Странно было видеть их сквозь прутья клетки. Послушные, как дети, они сидели и лежали, катались на спине и переворачивались на живот. Они научились выпрашивать сладости у людей, стоящих за оградой, и проделывали для этого разные трюки. Одна медведица садилась боком к публике и хваталась передними лапами за задние, а потом опрокидывалась на спину, сделав из своего тела подобие лукошка, чтобы люди бросали орехи ей на живот. Большой медведь сосал лапу и громко завывал. Сэм сказал, что ему хотелось бы с ними поиграть, но Филип тут же рассказал еще одну душераздирающую историю про даму, которую медведи поймали за полу ее пальто, подтащили к клетке и медленно обглодали со всех сторон.
На этот раз Майкл не усомнился в правдивости рассказа. Может, они и выглядели послушными, но он не верил, что медведи и в самом деле укрощены. И их неуклюжая косолапая походка не могла его обмануть. Он не раз видел, как они по ночам носятся вприпрыжку, гоняясь за добычей: несмотря на свою тяжеловесность, они умели бегать быстрее его самого.
Но, возможно, он и ошибся: эти глупые попрошайки действительно были укрощены. Ему стыдно было на них смотреть. Днем и ночью они бездельничали и от этого поглупели. Люди смеялись над ними – и вполне заслуженно. Они утратили свое достоинство.
Потом они отправились смотреть на кенгуру, потом на муравьедов и восточноафриканских кабанов-бородавочников. Мангусты, антилопы-валлаби, мускусные быки… Обезьяны – какое удивительное открытие! Они были похожи и на зверей, и на людей. Филип сказал, что его отец называет их звеном в эволюционной цепи, соединяющим человека с животным миром. Сэм смеялся до упаду, наблюдая за их глупыми играми и необыкновенной ловкостью.
Майкл порадовался этому легкомысленному смеху, потому что внутри у него происходило что-то странное. Или должно было произойти. Он ждал чего-то и ничего не делал, чтобы остановить неумолимый ход событий, а тем временем в душе у него поднимался, заполняя все уголки, липкий тошнотворный страх. Какое-то необъяснимое опасение, ощущение жути, напоминавшее смертельно острый голод. Он улыбался, отвечал Филипу и Сэму, когда они заговаривали с ним, но ему казалось, что они обо всем догадываются. Ну, может, не обо всем, но кое о чем. Когда они купили еды у разносчика и отнесли ее за стол, стоявший под деревьями, чтобы поесть в прохладной тени, Майкл не смог проглотить ни кусочка. В горле у него стоял ком, от одного вида пищи ему делалось дурно.
– Куда мы дальше пойдем? Можно пойти в павильон со змеями. Филип скорчил гримасу.
– Вы идите, а я подожду снаружи.
– Филип боится змей, а я не боюсь. Я маленький, но я змей не боюсь, а он уже взрослый – и боится.
– Я бы не сказал, что я их боюсь. Я питаю к ним отвращение. Я питаю отвращение ко всем скользким тварям. А что? По-моему, это вполне понятно.
Майкл ничего не сказал, никак не выразил свое мнение. Куда бы они ни пошли дальше, будь что будет. И если это будет то, чего он больше всего боялся, – что ж, так тому и быть.
Его худшие опасения сбылись.
«ДРУГИЕ ПЛОТОЯДНЫЕ» – гласил указатель.
– Это значит, что они хищники. Мясом питаются, – объяснил Филип, пока они шли по дорожке к скопищу невысоких строений и небольших огороженных загонов. Сэм вспомнил лис, которых видел в прошлый раз.
– Давайте зайдем сюда, – предложил он. Хотя кровь начала болезненно пульсировать в висках у Майкла, он позволил мальчику втянуть себя через открытую дверь в приземистое каменное здание, где запах тупого, безнадежного заточения висел в воздухе, как дым.
Тут даже клетки не было, не было никаких решеток. Лисы обитали за стеклянной стеной в ярко покрашенном квадратном ящике. На полу, устланном засохшим мхом, лежало бревно. Вдоль всей задней стены тянулось длинное окно.
– Вот одна, – Сэм указал на комок грязного серого меха, свернувшийся и частично скрытый бревном. – Интересно, это та же самая? В прошлый раз я ее рассмотрел. Она подошла к стеклу и посмотрела на меня.
Он постучал по стеклу костяшками пальцев.
– Не делай так, – сказал Майкл, и Сэм взглянул на него с любопытством. Только очень пристально вглядываясь, он мог различить легкое движение: едва заметный подъем и опадание меха над плечами на холке животного. Если бы не это, он сказал бы, что лиса мертва. Мертва уже давным-давно: ее редкий мех утратил цвет и блеск. Одна ли она в стеклянной клетке? Майкл не замечал никакого другого шевеления вокруг. Может, они проводят в спячке круглый год? Что еще им тут делать? У лис было два основных занятия: бег и рытье нор. За стеклянной стеной этой конуры всегда царил день. Уж лучше им умереть. «КУНИЦА», – было написано на следующей клетке.
– Это она? – Сэм прижался носом к запотевшему стеклу. – Мне кажется, она шевельнулась. Видишь ее? Она коричневая.
– Куница, – еле слышно прошептал Майкл.
– Они питаются белками, – прочитал Сэм разъяснительную надпись, – и мышами.
И птицами. Они перебирались с дерева на дерево ранним утром или на закате, проделывали многие мили по деревьям, играя и отыскивая себе пищу. По каким-то необъяснимым причинам они явно предпочитали облачные дни.
– Они скучные, – решил Сэм и двинулся дальше. Илька, он же пекан-рыболов, ласка, американский длиннохвостый горностай, скунс. Енот. Барсук.
Майкл не мог этого вынести, не мог себя заставить взглянуть через грязное, захватанное пальцами стекло на убогое обиталище барсуков. Дома они были его лучшими друзьями. По вечерам они выходили из своих нор и играли в игры, а потом отправлялись на поиски пропитания. Заветными тропами они добирались до какого-нибудь пня или поваленного дерева, один из них взбирался на вершину, а другие пытались стянуть или столкнуть его вниз. Они повторяли эту игру снова и снова, по очереди взбираясь наверх. А иногда – в лунные ночи – они танцевали.
– Идем отсюда, тут скучно. Давай выйдем наружу и посмотрим на волков.
«СЕРЫЙ ВОЛК».
Их было шесть. В квадратном загоне, одна сторона которого равнялась примерно пятнадцати футам, огороженном высоким забором с натянутой между кольями сеткой. Ни одного дерева, ни клочка тени. Запах мочи и фекалий. Волки лежали на самом солнцепеке, на утоптанной, лишенной травы земле. Оборванные и грязные, они напоминали разбросанные клочья старого меха. Куски какой-то непонятной и подозрительной на вид пищи лежали на земле, а рядом стояли миски с мутной водой. Некоторые были опрокинуты, другие пусты. И лица волков казались пустыми, в их глазах была слепота. Майкл не мог решить, кто из них вожак. Может, у них нет вожака? В их неподвижности не было покоя, только отупение. Смерть.
Еще один волк вышел из деревянного сарая в задней части загона. У него была густая серебристо-серая шерсть с черной опушкой на загривке. Он был выше всех остальных и старше – возможно, лет десяти или одиннадцати. Он замер, высунув язык и слепо моргая, глядя в никуда. На одну секунду взгляд его желтых глаз скрестился со взглядом Майкла, а потом безразлично скользнул мимо. В пустоту.
