— Хорошо, я побуду с тобой, — согласился Фалкон.
О-Най провёл его в комнаты, усадил за стол — в большое кресло со звериными головами на спинке, в котором обычно восседал Зиддик во время попоек со своей пиратской шайкой. Это показалось ему особенно забавным — ведь это место было строго воспрещено занимать кому-либо, кроме самого хозяина. Но с Фалконом О-Най ничего не боялся, а потому, похлопав в ладоши, весело позвал землянку:
— Хаифа, у нас гость! Ставь на стол всё самое лучшее, что у нас есть!
Хаифа вышла, закутанная в покрывало, позвякивая браслетами. Испуганно взглянув на Фалкона, она воскликнула:
— Уважаемая господина сидеть на место наша повелитель капитан Зиддик! Ай-ай, это плохо, это нельзя!
Фалкон засмеялся и сказал, подстраиваясь под ломанную речь землянки:
— Моя не бояться ваша повелитель. Пусть ваша повелитель сама бояться!
Стол ломился от еды, вина и фруктов, О-Най радушно потчевал Фалкона всем, что у них было, и это доставляло ему особое удовольствие. Он пребывал в состоянии странного восторга и возбуждения, страх перед Зиддиком куда-то улетучился, он подливал Фалкону вина и пил сам. Он смеялся, и Фалкон тоже смеялся, блестя белыми ровными зубами. Прибежали близнецы, и Фалкон ласково поманил их к себе.
— Идите ко мне, детки, не бойтесь. Как вас зовут?
Близнецы подошли и доверчиво уселись к Фалкону на колени.
— Меня зовут Ой, — сказал один.
— А меня — Уф, — добавил второй.
— Какие у вас забавные имена, — заметил Фалкон.
— Нас папочка так зовёт, — сказал Ой.
Фалкон дал им по шоколадному батончику и погладил по головкам, чем окончательно расположил их к себе. Они устроили в комнатах шумную возню, а О-Най смотрел на них и смеялся. Ещё никогда он так не смеялся, и ему не хотелось, чтобы Фалкон уходил. Хаифа, качая головой, обеспокоенно приговаривала:
— Плохо будет, ай, плохо…
Они не обращали на неё внимания. О-Най, надев самый лучший из своих костюмов и увешавшись звякающими украшениями, включил музыку и показал Фалкону такой танец, что Хаифа, известная мастерица неприличных телодвижений, могла бы лопнуть от зависти. О-Най извивался змеёй, вилял бёдрами, вертелся волчком, рисовал своими гибкими руками замысловатый ажурный узор и взмахивал прозрачным покрывалом. Музыка то ускорялась, то замедлялась, и в такт ей О-Най вытанцовывал свою боль… Не жалея ни сил, ни дыхания, он сгорал в танце — точнее, сжигал себя дотла. Его отчаяние и тоска, вскипая и бурля, выливались в этот бешеный танец страсти; его черешневые глаза широко распахнулись и сверкали, губы призывно раскрылись, движения, замедляясь, становились тягучими и влекущими, украшения позвякивали им в такт. Под постепенно ускоряющийся ритм музыки О-Най убыстрил и танец, в движениях которого стало проступать что-то отчаянное и трагическое… Его поведённые брови страдальчески изогнулись, из напряжённо вздымающейся груди, казалось, был готов вырваться крик… Но крика не последовало: он просто упал на ковёр в изнеможении — сначала на колени, а потом запрокинулся всем телом назад. Его грудь и бока так и ходили, а под кожей втянувшегося живота дрожал бешеный пульс.
Фалкон, наблюдавший за танцем как заворожённый, пару секунд не двигался с места. Потом, немного опомнившись и встав, он подошёл и склонился над О-Наем, который лежал с закрытыми глазами и делал редкие, но тяжёлые и глубокие вдохи.
— Ты в порядке? — спросил Фалкон обеспокоенно.
О-Най не отвечал. Фалкон стал осторожно приподнимать, и в этот момент руки О-Ная поднялись и ожившими лианами оплели шею Фалкона. В открывшихся глазах разверзлась тёмная, горячая бездна безумия, а раскалённое дыхание обжигало губы Фалкона.
— Ты устал, — проговорил Фалкон, поднимая его на руках.
Он уложил О-Ная в спальне на роскошную кровать с балдахином. Всю усталость О-Ная вдруг как рукой сняло: он вцепился в Фалкона и повалил на кровать, изгибаясь на нём, как кошка.
— О-Най, ты что? — засмеялся Фалкон.
Тот оседлал его, одной рукой гладя его грудь, а другой освобождая свои волосы из зажима.
— Тебе понравился танец, мой господин? — спросил он хриплым, приглушённым от страсти голосом.
— Да, конечно…
— А ты знаешь, что должно следовать за танцем? — Встряхнув волосами, О-Най блеснул улыбкой и подвигал бёдрами, объясняя.
— Ну нет. Это, пожалуй, лишнее.
Вывернувшись из-под О-Ная, Фалкон оказался сверху. Мягко разняв настойчивые объятия, он встал с кровати. О-Най, уцепившись за его рукав, закричал в каком-то исступлении:
— Приди ко мне, мой господин! Приди и владей мной… Я люблю тебя!
Никому он так страстно не желал отдаться, как этому молодому, но уже очень уверенному в себе и сильному альтерианцу. Плевать было на Зиддика, пусть он даже убьёт О-Ная, после того как обо всём узнает — О-Най будет хохотать ему в лицо, даже когда тот будет его убивать! Мысль о такой дерзкой измене возбудила его до крайности, и он расхохотался, но почему-то не мог остановиться. Смех перешёл в рыдания, и О-Най оказался в сильных, тёплых объятиях Фалкона. Нет, альтерианец не тронул его, только поцеловал в глаза и сказал:
— Успокойся.
Он гладил О-Ная по волосам, и тот понемногу успокоился. Уронив голову на плечо Фалкону, он в изнеможении прошептал:
— Я хочу изменить ему с тобой…
— Я не прикоснусь к тебе иначе, чем как друг, — покачал головой Фалкон. — Прости.
О-Ная осенило… Более страшной догадки ему ещё не приходило в голову.
— У тебя уже есть кто-то? — прошептал он в скорбном ужасе.
— Есть, — улыбнулся тот. — И моё сердце отдано ему навеки. Я не изменю ему ни с кем, никогда. Даже с тобой, хотя ты и очень красивый.
О-Ная как будто пружиной подбросило. Он взвился с кровати и заметался по спальне, заламывая руки, корчась почти от физической боли. Наверно, он бы умер сейчас, если бы мог. Его окружала холодная пустота, и осознание ненужности собственного существования встало перед ним в полный рост… Умереть. Да. Выпрямившись, как натянутая струна, он ахнул, будто ему выстрелили в сердце, прижал руки к груди и пошатнулся. Фалкон вскочил и подхватил его на руки.
— Что с тобой? Тебе плохо? — Опустив О-Ная на кровать, он громко позвал: — Кто-нибудь, принесите воды!
