— Но что они собой представляют, Ролдеро? И как туда попасть?
Ролдеро покачал головой.
— Никогда не задумывался, Эрекозе. Я верю — и мне этого достаточно. Ни на один из твоих вопросов я не знаю ответа. В Призрачных Мирах царит полумрак, там все размыто и все нечетко. Их обитатели иногда отвечают призыву какого-нибудь могучего колдуна и приходят на Землю помогать — или наводить страх. Мы думаем, что элдрены явились в наш мир оттуда, хотя тебе, верно, известна легенда, что их произвела на свет злая королева, подарившая Азмобаане свою девственность в обмен на бессмертие — бессмертие, которое унаследовали ее отпрыски. Правда, элдрены, пускай у них нет души, состоят все-таки из плоти и крови, а Призрачные Рати редко бывают материальны.
— Так кто же тогда Эрмижад?
— Блудница из Призрачных Миров.
— Почему ее так называют?
— Говорят, она любится с призраками, — пробормотал Ролдеро, пожимая плечами и подливая себе вина. — А они за это наделили ее властью над половинниками, которые заодно с призраками. Мне говорили, половинники любят ее, насколько они вообще способны любить.
Девушка показалась мне юной и невинной. Я просто не в силах был поверить графу и так ему и сказал.
Он махнул рукой.
— Как определить на глаз возраст Бессмертного, Эрекозе? Взять хотя бы тебя. Сколько тебе лет? Тридцать? Выглядишь ты не старше.
— Но я отнюдь не вечен, — возразил я. — Вернее, тело мое не вечно.
— Откуда нам знать?
У меня не нашлось, что ему ответить.
— Ты утверждал, что не суеверен, Ролдеро, а сам такого мне нарассказывал, — заметил я.
— Хочешь верь, хочешь нет, — проворчал он, — однако до сих пор ты еще ни разу не поймал меня на лжи. Верно?
— Верно.
— Удивляюсь я тебе, Эрекозе, — сказал он. — Тебя возродило к жизни колдовское заклинание, но ты упорно не желаешь верить в иные чудеса.
Я улыбнулся.
— Увы, Ролдеро. Пожалуй, мне следует быть доверчивее.
Граф подошел к королю, который распростерся на полу, окунувши лицо в винную лужу.
— Надо отнести нашего господина в постель, пока он не утонул, — проговорил Ролдеро.
Кликнув на помощь стражника, мы с немалым трудом отволокли бесчувственного Ригеноса в его покои и швырнули на кровать. Ролдеро положил руку мне на плечо.
— Брось изводить себя, друг. Ни к чему это. Или ты думаешь, мне доставляет удовольствие, когда режут детей и насилуют девушек?
Он вытер губы тыльной стороной ладони, словно уничтожая мерзкий привкус последних слов.
— Однако не забывай, Эрекозе, что иначе подобная участь ожидала бы наших детей и наших девушек. Да, элдрены красивы. Но то же самое можно сказать о многих ядовитых змеях и о волках, которые загрызают овец. Куда честнее делать то, что надлежит, чем убеждать себя, что ты тут ни при чем. Понимаешь?
Мы стояли в королевской спальне и глядели друг на друга.
— Спасибо, Ролдеро, — сказал я.
— Я не даю плохих советов, — отозвался он.
— Знаю.
— Не ты решил вырезать детей, — сказал он.
— Да, но я решил ничего не говорить королю, — ответил я.
Видно, услышав, что речь зашла о нем, Ригенос пошевелился и что-то пробормотал.
— Пошли, — ухмыльнулся Ролдеро. — А то, неровен час, очухается и вспомнит про песенку, которую так порывался нам спеть.
В коридоре мы расстались. Ролдеро пристально поглядел на меня.
— Так было надо, — сказал он. — Так было угодно предкам. Пусть совесть тебя не мучает. Быть может, в глазах потомков мы будем мясниками, чьи руки по локоть в крови. Но мы знаем, что это не так. Мы люди. Мы воины. Мы сражаемся с теми, кто хочет уничтожить нас.
Я молча похлопал его по плечу, повернулся и направился к себе.
Лишь увидев у двери стражника, я вспомнил о девушке.
— Все в порядке? — спросил я солдата.
— Да вроде, — ответил он. — Человеку, князь Эрекозе, отсюда не сбежать. Но вот если она призовет на помощь своих дружков-половинников…
— Когда они появятся, тогда и решим, как быть, — оборвал его я. Он отпер дверь, и я вошел.
При свете одной-единственной лампы в комнате почти ничего не было видно. Взяв со стола вощеный фитиль, я зажег другую лампу.
Девушка лежала на кровати. Глаза ее были закрыты, щеки — мокры от слез.
Значит, они тоже плачут, подумал я.
Я старался ступать тихо, но девушка, видимо, услышала мои шаги. Она открыла глаза; мне показалось, в них мелькнул страх, но я не был уверен. Глаза у нее были странные — без зрачков, с золотистыми и голубыми искорками в глубине. Заглянув в ее глаза, я припомнил слова Ролдеро и где-то даже поверил ему.
— Как ты? — спросил я глуповато. Она не ответила.
— Я не причиню тебе зла, — проговорил я тихо. — Будь моя воля, я пощадил бы детей. Я пощадил бы воинов, которые пали в бою. Но у меня есть только власть вести людей на смерть. Я не в силах спасти им жизнь.
Она нахмурилась.
— Меня зовут Эрекозе, — сказал я.
— Эрекозе?
Она произнесла мое имя нараспев, и мне почудилось, для нее оно было привычнее, чем для меня самого.
— Ты знаешь, кто я такой?
— Я знаю, кем ты был прежде.
— Я возродился, — сказал я, — но не спрашивай меня как.
— Возродившись, ты как будто не особенно счастлив, Эрекозе.
Я пожал плечами.
— Эрекозе, — повторила она и тихо и печально рассмеялась.
— Чему ты смеешься?
Она промолчала. Я пытался продолжить разговор, но она закрыла глаза. Я вышел из комнаты и бросился на кровать, что стояла неподалеку от двери.
То ли, наконец, подействовало вино, то ли почему еще, но спал я неплохо.
15. Возвращение
Проснувшись поутру, я умылся, оделся и постучал в дверь Эрмижад.
Тишина.
Сбежала, подумалось мне. Каторн, разумеется, решит, что я ее отпустил. Распахнув дверь, я ворвался в комнату.
Эрмижад никуда не сбежала. Она по-прежнему лежала на кровати, уставившись в потолок.
— Как тебе спалось? — спросил я. Ее глаза зачаровывали меня словно бездонная пучина звездного неба.
Ни слова в ответ.
— Тебе нехорошо? — ляпнул я, не подумав.
Она, видно, решила не обращать на меня внимания. Сделав последнюю попытку и натолкнувшись на ту же глухую стену молчания, я отступился и направился в парадную залу дворца. Там меня поджидал Ролдеро в компании с другими маршалами, на которых нельзя было смотреть без жалости. Король Ригенос и Каторн отсутствовали.
Глаза Ролдеро блеснули.
— Судя по твоему виду, голова у тебя не болит.
Он был прав. Я не испытывал никаких неприятных последствий от весьма изрядного количества выпитого накануне вечером вина.
