что да, хотя он заслужил куда большего. Идем отсюда, Лотти. Дорогая моя, как ты напугана… Он не причинил тебе вреда?
— Нет. Но я, кажется, вот-вот упаду в обморок.
— Пойдем же домой, милая. Вот так… потихоньку… обопрись на меня… Негодяй! Но рассчитал он все хорошо: сказал мне, что видел тебя на берегу реки, — и я, конечно, не усомнился. Однако по пути туда встретил Стокса-младшего, сына сторожа, возвращавшегося с рыбной ловли. Он и сказал мне, что на берегу нет ни души. Я тут же вспомнил кое-какие мелочи, которые и раньше замечал за Гастером, только поверить не мог, — и со всех ног помчался к беседке.
— Чарли, — сказала я, обнимая моего жениха, — я боюсь его. Да, я в самом деле боюсь, что он найдет способ нам отомстить. О, как он сверкнул глазами, прежде чем перемахнуть через изгородь! Помнишь?
— Фью! — присвистнул Чарли. — Эти иностранцы всегда очень свирепы, когда сыплют угрозами, но не тогда, когда доходит до дела…
Мы уже подходили к Тойнби-холлу.
— И все-таки я боюсь его, — с дрожью в голосе произнесла я. — И поверь: все отдала бы за то, чтобы тебе не пришлось пролить его кровь.
— Я и сам охотно взял бы назад этот удар: как ни крути, мерзавец в тот момент еще продолжал оставаться гостем нашего дома. Но тут придется согласиться со словами повара из «Пиквика»: «что зажарено, того не сварить», сделанного не вернешь. Кроме того, такую наглость трудно перенести тому, кто считает себя мужчиной, а не тряпкой…
Теперь мне остается лишь бегло описать все, что произошло в течение нескольких следующих дней.
Для меня эти дни были временем ничем не замутненного счастья: когда Гастер исчез, с моей души будто свалился тяжелый камень. Те же чувства, как выяснилось, испытывали и остальные обитатели Тойнби-холла.
Ко мне снова вернулась та беззаботность, которую я ощущала до появления в усадьбе чужака. Даже полковник — и тот перестал жалеть об его исчезновении. Впрочем, теперь старого вояку больше всего интересовали грядущие состязания, одним из главных участников которых должен был стать его сын.
Пожалуй, в эти дни именно стрелковые состязания и были главной темой всех наших разговоров…
Многие держали пари за успех команды из Роборо — и никто не пал так низко, чтобы делать ставки на ее противников: во всяком случае здесь. Так что Джеку Дэйсби, придерживавшемуся особого мнения, пришлось тайком съездить в Плимут и заключить там серию пари среди военных моряков. Я вынуждена сказать, что абсолютно не разобралась в системе спортивных ставок, но судя по объяснениям, которые дал Джек, при выигрыше Роборо лично он мог проиграть совсем немного, от силы семнадцать шиллингов, а вот выигрыш нашей команды стал бы для него подлинным бедствием… Но тут его объяснения и завершались.
Мы с Чарли дали друг другу слово никогда не вспоминать имя Гастера и хранить в тайне все происшедшее возле садовой беседки. Наутро Чарли послал в комнату Гастера слугу, поручив ему собрать все вещи гостя и доставить их в ближайший паб, где, по-видимому, тот вчера заночевал. Но оказалось, что вещи шведа уже исчезли из гостевой комнаты, хотя для всех слуг так и осталось загадкой, когда и каким образом это произошло.
VI
Стрелковое поле в Роборо — одно из красивейших мест, которые я когда-либо видела. В длину оно достигает полумили, поверхность его очень тщательно вымерена и размечена, так что мишени можно выставлять на самые разные дистанции от двухсот до семисот ярдов. Самые отдаленные из них кажутся крохотными белыми квадратиками, едва различимыми на зеленом фоне окрестных холмов.
Само поле как таковое является частью обширной равнины. По краям — там, где завершается разметка, — плавно поднимаются склоны невысоких холмов. Благодаря этой симметричности очертаний человеку с богатой фантазией может представиться, что весь стрелковый полигон — плод работы великана, аккуратно срезавшего участок земли, как отрезают ломоть сыра, но тут же убедившегося, что этот сыр его совсем не привлекает.
Этот же человек с богатой фантазией мог зайти в своих предположениях и дальше: например, вообразить, что всю снятую землю великан стряхнул со своего сырного ножа на одну из окраин поля, как раз ту единственную, где вздымался холм заметно выше прочих. С него отлично просматривался весь полигон[49].
Именно на этом возвышении и был оборудован стрелковый рубеж и места для болельщиков. Сюда-то мы и направились в тот роковой полдень.
Команда противников прибыла раньше нас. С ними были и их болельщики: множество офицеров, флотских и армейских. А длинный ряд крайне разномастных экипажей подтверждал, что добрые граждане Плимута решили не упускать шанс и привезли в качестве зрителей всех своих чад и домочадцев.
На самой вершине холма помещалась трибуна для дам и почетных гостей. Она представляла собой не менее живописное зрелище, чем тенты, предназначенные для участников, и фуршетные столики.
Местные фермеры, собравшиеся тут в немалом количестве, азартно делали ставки на местных же чемпионов. Гарнизонные офицеры, разумеется, с не меньшей пылкостью поддерживали своих.
Чарли, Тревор и Джек без труда проводили нас сквозь громогласную разгоряченную толпу — до самой трибуны, откуда нам удобно было наблюдать все происходящее вокруг. А посмотреть было на что — и вскоре мы так увлеклись открывшимся нашему взору великолепным видом, что совсем перестали обращать внимание на болельщиков, принимавших ставки, переругивавшихся и обменивавшихся друг с другом едкими шуточками.
Далеко внизу, на юг от нас, в летнем безветрии поднимались к небу прозрачные дымки из труб Плимута. А за ними расстилалось море — бескрайнее и бесстрастное, лишь местами испещренное пеной случайных волн, словно бы протестующих против самой идеи абсолютного покоя, столь несвойственного природе. Прямо же перед нами, будто на гигантской карте, простерлось все побережье Девона…
Я, как зачарованная, не могла оторваться от прекрасного зрелища, когда меня вдруг привел в чувство голос Чарли:
— Эх, Лотти! Тебе, я вижу, совсем неинтересно то, ради чего мы здесь собрались…
— О нет, любимый, мне очень интересно! — поспешила возразить я, защищаясь от еле уловимой нотки упрека, прозвучавшей в этих словах. — Но ты же видишь, какая красота открывается отсюда, а море ведь всегда было моей слабостью… Ну ладно, ладно, больше не буду! Расскажи мне про состязания все-все, как можно подробнее. А для начала объясни, как понять самое простое: ну, хотя бы кто побеждает.
— Да я уже, собственно, объяснил. Повторить?
— Ох, извини меня, дорогой. Ну, повтори, пожалуйста. Клянусь: теперь я буду самой внимательной слушательницей!
— Что ж, попробуем. С каждой стороны участвует по десять
