Вы только не думайте, что я здесь живу как приживальщик; так уж случилось, что моя жена умерла, я рано остался вдовцом, и поселился у сестры. Она всегда была одна, так и не смогла выйти замуж. Но и я не просто так ем свой хлеб…
Я вспомнил, сколько всего изволили баронет скушать за ужином, и сразу же согласился, – простого хлеба он не ел отродясь.
Николас продолжал:
– Я помогаю Артанис вести хозяйство, защищаю ее, и вся мужская работа, слуги, да и кухня находятся в моем ведении.
Прояснив этот вопрос, – наверное, лорда Николаса очень беспокоило, что я сочту его попрошайкой и приживальщиком, – он сказал:
– Не хочу хвастать, но именно я смог предостеречь ее от большой жизненной ошибки.
– А что случилось в жизни прекрасной Артанис?
– В самой юности ее сердце было разбито. И кто же, вы думаете, это сделал? Подлый, гадкий обманщик, – полковник Септимиус, – хотя, конечно, тогда он не был полковником.
Моя сестра с детства была очень умной и самостоятельной; но, на свою беду, она очень рано повстречала этого негодяя. Еще в детстве, ему просватали дочь богатого некроманта; а такой договор в нашем городе не принято нарушать.
И надо ж было такому случиться, что Септимиус и Артанис полюбили друг друга, и решили бежать. Я помогал ей, чем мог, – собрал вещи, проводил до развилки дорог, – но в то же время, пытался убедить ее не поступать так, не торопиться со столь важным решением. Мы до рассвета ждали Септимиуса, – но этот мерзавец не пришел, струсил, побоялся отца…
«Бедный, бедный лорд Николас, – рассеянно думал я. – Ты думал, что твоя сестрица сбежит, растает в сиреневой дали, и тебе достанется семейное состояние; но вот незадача, Септимиус не захотел ее похищать. И вся жизнь твоя полетела к троллям, – стал ты, приятель, ключником при богатой сестре, да генералом над поварешками».
А еще мне подумалось, – уж не погиб ли ворм по ошибке?
Может, это лорд Николас хотел угостить сестру парочкой ударов ножом?
Баронет, тем временем, рассказывал о подлом Септимиусе.
– Но вот теперь судьба его покарала. Жена его оказалась ветреной, за три года промотала все состояние. Родители Септимиуса обеднели, все от него отвернулись; полковник живет в казармах, и его армейского оклада едва хватает, чтобы хоть как-то сводить концы с концами.
Вы, наверняка заметили… а, вы же не местный, что полковник Септимиус всегда, на все приемы ходит в военной форме. Он, конечно, не может оплатить себе приличные костюмы. Так и надо трусу, который разбил сердце моей дорогой сестры.
3
Я нажал звонок кончиком трости.
Если обогнуть помпезный особняк Лодочника, и зайти оттуда, где ходят обычно слуги, – пламенная иллюзия исчезала, и перед вами открывался обычный забор, даже не очень высокий, – а какой вор захочет дразнить Перевозчика мертвых?
Снизу, по росту хоббита, шла кладка из декоративного рельефного кирпича, а выше поднимались мифриловые стрелы ограды. За ней открывался ряд смарагдовых туй, дальше угадывались цветущие клумбы с ромашками, душистым табаком, петуньями и львиным зевом.
Я позвонил еще раз; никто не ответил.
– Неплохо бы осмотреть комнату ворма, – пробормотал я. – Может там мы найдем ответ, кто его убил.
Франсуаз взглянула на часы.
– Вряд ли; все важное уже забрали гвардейцы Заката, а остальное сожгли. В Преисподней не любят смерти, и того, что с ней связано.
– Тогда поболтаем с челядью; слуги всегда знают больше своих хозяев.
Раздался цокот копыт, и рядом с нами остановилась коляска, запряженная смирным, упитанным осьминогом. На облучке сидела толстая ратлинга, с большой пузатой корзиной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
